Орхан Памук - Рыжеволосая Женщина Страница 2

В соседнем саду рыли колодец. Иногда я ходил туда и наблюдал за работой орудовавшего лопатой мастера и двух его подмастерьев, которые таскали вырытую им землю.

Подмастерья крутили деревянное колесо лебедки, издававшее приятный скрип, поднимали очередное ведро с землей, отправленное снизу мастером, и высыпали на стоявшую рядом тележку. Затем один из подмастерьев, мой ровесник, куда-то увозил тележку, а в это время второй, который был старше и выше первого, кричал в колодец: «Лови!» – и опускал туда пустое ведро.

Мастер редко поднимался наверх. Первый раз я его увидел во время обеденного перерыва. Он был совсем как мой отец – высокий, стройный, красивый. Однако в нем не чувствовалось такого покоя, как в моем отце, и лицо его не было приветливым. Напротив, он часто сердился и ругал обоих подмастерьев на чем свет стоит. Поскольку тем явно не нравилось, что я слышу, как их ругают, то я старался не подходить близко к колодцу, когда мастер был наверху.

Однажды в середине июня со стороны колодца раздались радостные крики и выстрелы. Я подошел посмотреть. В колодце забила вода. Узнав об этом, владелец участка, родом из Ризе, прибежал и на радостях принялся палить в воздух. Я вдохнул сладковатый запах пороха. Радостный владелец участка раздал мастеру и подмастерьям деньги. Колодец ему был нужен для будущей постройки на этом участке, так как городской водопровод еще не довели до окраин Гебзе.

В последующие дни я не слышал, чтобы мастер ругал подмастерьев. На повозке он привез несколько мешков цемента и железные детали, залил колодец бетоном и установил металлическую крышку. Так как все явно повеселели, я решился подойти поближе.

– Парень, вижу, тебе нравится эта работа. Я еду копать колодец в одно место на окраинах Кючюкчекмедже[4]. Мои подмастерья не последуют за мной. Хочешь, отправимся вместе? – сказал колодезный мастер, которого звали Махмуд-уста.

Увидев, что я растерялся, он сказал, что хороший подмастерье зарабатывает в четыре раза больше садового сторожа. Работы предстоит всего на десять дней, и я смогу быстро вернуться домой.

Мама решительно воспротивилась:

– Я никогда тебе этого не разрешу! Ты поступишь в университет и будешь учиться!

Но мысль о возможности быстро разбогатеть не давала мне покоя. Я настойчиво повторял, что могу за две недели заработать деньги, которые в саду заработаю только за два месяца. Так что у меня появится больше времени, чтобы готовиться к вступительным экзаменам, ходить на курсы и читать. Я даже пригрозил моей бедной маме:

– Если ты мне не разрешишь, я сбегу!

А дядя сказал:

– Если мальчик хочет потрудиться, не сбивай его пыл. А я разузнаю, что за человек этот мастер.

Дядя-адвокат сдержал слово – он встретился в своем муниципальном кабинете в присутствии мамы с этим Махмудом-устой. Они договорились, что в колодец я спускаться не буду. Дядя назвал сумму моего вознаграждения, и мастер согласился. Дома я сложил свои рубашки и спортивные тапки в маленький старый отцовский чемодан.

Фургончик, которому предстояло отвезти нас на новое место работы, в тот дождливый день все никак не приезжал, а в это время мама, провожая меня, несколько раз заплакала; она просила меня передумать, говорила, что будет очень скучать и что мы от безденежья совершаем ошибку.

– Мама, обещаю никогда не спускаться в колодец, – произнес я, сжимая чемодан. И вышел из дому с гордо поднятой головой, совсем как отец при аресте.

Фургончик ждал на площади за старой мечетью напротив дома. Махмуд-уста внимательно, словно учитель, осмотрел мою одежду и чемодан в руках.

– Давай забирайся внутрь, мы выезжаем, – сказал он.

Я сел между водителем Хайри-бея, бизнесмена, который заказал вырыть колодец, и мастером. Первый час мы ехали молча. Когда мы проезжали мост через Босфор, то я попытался рассмотреть слева внизу свой лицей на Кабаташе и знакомые дома Бешикташа.

– Не волнуйся, наша работа не надолго, – сказал Махмуд-уста. – Ты успеешь на свои курсы.

Мне было приятно, что мама с дядей рассказали ему о моих заботах. Теперь я ему доверял. Переехав мост, мы попали в пробку и смогли выехать из Стамбула, только когда обжигающие лучи заходящего солнца вовсю слепили нам глаза.

На окраинах города домов стало меньше, теперь они казались маленькими, бедными, невзрачными, появилось много фабрик и заправок, а еще тут и там располагались мотели.

