Эмир Кустурица - Сто бед (сборник) Страница 2

После вторичного окрика матери Зеко вылез на берег. Аида сняла с него башмаки, растерла ему пальцы и согрела ступни своим дыханием. Зеко ждал реакции отца.

– Славо, дружок, почему ты не обнимешь сыночка? Ведь не отсохнут же у тебя руки!

– Это небезопасно.

– Что именно? Обнять сына?

– Мир пожирают невидимые вирусы. А не только американские и русские, как многие полагают! Так и до конца света недолго!

– Если скоро конец света, значит мы все погибнем! Ну же, обними его!

Лазо Дробняк, полковник и комендант казармы Петара Мецава, страдал из-за бесплодия своей жены Светланы. Глубоко погруженный в собственные переживания, он одновременно со Славо вошел в казарму ЮНА. Поняв, что встреча с капитаном Теофиловичем неизбежна, полковник постарался скрыть неприязнь. Разумеется, Теофилович действовал ему на нервы как военный. Но как человек бесил его еще больше. Он знал, что Славо хранит у себя штатскую одежду солдат из Крагуеваца, чтобы те могли по выходным переодеться и пойти выпивать или снимать девок на танцах. Еще недавно все бегали в город, чаще всего, когда дежурным по казарме бывал Славо. Допустим, он облегчал возможность проявления местного патриотизма и привязанности к региону, но при этом подрывал репутацию казармы и ее коменданта. По правде сказать, полковник Дробняк, может, еще простил бы своему капитану первого ранга недостаток ответственности, но как человек тот был ему отвратителен. Как-то раз, во время маневров на высотах возле горы Голия, вертя в пальцах стакан с вином и не сводя глаз с пятна на скатерти, полковник бросил:

– Говорят, человек произошел от обезьяны, слыхал, Славо? Как по-твоему, во что он превратится в будущем?

– Ну и вопрос! Спросите тех, у кого котелок варит, а не у нас, пехтуры!

– Я думаю, при следующем витке эволюции человек превратится в коня.

– Как так в коня? Откуда вы знаете, полковник?

– А ты на себя посмотри! У меня нет и тени сомнения.

– На себя? Мне посмотреть на себя?

– Ну да, ты конь, Славо! Самый настоящий конь! Племенной… Ха-ха-ха! Липицанской породы! Скаковой… – И полковник заржал.

Он так хохотал, что закашлялся и едва не задохнулся. Его пришлось погрузить в «campagnola»[6] и доставить в санчасть, где для восстановления дыхания ему дали кислород. Славо тоже не оставался в долгу. Он распространял тучу сплетен насчет Дробняка, особенно про его кума, служащего в контрразведке. Но всякий раз, встречая капитана в казарме, полковник принимался ржать, тише или громче, в зависимости от настроения.

Поднимаясь по широкой лестнице, ведущей в главный зал казармы ЮНА, Дробняк развлекал семейство Теофилович: ржал как лошадь. Распялив рот до ушей в горькой улыбке, Славо очень хотел надеяться, что ни Аида, ни дети не понимают, в чем дело.

Сеанс одновременной игры в шахматы, в котором гроссмейстер Светозар Глигорич выступал против военных и штатских Травника, требовал почтительной тишины: никакого шума, кроме скрипа паркета под ногами и стука фигур по доскам. Среди расположившихся по кругу игроков находилась и Миляна Гачич. Она встретилась взглядом с Зеко в тот самый момент, когда Глигорич делал ход. Девочка опустила глаза, поспешила ответить, и взгляд ее тут же снова перенесся на Зеко. Когда гроссмейстер заметил, что она играет как бог на душу положит и не сводит глаз с мальчика, пальцы его на мгновение замерли над фигурами, он быстро сделал следующий ход и перешел к соседнему столу. Ощущая на себе пристальный взгляд Миляны, Зеко в растерянности метнулся в другой конец зала, где возле подиума толпились участники школьного хорового кружка. Миляна знала: это долгожданная возможность познакомиться. Она поднялась из-за стола, пробежала через зал и остановила Зеко в тот самый миг, когда тот уже шагнул на эстраду.

– Эй, а я тебя знаю!

– Тоже мне нашла чем хвастаться!

– Причем давно!

– И что с того?

– Ты мне нравишься.

– Что ты плетешь? Не видишь, на нас все смотрят!

Зеко растворился в толпе хористов, а Миляна вернулась к своему столу, где ее, улыбаясь, поджидал Глигорич. Гроссмейстер был удивлен. Он смотрел на доску и глазам своим не верил: судя по расположению фигур, партия закончилась в ничью. Пат! Окончательно убедившись в этом, Глигорич захлопал. Все присутствующие тоже стали аплодировать успеху Миляны Гачич – все, кроме Зеко. Тот, спрятавшись в последнем ряду хора, с нетерпением ожидал, когда начнется торжественный концерт и они запоют национальный гимн «Гей, славяне!».

