Филипп Ванденберг - Наместница Ра Страница 2

– Дай ему сказать! Приговор еще не вынесен.

Сененмут заслонился руками. Сквозь пальцы он видел все ту же мертвую девушку в ладье и, словно надеясь отогнать дурной сон, тряс головой.

– Поверьте, – не переставал бормотать он, – я не хотел этого… Я охотился на диких гусей, я часто это делаю и всегда ухожу с добычей, правда… А сегодня бог направил мою стрелу в неверную цель, клянусь отцом моим Рамосом и матерью моей Хатнефер…

– Умолкни со своими клятвами, – оборвал его Нехси. – Знаем, что стрела твоя предназначалась не служанке. Целью твоего подлого выстрела была принцесса!

Сененмут упал перед Хатшепсут на колени и принялся биться головой о красный песок.

– О, Прекраснейшая из женщин, Золотой бутон, Лучшая по благородству![3] – стенал он. – Если на то воля Сета, бога всего злого, пусть я умру за смерть этой невинной девушки! Но Гор мне свидетель: стрела, выпущенная из моего лука, была предназначена одному лишь серому гусю!

Хатшепсут жестом велела юноше подняться и молча смерила его долгим пристальным взглядом. Глаза несчастного, устремленные на нее с мольбой, были полны слез.

– Ты призываешь Гора в свидетели, – задумчиво сказала она. – Пусть будет так. Пусть бог Обоих горизонтов решит, правду ли ты говоришь. Положимся на приговор великого Гора. Да будет воля его!

Едва принцесса закончила свою речь, Нехси схватил парня и утащил его прочь.

Облако красной пыли, несущееся с юга, возвестило о прибытии гонца. И прежде чем взмыленный конь с громким фырканьем встал как вкопанный, гонец выскочил из седла и пал перед Прекраснейшей из женщин[4] ниц.

– Золотой бутон Небес, Любимица богов, Лучшая по благородству, дочь царя Хатшепсут, выслушай, что скажет тебе Пеннекхебет, первый из быстрейших гонцов фараона!

– Говори! – милостиво позволила принцесса, и царский гонец поднялся с колен.

– Господин Обеих земель, Могучий бык, избранник Ра, его величество фараон Тутмос, любимец Амона, сокрушил племена в песках юга, как трусливых зайцев на краю пустыни. Фараон – да длится его царствие вечно, как само царство Атума[5], – сейчас со своим флотом на пути в Фивы. И он, могущественный сын богини Нут[6], вечером проглатывающей своих детей, а утром рождающей их снова, приготовил тебе трофей, от которого возрадуется твое сердце, а душа затрепещет в веселье.

Хатшепсут восторженно захлопала в ладоши, запрыгала, как озорная девчонка, и воскликнула:

– Отец мой Тутмос, Могучий бык, вознаградит тебя за добрую весть!

На третий день четвертого месяца Засухи месоре в южном течении Нила показались корабельные мачты царского флота. Встречный ветер надувал черные флаги победы, укрепленные на канатах верхнего такелажа. В Фивах с быстротой молнии распространилась весть об успешном завершении военного похода. Торговцы и ремесленники оставили свои лавки и мастерские, жены и матери посыпались с плоских крыш приземистых хижин и, таща за собой малышей и на ходу прихорашиваясь, побежали к Великой реке, чтобы с ликованием встретить храбрых воинов.

– Слава сыну Ра! – возбужденно кричали все. – Око Ра осияет фараона!

Пристань на восточном берегу была запружена толпами напирающих и галдящих людей. Казалось, весь город поднялся на ноги. В огромных темных чашах, окружавших причал, чадили красные огни, отражавшиеся на гладких ступенях темно-зеленого мрамора. Две лестницы, на расстоянии двух колесниц друг от друга, спускались к бирюзовым водам Нила.

Оглушительный бой литавр и грохот фанфар возвещали о прибытии стоглавой дворцовой гвардии, личной охраны фараона, тех самых «спутников правителя», которые без раздумий пускали в ход луки, копья и кинжалы, если дело касалось защиты жизни царя или его имущества. Дико жестикулируя, они прокладывали путь к набережной прекрасной царице Яхмос, принцессе Хатшепсут и ее кормилице Сат-Ра, за ними следовала второстепенная царица Мутнофрет со своим сыном Тутмосом. На несколько мгновений крики толпы затихли. Фиванцы пали на колени и, склонив головы, приветствовали царственных особ:

– Миллионы лет жизни благословенным: главной царской жене, грациозной принцессе и ее благородной кормилице! Плетите венцы и возлагайте на их главы!

