Лори Спилман - Остров разбитых сердец Страница 2

– До тридцатого апреля еще долго. Многое может измениться.

– Только к лучшему! Погоди-ка! – Кристен куда-то убегает и возвращается через минуту. – Это тебе.

Она протягивает мне бежевую карточку, на которой напечатано:

Агентство Блэр

Элитная недвижимость на Манхэттене

Эрика Блэр

(брокер, владелец)

347-555-12-12

[email protected]

– Спасибо! – говорю я, целуя Кристен в макушку.

В отличие от Энни, которая ненавидит мою работу, она понимает, что, если я войду в число пятидесяти лучших, наша жизнь изменится. Это будет прекрасная реклама: обо мне заговорят, я приобрету вес и смогу осуществить свою давнюю мечту – открыть собственную фирму.

– Ты могла бы нарисовать какой-нибудь домик, и я бы добавила его в качестве логотипа.

Я сама уже почти забыла, что когда-то увлекалась живописью и это увлечение даже конкурировало с моими карьерными амбициями. А Кристен помнит.

Я тронута.

– Следующей осенью агентство Блэр будет уже вовсю работать! – говорит она и, издав торжествующий клич, поднимает руку: – Дай пять!

Энни молча жует гренок. Показываю ей карточку:

– Посмотри, что Кристен сделала. Первую визитку будущего агентства Блэр.

– Супер, – бурчит она, отворачиваясь. – Когда оно откроется, у тебя совсем не останется времени для нас.

Огорченно вздыхаю. Простит ли она меня когда-нибудь за то, что я ращу ее и Кристен без отца, разрываюсь между семьей и работой, пытаюсь угодить одновременно и им, и Картеру Локвуду – моему требовательному боссу, который не меньше моего хочет пропихнуть меня в список сильнейших брокеров?

– Когда я стану сама себе хозяйкой, – объясняю я, дотрагиваясь до руки Энни, – я смогу контролировать свою нагрузку. Но пока я подчиненная Картера, и мне пора ехать на работу в его агентство. Как ни печально.

– Поезжай, – говорит Кристен. – Да, мам, положишь мне денег на счет?

– Уже? А куда ты дела то, что я перевела тебе в понедельник?

Она опускает голову и поднимает на меня глаза. Это ее фирменный взгляд, означающий: «Прости, мама, я не смогла удержаться».

– На улице сидел старичок с маленьким щеночком – таким тощим и грустным…

– Ох, Кристен! – говорю я, качая головой.

Пожалуй, лучше сделать вид, будто я не заметила, что вчера вечером на ней были новые босоножки от Тори Берч, открывающие свежий педикюр. Получается, я пашу только ради того, чтобы мои дочери могли позволять себе излишества, которых не имела я сама.

– Днем я переведу тебе денег. Но это только на жизнь, не на кормление щеночков. Ясно?

– Ясно, – улыбается она.

Целую ее в щеку:

– Спасибо за вкусный завтрак. Я люблю тебя, моя сладкая горошинка. Пришли эсэмэску, когда доберешься до кампуса. Кто на свете круче всех?

– Это мы! Нас ждет успех! – произносят девочки одновременно со мной.

Наклоняюсь и обнимаю Кристен:

– Будь доброй и выкладывайся на сто процентов, – это слова, которые моя мама всегда говорила мне на прощание и которыми я всегда провожаю своих дочерей.

Поворачиваюсь к Энни, но она уже встала:

– Мама, я тебя провожу.

Я готовлюсь выслушивать лекцию о вреде чрезмерных нагрузок на работе, но, как только мы выходим из кухни, Энни переключается на другую волну.

– Мам! – шепчет она. – Ты заметила, какая Кристен взвинченная?

Я обнимаю свою заботливую дочь за плечи:

– Да, но ведь это хорошо, что ей опять весело, правда?

– Перепады ее настроения совершенно не поддаются контролю. Она ведет себя как весной, во время сессии. По-моему, это похоже на маниакально-депрессивный психоз.

Мне больно видеть печальные и испуганные глаза Энни. Беспокоиться – это дело матери, а не сестры. Убираю прядку волос с ее щеки:

– Никакого психоза у нее нет. У многих подростков часто меняется настроение. Но я понимаю твое беспокойство и попрошу папу порекомендовать какого-нибудь психотерапевта. На нее просто слишком много всего навалилось: учеба, студенческий союз, ссора с Уэсом…

– Психотерапевт? Ты действительно думаешь, он ей поможет? Я боюсь, что ей уже нужны медикаменты.

Тоже мне, доморощенный психиатр!

– Не говори так, – отвечаю я, понижая голос, и лезу в сумочку. – У нее поддельные права. Думаю, она вчера пила.

Энни наклоняет голову набок:

– То есть, по-твоему, она до сих пор пьяная?

– Может быть. Или с кофеином перебрала. Ты бы лучше помогла ей прибраться на кухне.

– Помогу, конечно.

