Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех Страница 2

– У Клем не такие вкусные пирожные, как у Флёр, – говорит Холли. – И одевается она жуть до чего странно. Но это, наверное, из-за того, что она снимает документальное кино и…

– А Флёр, по-твоему, не странно одевается?

– Нет. Флёр – классная. Она носит платья. И находит необычные сочетания в одежде.

Бриония вздыхает:

– Ну конечно, всем ведь известно, что платья делают людей классными.

– Что ты хочешь сказать этим своим тоном?

– Каким своим тоном?

– Иронизируешь, что ли?

– Ты-то откуда знаешь про иронию?

– Э-э… Из школы, наверное? Ну и вообще, мам, ты ведь сама носишь платья.

Это правда, носит. Только Флёр одевается так, как модели в модных журналах или худющие кинозвезды, с которыми она работает, а у Брионии одежда совсем как у Холли, только крой получше и цвета потемнее: платья джерси, просторные свитера с леггинсами, и все – из магазинов “Бэкстейдж”, “Масаи” или “Оска”. Раньше Бриония считала такие наряды привилегией толстяков. Нет, понятное дело: размер S и даже XS есть у одежды любого стиля, но любопытно все-таки, зачем худым людям носить вещи с расширенной талией и асимметричными складками. Почти все, что носит в последнее время Бриония, стирается в машинке при сорока градусах и не требует глажки. Бриония любит моду и стиль, а вот они ее – нет. Ей бы хотелось быть героиней Джейн Остин, а еще лучше – одной из своих бестолковых подружек, которые заботятся только о нарядах и отказываются выходить из дома в дождь, но для такого поведения Бриония толстовата. В этом сезоне в моде цветастые ткани и контрастные сочетания. Если ты тощая семнадцатилетняя девчонка, почему бы не нацепить зеленую юбку с красной кофтой? Но в возрасте Брионии контрастами лучше не увлекаться, а то люди подумают, что у тебя дома нет зеркала. А если принять во внимание еще и габариты Брионии, то в одежде контрастных цветов она будет похожа на арт-объект, построенный по госзаказу.

– Мам?

– Дай мне послушать.

– Может, послушаешь потом повтор программы, когда будешь заполнять дневник диеты? – предложила Холли. – Ну мам!

– Подожди.

– Мам? Сколько калорий в пирожном?

– В каком пирожном?

– Ну вот как в тех, которые испекла Флёр.

– Она их сама испекла? Я думала, купила. Погоди, она ведь, кажется, говорила, что их прислала Скай Тернер?

– Нет, мам, она сказала, что как-то раз Скай Тернер прислала ей пирожные. Но те, от Скай Тернер, были какие-то необычные, брауни с низким содержанием углеводов или что-то такое. А сегодняшние она сама испекла. Со всякими там пряностями, на магазинное совсем не похоже. Ну так сколько там калорий?

– Тебе можно не беспокоиться о калориях.

– Я не беспокоюсь, мне просто интересно.

– Думаю, примерно двести. Пирожные были довольно маленькие.

– То есть за один день можно съесть, типа…

Бриония бросила взгляд в зеркало заднего вида: Эш закатил глаза и стал похож на картофелину.

– Эш, не говори “типа”, – отрезала она. – Говори “примерно” или “приблизительно”.

– Типа семь с половиной пирожных, – подытожил Эш. – Круто.

– Да, но только если за весь день ты не съешь больше ничего другого, – уточнила Бриония.

– Круто, – прошептал Эш с восторгом.

– Сладости – это для малышей, – фыркнула Холли.

На вечеринке все девчонки делали себе бутерброды из белого хлеба с огромными кусками масла и медом и еще сверху посыпали все это сахаром, и никто из взрослых им слова не сказал. Взрослые были слишком заняты: курили в дальней части сада и обсуждали вопрос, с кем бы они, скорее, переспали – с пожарным или с анестезиологом, и смотрели фотографии из отпуска на чьем-то телефоне. Теперь у Холли внутри все как будто склеилось. А при мысли о съеденном сливочном масле (желтой блестящей поносине) хочется стошнить.

