Дженнифер Бенкау - Да будет воля моя Страница 17

– У тебя даже кошка есть, – говорит Якоб.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Это говорит мне мое хорошо развитое психологическое чутье. Ты – тот тип человека, который умер бы без кошки.

– Психологическое чутье… Так-так. А может быть, тебе об этом говорит наличие кошачьей шерсти у меня на одежде?

Он вздыхает:

– Ох, на тебя произвести впечатление чертовски тяжело. Это тоже одно из твоих клише?

– Невольно отталкивать от себя людей своим цинизмом? О да, хочешь не хочешь, но именно так все и обстоит. Знаешь, что самое ужасное во всех моих клише?

– И что же?

– Они никому не подходят. Никому, кроме меня. Все другие авторы, с которыми я познакомилась, пишут что-то подобное, но они им не соответствуют, даже приблизительно.

– Как никому? Перестань.

– Действительно никому! Они все милые простые люди, которые сначала жили с родителями, а сейчас у них есть партнеры и целая куча милых деток, по воскресеньям они пекут торт и ставят его на стол вместе со свежими цветами.

– И только ты ничего подобного не делаешь, – говорит он. – Ты летаешь по парку в туфлях на высоких каблуках, вооруженная сахарной ватой. А если ты не развлекаешься с племянником, то занята тем, что засовываешь себя в ящик, который подходит тебе меньше всего.

Ей приходится некоторое время подумать над этим.

– Ты поражаешь меня, – честно говорит она. – Ты же знаешь правила первого свидания с женщиной. Одно из них, наверное самое важное, гласит: «Не надо говорить ей правду, особенно такую, которую она не хочет знать». Это такое же большое табу, как и сказать ей, что она поправилась. И только не утверждай, что у нас с тобой сейчас не первое свидание – иное, чем первая встреча. Все, что было больше десяти лет назад, не считается.

– Но разве не с этого начинается искусство, Дерия? В тот момент, когда человек начинает нарушать правила, которые ему известны?

– Ты опять хочешь произвести на меня впечатление с помощью искусства?

– Это некорректный вопрос. Я отвечу, как только намекнешь, удалось ли мне и в самом деле произвести на тебя впечатление.

Она смеется. Да, ему удается произвести на нее впечатление. Для него это не составляет труда. Он тот человек, который умеет производить впечатление. Без труда. Но она по-прежнему не может понять, зависит это от его слов или от тембра его голоса, или просто от золотисто-карего цвета его глаз. Может быть, причина в том, что она действительно хочет знать, сможет ли он теперь уже взрослую Дерию довести до оргазма – когда, как, как часто и сколько он захочет.

– А что ты сейчас пишешь? – спрашивает он.

У нее перехватывает дыхание. Она с трудом берет себя в руки.

– Да вообще ничего, – отвечает она затем. – Боюсь, что все закончилось. Я уже не могу писать, как ни пытаюсь.

– Нет идей?

– У меня идей, как звезд на небе, но я до них не дотягиваюсь. Я не могу заставить их стать словами, которые можно записать на бумаге. И тем не менее я все еще называю себя писательницей. Тебе это не кажется странным?

Он медленно качает головой, но в его глазах блестит желание понять, что с ней происходит, – как бы вопрос без вопросительного знака.

– Это то же самое, как бывает с убийцей, – говорит она и улыбается из-за того, что на его лице появилось выражение испуга. – Все равно, сколько времени прошло с тех пор, как он умертвил свою жертву, все равно, что убийца после этого делал и кем он стал, – жертва навсегда остается мертвой, а убийца навсегда остается убийцей. И то же самое бывает, если ты написал роман.

Он раскачивает бокал и смотрит, как в нем кружится вино:

– О чем ты писала?

– Мой роман называется «Зеркальные капли», – отвечает она. Ее вторая книга и все остальное, что она когда-то написала, не заслуживают даже упоминания. – Моего героя зовут Мартин. Он приятный человек, который работает психологом и время от времени кого-нибудь убивает.

– Звучит увлекательно.