– Спасибо, милая. – Я глажу ее по щеке. – Мне очень жаль, что планы на сегодня поменялись. Приезжай на выходные перед Днем труда[1], поедем в Истон.

Энни незлопамятна. К тому же она обожает наш домик на Чесапикском заливе. Поэтому смягчается:

– Здорово. Если нам повезет, опять посидим без электричества.

Мы обе улыбаемся, вспоминая спонтанную про-шлогоднюю поездку. В пятницу вечером Энни с Кристен приехали домой из колледжа. На выходные обещали плохую погоду. А девочки, как назло, еще и простудились в первую неделю занятий. Мы сидели, глядя в окно на тяжелое предгрозовое небо, когда Энни вдруг предложила:

– А поехали в Истон!

– Дорогая, уже восемь часов, – сказала я.

– Ну мам, ну пожалуйста! Будет весело!

Девчонки побежали собирать рюкзаки, а я занялась едой и напитками. Через три с половиной часа мы под проливным дождем подъехали к нашему домику, где, как выяснилось, не было электричества: гроза повредила линию. Мы зажгли штук пять свечей, я развела в камине огонь. Втроем (я в середине, Энни и Кристен по бокам) мы уютно устроились на диване под грудой одеял. При свете фонаря я вслух читала девочкам «Маленьких женщин» Луизы Мэй Олкотт – любимую книжку их детства. До сих пор чувствую приятную тяжесть двух головок на своих плечах, тепло двух тел, прильнувших к моему. Огонь в камине отбрасывал отсветы на спокойные лица девочек. Когда за окном раздавался раскат грома, они прижимались ко мне еще теснее. Их веки постепенно отяжелели, мягкое дыхание стало глубоким и ровным. Я перешла на еле слышный шепот, но читать не перестала. Переворачивала страницы до трех часов. Во-первых, боялась, что Энни и Кристен проснутся, если я замолчу. А во-вторых, мне хотелось продлить драгоценное ощущение близости двух моих самых любимых на свете людей – двух девушек, стоящих на границе между детством и взрослой жизнью.

– Я и Крисси уговорю приехать, – произносит дочка, прерывая поток моих воспоминаний. – Выходные на заливе пойдут ей на пользу.

– Отлично, – соглашаюсь я, прикладывая ладонь к щеке Энни. – Что бы твоя сестра без тебя делала? Да и я тоже?

– Еды у вас в холодильнике оставалось бы больше – это уж точно.

Качаю головой: не нравится мне ее самоуничижительный юморок. Энни у меня крупная, крепкая: широкая грудь, пропорционально широкие бедра. Во многих культурах женщины такого телосложения очень ценятся. Но в Нью-Йорке, где чуть ли не каждая вторая девушка грезит модельным бизнесом, Энни, несмотря на все мои попытки поднять ее самооценку, привыкла стесняться своей фигуры. Мы с Кристен обе худые, и от этого ей, пожалуй, еще тяжелее.

– А мне нравится, что у моей девочки здоровый аппетит, – говорю я, поправляя ее кудряшки. – Кто на свете круче всех? Это мы! Нас ждет успех!

Энни смеется:

– Нам с Кристен стукнет по пятьдесят лет, а ты и тогда не перестанешь так говорить?

– Никогда не перестану, потому что вы действительно круче всех.

И мысленно прибавляю: «Не мешало бы еще, чтобы твоя сестра была серьезной и ответственной, как ты. Мне бы намного легче жилось». Подобных вещей не только вслух произносить, но даже думать о них нельзя. Если за эти мысли меня придавит какой-нибудь метеорит – так мне и надо.

– Мне спокойнее оттого, что вы поедете на поезде вдвоем. Присматривай за ней, ладно? И пришли из Филадельфии эсэмэску. – В последний раз обнимаю Энни. – Люблю тебя…

– Как киска – сливок миску, – заканчивает она.

Глава 2. Энни

Глядя на закрытую дверь, Энни испускает стон. Мама вынесет ей мозг, когда вернется с работы и узнает, что она не поехала в Филадельфию начинать второй учебный год в Хаверфордском колледже. Вообще-то, Энни планировала расколоться прямо перед тем, как мать с сестрой соберутся уезжать: сама она останется дома, а за день, проведенный в пути, мамин гнев, глядишь, попритихнет.

В кухне, возле плиты, лежит телефон Кристен. Совершенно разряженный. Из соседней комнаты доносятся звуки включенного телевизора и смех. Энни делает глубокий вдох. За два часа нужно привести сестру в чувства, собрать в дорогу и посадить на филадельфийский поезд, а потом, уже без ее поддержки, встретиться с мамой один на один и сказать: «На этот год меня отстранили от занятий».

Энни берет последний гренок (плевать, что он уже холодный), наваливает сверху бананы и остатки взбитых сливок. Дополнив все это сиропом и сахарной пудрой, берет вилку. Даже самую паршивую ситуацию можно сделать еще в сто раз паршивей, если нажраться и почувствовать себя коровой.