Джон Кутзее - Школьные дни Иисуса Страница 2

Они с Инес с сомнением прислушиваются к шуму, прочим сборщикам все равно.

– Что там происходит, по-твоему? – спрашивает Инес. – Давиду ничего не угрожает?

Он бросает корзину, взбирается на холм, подходит к запруде и видит, как Давид с такой яростью толкает старшего мальчика, что тот спотыкается и едва не падает.

– Прекрати! – слышит он, как кричит Давид.

Мальчик изумленно смотрит на своего обидчика, после чего разворачивается и кидает в уток еще один камень.

Тут Давид бросается в воду, одетый, в ботинках, и принимается плескать на уток.

– Давид! – зовет его он, Симон. Ребенок не обращает на него внимания.

Внизу, на виноградниках, Инес бросает корзину и бежит. Последний раз она при нем напрягала силы, когда год назад играла в теннис. Бежит она медленно – набрала вес.

Из ниоткуда появляется громадный пес и несется мимо нее, как стрела. Он в мгновение ока сигает в запруду – и вот уж рядом с Давидом. Хватает его зубами за рубашку и тянет к берегу; ребенок бьется и сопротивляется.

Прибегает Инес. Собака укладывается, уши торчком, глаз с нее не сводит, ждет знака, а Давид, мокрый насквозь, ревет и колотит пса кулаками.

– Ненавижу тебя, Боливар! – орет он. – Тот мальчик кидался камнями, Инес! Он хотел убить утку!

Он, Симон, берет буйствующего мальчика на руки.

– Успокойся, успокойся, – говорит он. – Утка не умерла – смотри! – у нее просто шишка будет. Скоро поправится. Так, дети, по-моему, вам лучше уйти отсюда, пусть утки успокоятся и живут дальше. А ты не смей говорить, что ненавидишь Боливара. Ты любишь Боливара, мы все это знаем, а Боливар любит тебя. Он думал, ты тонешь. Он тебя спасти пытался.

Давид сердито вырывается у него из рук.

– Я хотел спасти утку, – говорит он. – Я не просил Боливара ко мне плыть. Боливар – дурак. Глупая собака. Теперь ты давай спасай ее, Симон. Давай-давай, спасай!

Он, Симон, снимает ботинки и рубашку.

– Ну, раз ты настаиваешь, я попробую. Хотя, скажу я тебе, для утки спасение может быть не таким, как ты себе думаешь. Возможно, для нее спасение состоит и в том, чтоб люди оставили ее в покое.

Пришли еще несколько сборщиков винограда.

– Не лезь, давай я, – говорит мужчина помоложе.

– Нет. Ты добрый человек, но это мой ребенок затеял. – Он снимает штаны и в одних трусах заходит в бурую воду. Почти без всплеска рядом возникает пес. – Уйди, Боливар, – бормочет он. – Меня спасать не нужно.

Сгрудившись на берегу, сборщики смотрят, как уже немолодой господин с телосложением уж более не таким, какое было во дни его работы грузчиком, потакает своему ребенку.

Запруда мелкая. Даже в самом глубоком месте вода не поднимается выше его груди. Однако в мягком иле на дне почти не двигаются ноги. Нипочем ему не поймать селезня с перебитым крылом, что плещется на поверхности рваными кругами, не говоря уж об утке-матери, которая теперь уже добралась к дальнему берегу и вместе с выводком уковыляла в заросли.

Дело за него делает Боливар. Призраком скользнув мимо, лишь голова торчит из воды, он догоняет раненую птицу, тисками смыкает на бессильном крыле челюсти и волочет птицу к берегу. Поначалу селезень буйно сопротивляется, бьется и плещет, но потом вдруг словно сдается и смиряется с судьбой. Когда он, Симон, вылезает из воды, утка уже на руках у молодого человека, предложившего сплавать вместо него, а дети с любопытством осматривают птицу.

Хоть и изрядно уже над горизонтом, солнце едва согревает его. Он, дрожа, натягивает одежду.

Бенги – тот, кто бросил камень, из-за которого и возникла сумятица, – гладит совершенно безучастную птицу по голове.

– Пожалей птичку за то, что ты с ней сделал, – говорит молодой человек.

– Мне ее очень жалко, – бормочет Бенги. – А мы можем ей крыло вылечить? Может, дощечку привяжем?

Молодой человек качает головой.

– Это дикое созданье, – говорит он. – Не станет бинты носить. Не беда. Эта утка готова умереть. Она приняла это. Посмотри. Посмотри ей в глаза. Она уже мертва.

– Пусть поживет у меня на койке, – говорит Бенги. – Я ее кормить буду, пока она не поправится.

– Отвернись, – говорит молодой человек.

Бенги не понимает.

– Отвернись, – говорит молодой человек.

Он, Симон, шепчет Инес, которая тем временем вытирает мальчика:

– Не дай ему смотреть.