Девятого марта 1976 года Аида проснулась с сильной мигренью – последствие скверного вина и сцены, устроенной ею мужу накануне вечером по возвращении домой. Она воспользовалась женским праздником, чтобы предъявить супругу полный список того, что она терпела последние пятнадцать лет. Тихонько приоткрыв дверь, Аида вошла в спальню сыновей и раздвинула шторы. Свет залил небольшую комнату. Зеко резко подскочил в постели и, скосив глаза, закричал:

– Ой, я опаздываю на первый урок!

– Да нет, дурачок! Сегодня воскресенье и твой день рождения.

Мать погладила его по голове и вручила сыну подарок.

По пути в кухню Зеко натянул связанный матерью небесно-голубой свитер. Собственное отражение в зеркале заставило его улыбнуться. В кухне Горан подарил ему шоколадные палочки в вощеной бумаге. Зеко сразу бросился в ближайшую пекарню за хлебом. В дверях его догнала Аида с ветровкой:

– Ты простудишься, накинь что-нибудь! На улице холодно!

Вернувшись, Зеко тотчас отрезал себе ломоть хлеба и воткнул в него палочки. Пять штук. Хлеб с шоколадом! Его любимое лакомство… Впившись зубами в свой деньрожденный подарок, он промычал:

– На свете нет ничего вкуснее!..

После завтрака Зеко заторопился. Воскресенье воскресеньем, а дела не ждут. Зажечь керосиновую лампу было настоящим искусством. Отрегулировать доступ и отток воздуха – задача не из легких. Понадобилось подуть в тонкую трубочку, зажав ее губами. Теперь шоколад его деньрожденного подарка отдавал керосином. Наполняя резервуар лампы, мальчик задумался, забудет ли отец снова о его дне рождения? И тут на материнский подарок брызнула капля керосина.

«Ну вот! Можешь не сомневаться, Аида хорошенько тебя взгреет!» – внутренне подготовился Зеко.

В кухне он сгорбился, точно Чарли Чаплин, уткнувшийся носом в угол дома, и хорошенько спрятал руку, чтобы мать не заметила пятна, расплывшегося у него на рукаве.

С тех пор как отец приобрел «вартбург»[7], соседи со второго этажа заметили, что около дома исчезли комары. Когда заводился двухтактный двигатель, автомобиль выпускал клубы дыма, заволакивающего весь первый этаж и истребляющего любое насекомое до уровня второго. Славо не спорил, что выхлоп не слишком чистый, но хотел, чтобы новехонький великолепный «вартбург» был у него на глазах.

Автомобиль стоял на месте, и Зеко непременно следовало еще раз похвалить отцовскую мудрость:

– Что за хитрец наш Славо! Оставляет машину на освещенном месте, ровнехонько под фонарем. А воры света не переносят и сматываются.

– Да ладно, братишка… Ты дурак или прикидываешься?

– Я дурак? С чего это?

– Славо кретин!

Сегодня, в день рождения, настал час пооткровенничать с карпом. Зеко спустился по лестнице, но путь в подвал ему преградила Миляна с букетом белых роз:

– С днем рождения!

– Чем это чемпионка по шахматам Социалистической Республики Боснии и Герцеговины занимается возле надписи «Сто бед»?

– Не важно.

– А что важно?

– Я тебя обожаю и поздравляю с днем рождения. Ради тебя я на все готова.

Выпалив это, девочка умчалась. Зеко был поражен. Он как раз собирался кое-что ей втолковать. Никто не имел права входить в помещение с надписью «Сто бед». Даже его отец, чьей любви он так давно пытался добиться. Но ради простой ласки или поцелуя он готов поступиться своим правилом. При мысли о строительстве их дома в деревушке Донья-Сабанта у Зеко кружилась голова.

«Вартбург» был слишком мал, чтобы перевезти все необходимые стройматериалы. Два раза в месяц, по воскресеньям, когда Славо не дежурил в казарме, Теофиловичи отправлялись в Сербию. На свалке возле Сараева делали остановку, отец собирал выброшенные кем-то бетонные блоки, битый кирпич, цемент, черепицу и под завязку набивал всем этим багажник. Не без труда захлопнув капот, он уже у следующей помойки засыпа́л Аиду, Горана и Зеко целыми охапками самых разношерстных материалов. Привал в кафе «Семафор» в горах возле Ниша не был для Теофиловичей нормальным отдыхом. Они ощущали себя пехотинцами на марше и воспринимали путешествие в Донью-Сабанту как военную операцию. Высадившись из машины, Аида, Горан и Зеко пошатывались, кашляли и пытались прийти в себя. Потом осторожно выгружали стройматериалы и прятали за дощатый сортир в надежде, что до их следующего приезда никто ничего не украдет.