– Да, увлекательно. Понятно, почему книга имела такой успех, хотя, конечно, критики говорили, что у меня средненький такой талант и стиль домохозяйки. Мартин очень и очень симпатичный. Однако у него есть другая сторона – второе лицо, как у двуликого Януса. Он видит ее только в каплях крови убитых им жертв, они становятся зеркалом его злой стороны. Он играет в жестокую игру, как кошка, понимаешь? Мартин очень хорош во всем, что делает… Он совершенный убийца. – Она пригубливает вино, чтобы дать возможность словам подействовать на Якоба. – Однако затем одна женщина-следователь приближается к нему на опасное расстояние.

– Но все же будет хеппи-энд и он скроется? – спрашивает Якоб и подмигивает ей. Но как только она собирается отвечать, он машет рукой: – Не говори ничего. Я это прочитаю.

Подают еду, и выглядит она фантастически прекрасно.

– Ты выбрал отличный ресторан, Якоб. Я уже давно собиралась зайти сюда.

– Думаю, ты относишься к людям, которым нужен повод, чтобы наградить себя чем-то особенным.

Она весело отмахивается:

– Ну, обо мне было уже слишком много рассказано. Я побаиваюсь людей, которые говорят только о себе, а еще больше боюсь, что как-нибудь поймаю себя на том, что сама так поступаю. Расскажи мне, что интересное ты делал в последние годы.

Его улыбка становится непроницаемой, и у нее появляется чувство, что за улыбкой он что-то скрывает.

– Откуда ты знаешь, что это было интересно?

– Интересно или нет – это вопрос точки, с которой ты смотришь. Я засела в этом городе, в браке, который был обречен на неудачу, и девяносто процентов своего времени, за исключением сна, проводила за тем, что наблюдала за мелькающей черточкой в абсолютно пустом документе формата ворд. Для меня интересно почти все, что происходит по другую сторону письменного стола.

– А если я тебе сейчас признаюсь, что моя жизнь проходила почти точно так же? – спрашивает Якоб. – Отношения, которые через короткое время разбивались, и рассматривание пустых страниц на мониторе. Я – журналист, Дерия. Я делаю то же самое, что и ты. Вот только свои темы я должен находить за дверью, вести расследования, в отличие от тебя, ведь ты находишь темы у себя внутри. Что из этого более интересно, зависит, как ты уже сказала, от точки, с которой ты смотришь.

– И ты был за границей.

– В Штатах.

– Я знаю, я помню.

– Брат моей матери жил там, ты об этом тоже знала?

Она качает головой. До сих пор она даже не знала, была ли у его матери вообще семья – хотя, конечно, никто не падает с неба. Однако в ее представлении эта пухленькая женщина была человеком без прошлого и будущего. Человеком, который существовал лишь для того, чтобы быть матерью Якоба и больше ничем. Деталью, которая нужна была только для вселенной Якоба, но не могла иметь ничего своего.

– Он пригласил меня, чтобы я там закончил школу.

Это неприятно удивляет ее – несмотря на все прошедшие годы, она чувствует укол в сердце.

– Этого ты мне никогда не рассказывал. Но почему?

– Чтобы не причинять тебе еще больше боли. Ты не могла поехать со мной, и с этим мне пришлось смириться. Я боялся, что ты будешь просить меня остаться здесь, как только мы заговорим об этом.

– Этого бы я никогда не сделала, – возражает Дерия. – Это же была твоя мечта.

Она знает, что врет, и он тоже это знает, поэтому Якоб пропускает ее слова мимо ушей.

– И я бы сдался, потому что я хотел всегда выполнять твои желания. Всегда. Я просто не мог по-другому.

Дерия представляет себе Якоба в виде духа из бутылки, порабощенного джинна, а саму себя – как избалованную принцессу. От этой картины ей становится противно. Тем более когда она понимает, что именно это было ее мечтой, когда она была совсем юной, – она хотела быть принцессой, одинокой прекрасной жестокой принцессой, у которой есть джинн в бутылке, и он появляется по первому ее желанию.

«Он разбил бутылку», – думает она, и в первый раз ей приходит в голову, что внезапное и болезненное окончание их отношений, возможно, имело и хорошие стороны. Кто знает, что могло бы случиться из них дальше.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Сеть супермаркетов. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)

2

Немецкое слово Schneewittchen (Белоснежка) состоит из двух слов Schnee – снег, witt – старинная форма слова weiß, т. е. «белый».

3

Либерийская девочка, ты знаешь, что ты пришла и изменила мой мир (англ.).