– Мам, как ты думаешь, сколько пирожных Флёр обычно съедает за день? Ну, или за неделю? Штук десять, пятьдесят или, скорее, сто? А, мам?

– Ты че, больная? Ты когда-нибудь слышала, чтобы человек мог за день съесть сто пирожных?

– Мам?

– Что? Ой, да кто ее знает. Я думаю, она просто печет их сразу побольше, а ест не так уж и много. По-моему, они ей нравятся скорее на вид, чем на вкус.

– Мама? – опять нудит Холли. – Так вот почему Флёр такая худая? Потому что только смотрит на пирожные, но не ест их?

– Ну откуда я знаю! Может, у нее просто хорошая наследственность. Она всегда была худой.

Хорошая наследственность. Так значит, вот в чем дело? А может, еще в том, что Флёр не ест чипсы огромными экономичными упаковками, пока никто не видит? А может, она, в отличие от Джеймса и Брионии, не выливает полбутылки оливкового масла в кастрюлю “здорового” овощного супа и, не в пример Джеймсу, не добавляет по три банки кокосового молока (шестьсот калорий на банку) в карри, которое готовит на ужин? Может, она до сих пор увлекается раздельным питанием, как бабушка Брионии Беатрикс, та самая, которая всегда говорит только “кушать” и никогда – “есть” и уже три Рождества подряд дарит Брионии какую-то особенную кулинарную книгу с акцентом на правильном сочетании продуктов. Правильное сочетание – это когда белки едят отдельно от углеводов. Ну, то есть никакого сыра бри с хрустящим хлебом, никакой жареной курочки с картошкой. У Брионии от одной только мысли об этом разгорается страшный аппетит.

– Мам? А у меня хорошая наследственность?

– Смотря чего ты от нее ждешь, от этой наследственности.

Они уже проехали Дил и теперь мчатся по главной дороге в направлении Сэндвича. День выдался теплый и ясный. Весна теперь уж точно не за горами. Справа, где-то за распластанными полями и деревенским парком, построенном на старом отвале угольной шахты, тянется Ла-Манш с его воздушными турбинами, паромами и перелетными птицами. Слева – снова поля, утыканные пугалами. Вдали виднеются знакомые градирни старой электростанции в Ричборо, прижавшиеся друг к другу, будто три тетушки-толстушки, которые решили сделать перерыв на чай, да так и не вернулись к работе. Внезапно на поле слева Бриония видит какую-то штуку, зависшую над землей: она замерла над головами у пугал и не движется.

– Мам, чего ты останавливаешься? Ну-у-у!

– О боже. Мой. Мам, ну ты даже хуже папы!

Пока Бриония сворачивает на узкую дорожку, ведущую к ферме, дети размахивают руками и ногами, как будто попали в автокатастрофу.

– Смотрите, – тихо говорит она.

– Куда смотреть, мам?

Огромная хищная птица. Нависла над жертвой, такая прекрасная и… вот она, прямо здесь, у них перед носом. Бриония роется в голове, пытаясь вспомнить названия местных хищных птиц, о которых рассказывал ей Джеймс. Может, это какой-нибудь полевой лунь? Или болотный как его там? Пустельга? Нет, пустельга, наверное, водится только в Шотландии. Ничего, дома есть справочник. Может, они даже все вместе полистают его, когда вернутся.

– О, обязательно расскажем папе…

Бриония начинает вглядываться в черты птицы. И тут замечает проволоку, которая удерживает хищника в воздухе.

– Так на что смотреть-то? – переспрашивает Эш.

– Ни на что.

Бриония снова заводит двигатель. Вот дура. Как она умудрилась еще с дороги не разглядеть проволоки? Хищник – подделка, такая же, как и все эти пугала. Но даже скворцы не купились на уловку, летают вокруг сотнями.