Она вжимает голову мальчика к себе в подол. Он сопротивляется, но она держит крепко.

Молодой человек стискивает утку между колен. Стремительное движение – и все кончено. Голова теперь неловко болтается, пленка затягивает глаза. Молодой человек вручает тушку в перьях Бенги:

– Иди похорони его, – приказывает он. – Давай.

Инес отпускает мальчика.

– Идите вместе, – говорит ему он, Симон. – Помоги похоронить птицу. Чтобы твой друг все сделал как следует.

Чуть погодя мальчик находит их с Инес на винограднике.

– Ну как, похоронили бедную утку? – спрашивает он.

Мальчик качает головой.

– Мы не смогли вырыть яму. У нас лопаты не было. Бенги спрятал ее в кустах.

– Нехорошо это. Когда день закончу, пойду и сам похороню. Покажешь мне где.

– Зачем он это сделал?

– Зачем молодой человек освободил его от страданий? Я тебе уже объяснил. Потому что утка со сломанным крылом была бы беспомощна. Перестала бы есть. И зачахла бы.

– Нет, зачем Бенги это сделал?

– Я уверен, что это он не со зла. Просто камни кидал, ну и так вышло.

– А детки тоже умрут?

– Конечно, нет. У них есть мама, она о них позаботится.

– Но кто же будет давать им молоко?

– Птицы – они другие, не как мы. Они не пьют молоко. Но вообще молоко дают матери, а не отцы.

– А они найдут себе padrino?

– Вряд ли. Не думаю, что у птиц бывают padrino – так же, как и молоко. Padrino – это человеческая затея.

– Ему не жалко – Бенги. Он сказал, что ему жалко, но на самом деле нет.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что он хотел убить эту утку.

– Я не согласен, мой мальчик. Вряд ли он до конца понимал, что делает. Он просто швырялся камнями, как все мальчишки. В глубине души он не собирался никого убивать. А потом, когда увидел, какое красивое созданье эта птица, когда увидел, какой ужас натворил, он раскаялся и ему стало жалко.

– Ему не стало жалко. Он мне сам сказал.

– Если сейчас не жалко, значит, скоро будет. Его совесть не даст ему покоя. Так люди устроены. Если мы делаем плохое, радости нам от этого никакой. Нам совесть не дает.

– Да он сиял! Я видел! Он сиял и швырял камни изо всех сил! Он хотел их всех убить!

– Не знаю, что ты подразумеваешь под сиянием, но даже если он сиял, даже если швырялся камнями, это не доказывает, что в глубине души он хотел убить птиц. Мы не всегда способны предвидеть последствия наших действий – особенно в молодости. Не забывай: он сам предложил выходить птицу со сломанным крылом, поселить ее у себя на койке. Что еще мог он сделать? Отозвать назад брошенные камни? Не получится. Прошлое не переделать. Что сделано, то сделано.

– Он ту птицу не похоронил. Просто бросил в кусты.

– Мне очень жалко, но птица мертва. Мы не можем ее оживить. Мы с тобой сходим ее похоронить, как только дневная работа закончится.

– Я хотел ее поцеловать, а Бенги мне не дал. Сказал, что она грязная. Но я ее все равно поцеловал. Залез в кусты и поцеловал.

– Это хорошо, я рад. Для нее это будет важно – что кто-то ее любил и поцеловал после того, как она умерла. И важно будет для нее, что ее как следует похоронили.

– Хорони сам, если хочешь. Я не буду.

– Ладно, я сам. А если мы придем завтра поутру и увидим, что могила пуста, а вся утиная семейка плавает в запруде – папа, мама и дети, все на месте, – мы поймем, что целование действует, что целованием можно воскрешать из мертвых. А если не увидим, если не увидим утиную семейку…

– Я не хочу, чтобы они вернулись. Если они вернутся, Бенги просто возьмет и опять закидает их камнями. Ему не жалко. Он просто притворяется. Я знаю, что он притворяется, а ты мне не веришь. Ты мне никогда не веришь.

Ни лопаты, ни кирки не находится, и он заимствует в грузовике монтировку. Мальчик ведет его туда, где в кустах лежит дохлая утка. Перья уже потускнели, а до глаз добрались муравьи. Он вырубает монтировкой ямку в каменистой почве. Она недостаточно глубока, и нельзя считать это достойными похоронами, однако он опускает птицу в ямку и кое-как присыпает ее. Жилистая лапка все равно торчит наружу. Он собирает камни и складывает их на могилу.

– Ну вот, – говорит он мальчику. – Как сумел.

Когда они наутро приходят навестить это место, камни разбросаны, а утки нет. Повсюду перья. Они ищут, но ничего не находят – кроме головы с пустыми глазницами и одной лапы.

– Жалко, – говорит он и понуро уходит к остальной бригаде.

Глава 2

Через два дня сбор винограда завершается, грузовик увозит последние корзины.

– Кто будет есть весь этот виноград? – интересуется Давид.