Какое-то время мы неслись вдоль железной дороги, а потом, когда совсем стемнело, свернули с шоссе. В свете редких фонарей я видел кипарисы, кладбища, бетонные стены, безлюдные площади. Иногда пробивался желтоватый свет из какого-нибудь окна, а иногда – мелькала неоновая вывеска очередной фабрики. Потом мы заехали на гору. Вдали сверкнула молния, небо осветилось, место, которое мы проезжали, оказалось пустынным – бесплодные земли, без единого деревца, – а затем и оно исчезло в темноте.

Когда мы наконец остановились, вокруг не было ни света, ни домов, и поэтому я решил, что фургончик сломался.

– Ну-ка помоги, – сказал Махмуд-уста.

Мы выгрузили доски, части лебедки, два перевязанных веревкой хлопковых матраса, лопаты и вещи в грубых пластиковых мешках. Шофер сказал нам:

– Ну что, ребята, удачи вам, – и удалился на своем фургончике.

А я, очутившись в кромешной тьме, заволновался. Вдали сверкала молния, но над нами небо было ясным и звезды светили ярко. Вдалеке облака над Стамбулом были подсвечены желтым.

Земля местами была мокрой от дождя. Мы принялись искать сухое ровное место и наконец нашли его. Вещи перенесли туда. Мастер начал ставить палатку с помощью привезенных с собой шестов. Веревки, которые надо было натянуть, и крюки, за которые надо было их зацепить, в ночи были совсем не видны, и у меня перехватило дух. Я слышал только голос Махмуда-усты, который говорил: «Держи здесь, подтяни там».

Мы услышали уханье филина. Я подумал, обязательно ли нам ставить палатку, раз уж дождь кончился, но решимость мастера вселила в меня уверенность.

После полуночи нам все-таки удалось ее установить, и, расстелив матрасы, мы легли спать. Летние дождевые тучи разошлись, ночь стала ясной и звездной. Неподалеку раздалось пение цикад. Оно меня успокоило. Я вытянулся на матрасе и сразу уснул.

Когда я проснулся, в палатке никого не было. Где-то жужжала пчела. Я вышел. Солнце стояло уже так высоко, что мои глаза на какое-то время ослепли от яркого света.

Я находился на совершенно ровном участке на вершине холма. Чуть поодаль виднелись два зеленовато-желтых кукурузных поля, за ними поля пшеницы и каменистые пустыри. На равнине белели дома маленькой деревеньки и мечеть.

Где Махмуд-уста? По донесшемуся издалека звуку горна я понял, что здания свинцового цвета на окраине деревни были военными казармами. Казалось, вся земля погрузилась в глубокое безмолвие воспоминаний. Я чувствовал себя счастливым, находясь здесь, вдали от всех, от Стамбула, и гордился тем, что сам зарабатываю себе на жизнь.

Со стороны деревни донесся гудок паровоза. Всмотревшись в ту сторону, я увидел удаляющийся состав с вагонами.

Через некоторое время в мою сторону из деревни зашагал Махмуд-уста. Сначала он шел вдоль дороги, а потом, когда она начала петлять, направился напрямик через пустыри и поля.

– Я набрал воды, – сказал он. – Ну-ка давай завари мне чай.

Пока я заваривал чай на примусе, приехал вчерашний фургончик и привез владельца участка Хайри-бея. За хозяином из кузова вылез юноша. По разговорам я понял, что его зовут Али и он будет спускаться в колодец вместо подмастерья из Гебзе, который передумал ехать сюда с нами в последний момент.

Махмуд-уста вместе с Хайри-беем долго вышагивали по участку. Местами покрытый травой, камнями, а местами с проплешинами, участок составлял немногим более десяти дёнюмов[5]. Они находились с наветренной стороны, и даже когда дошли до самой дальней точки участка, мы с Али слышали, как они спорят и не могут договориться.

Участок Хайри-бею достался по дешевке. Если найдется вода, то сюда сразу проведут электрическую линию. А потом Хайри-бей построит здесь настоящую фабрику: мастерские по окраске тканей, склады, роскошное здание дирекции и столовую. План он даже принес нам показать. В глазах Махмуда-усты я видел внимание к словам Хайри-бея, но на самом деле мы с мастером думали только о подарках и наградах, обещанных нам владельцем за найденную воду.

– Да благословит Аллах ваше дело, пусть подарит он вашим рукам силу, а глазам – зоркость! – торжественно произнес Хайри-бей, словно османский паша, провожавший янычарское войско в поход. Садясь в фургончик, он на прощание махнул нам рукой.

Ночью я не мог сомкнуть глаз из-за храпа Махмуда-усты и высунул голову наружу. Небо было темно-синим, мир освещали только звезды.

В те времена буровая техника и пробные скважины еще не использовались. Колодезных дел мастера тысячелетним опытом и чутьем определяли, где нужно рыть очередной колодец. Махмуд-уста, конечно же, знал приметы. Но он насмехался над теми мастерами, которые то и дело меряли шагами участок, что-то бормотали, читали молитвы. Он чувствовал себя представителем последнего поколения этой профессии, насчитывавшей тысячи лет, и поэтому во всем, что касалось дела, проявлял сдержанность и скромность.