– Мам, ты что, думала, это настоящая птица?

Эш и Холли принимаются хихикать.

– Мам, ну ты совсем того!

Джеймс скажет то же самое, слово в слово.

– Ну, как поплавал?

– Дерьмово поплавал.

Клем ищет что-то в одном из кухонных ящиков. Они только что дослушали повтор ее программы на радио, и на кухне вдруг стало очень тихо. Олли не станет больше расспрашивать про Олеандру. А если и спросит, то теперь уже не будет упоминать о наследстве, чтобы не сойти за последнюю скотину, как в прошлый раз.

– Что ты ищешь?

– Мою овощечистку.

Хотя они женаты, овощечистка у каждого своя, отдельная, как и абонемент в спортклуб и бассейн.

Олли пожимает плечами:

– Я не брал.

Клем вздыхает.

– Что на этот раз произошло в бассейне?

– На этот раз.

– Что?

– Ты так говоришь, будто я какой-то чокнутый, который даже в бассейне не может обойтись без происшествий и… Чего?!

– Ничего.

Клем нашла овощечистку – миниатюрный предмет из нержавеющей стали. Он выглядит так, будто того и гляди перережет тебе вены. У Олли овощечистка толковая, с резиновой рукояткой. Ножом Клем можно чистить овощи в любом направлении, размахивая им во все стороны, словно рапирой, и сражаясь с овощем до тех пор, пока к чертовой матери его не прикончишь. А нож Олли чистит вдумчиво и осторожно. Клем наносит первый смертельный удар своей жертве. Тыкве.

– И все-таки?

– Ну ладно. В общем, рассказываю: только закончилась тренировка и тут подходит автобус. Ну и – не смотри на меня так! – знаю, это недобро с моей стороны, но я был совершенно не в настроении ехать в одном автобусе с двадцатью – да, двадцатью!.. нет, я не собираюсь называть их дебилами или уродами, ясно?.. с двадцатью ребятами с “затруднениями в развитии”. Понятное дело, я всех их считаю прекрасными и замечательными, и я бы просто сдох, окажись я в их шкуре, но, послушай, за ними нужно лучше ухаживать! К этим типам приставлены воспитатели, но они не моют их перед тем, как запустить в бассейн. А он и без того мерзкий, ты сама знаешь. Например, тот пучок волос до сих пор там болтается. Уже целый ГОД! Да не смотри на меня так! И постарайся, пожалуйста, не перерезать себе вены этой штуковиной. Думаешь, я сгущаю краски? Ладно. Хорошо. Сегодня среди них была настоящая горбатая женщина – И Я НИЧЕГО НЕ ИМЕЮ ПРОТИВ ЭТОГО, ЗАМЕТЬ! – но она, помимо всего прочего, была волосатая, вся, с ног до головы! Реально, просто йети! Горбатая женщина-йети – в одном бассейне со мной. Они все наверняка милейшие люди, но вот лично мне было бы намного приятнее, если бы они мылись, прежде чем нырять в мой бассейн. А один из них не только не моется, но еще и плавает в таких широченных замшевых шортах, и у него в карманах, скорее всего, лежит куча вещей – например, грязные носовые платки, если он, конечно, когда-нибудь пользовался носовыми платками. И он все время торчит у глубокого конца бассейна и просто болтается там, как поплавок, и ковыряется в носу, пока я пытаюсь плавать. И есть там еще один – огромный и черный – ДА, Я ЗНАЮ, ЧТО ЦВЕТ КОЖИ НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, Я ПРОСТО ПЫТАЮСЬ СОЗДАТЬ ТЕБЕ ВИЗУАЛЬНЫЙ ОБРАЗ! – так вот, он плавает кролем с бешеной скоростью, да к тому же все время держит глаза закрытыми, а голову – опущенной в воду, и по пути подрезает детей и старушек, а женщина-йети стоит на своем мелком краю бассейна и мычит от ужаса. Нет, ну слушай, им что, трудно ее побрить?!