Мутнофрет с ее отпрыском никто не уделял внимания.

Рабы приволокли ослепительно белый балдахин для защиты семейства фараона от солнца. Под ним установили переносной трон на львиных лапах из позолоченного дерева. Нагие юные девушки, с цветками лотоса в волосах и ожерельями из синего фаянса вокруг талии, усыпали путь цветами.

«Сокол», корабль фараона, лег в дрейф. В одно мгновение воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь скрипом тяжело груженного парусника и дальним шелестом воды, доносившимся с середины широкой реки.

На рее, в носовой части корабля, головами вниз были подвешены трупы предводителей нубийского восстания. Плетка рулевого Амосиса, сына Абана и Бабы, взлетала, поочередно опускаясь на безжизненные тела то одного, то другого. Славные фиванские воины выстроились по борту – высокие, широкоплечие, поджарые; их торсы были обнажены, а чресла перепоясаны солдатскими кожаными схенти с треугольной средней частью. Каждый сжимал в руках булаву в знак победы над врагом. В их выправке чувствовалась гордость победителей. Целое столетие египтяне, порабощенные иноземными властителями, чуждыми обычаями и нравами, были лишены этого чувства. С той поры как фараон Яхмос, приняв в свои руки царский скипетр и плеть, прогнал захватчиков из их самовольно основанной столицы в дельте Нила, многое переменилось[7]. Царство стояло – такое ощущение было у всех – на пороге великого будущего.

Фараон Тутмос застыл на красном подиуме в центре корабля, словно божественное изваяние в храме Амона. Вокруг надутого кожаного шлема, который Тутмос обычно носил на военных парадах, обвивалась, сверкая золотом и подняв голову над самым его лбом, священная кобра урей – знак божественной царской власти, перед которым фиванцы опускали взор долу. Золотая, в виде плетеной косы подвесная борода гордо выступала вперед, демонстрируя не что иное, как власть, силу и мощь. Египтяне любили и почитали такие символы.

Обнаженный торс фараона, украшенный лишь ускхом, воротником-ожерельем шириной в ладонь, набранным из золотых пластин в форме сокола, казался светлокожим. Широкий пояс со сверкающей пряжкой, представлявшей собой картуш с иероглифами имени фараона, поддерживал выкроенный из единого полотнища схенти с плиссировкой впереди. В отличие от босоногих солдат царь был обут в кожаные сандалии с ремешками, искусно обмотанными вокруг икр. Ладони Тутмоса сжимали скипетр, испещренный великолепной резьбой с позолоченным орнаментом, – своего рода посох, который он редко выпускал из рук.

Как только «Сокол» причалил и толстыми канатами был пришвартован перед балдахином, с корабля до мраморных ступеней спустили расписной трап, и фараон в окружении четырех воинов-«спутников правителя» сошел на берег. Толпа взорвалась неописуемым ликованием, матери подбрасывали вверх своих чад, девушки махали разноцветными покрывалами, и многоголосый хор фиванцев возвестил:

– Привет тебе, Могучий бык, царь Юга и Севера, властитель на миллионы лет!

Фараон Тутмос казался равнодушным к приветственным возгласам; позволяя им витать над собой, он неподвижно стоял, вглядываясь в даль за Великой рекой. Ни Яхмос, свою царственную супругу, ни Мутнофрет, свою возлюбленную, ни наследную принцессу Хатшепсут, выстроившихся перед ним полукругом, он не одарил даже взглядом. За ними стояли бритоголовый Хапусенеб, верховный жрец Большого храма Амона; Пуемре, архитектор и второй жрец Амона; старый Инени, царский советник и архитектор; Тети, таинственный целитель и волхв; царские вельможи, во время трехмесячного отсутствия фараона определявшие судьбу египетского государства.

Минхотеп, управитель царского дома и начальник церемоний, выдержал паузу и начал речь:

– Царь, возлюбленный сын Амона-Ра, Север и Юг стран Нила лежат у твоих ног! Мы, народ твой, радели о твоих храмах и дворцах, матери рожали детей, торговый люд умножал богатство царства твоего. Зерно прорастало скорее, чтобы по возвращении своего повелителя явить богатые плоды. Нил разливался шире, чтобы ты скорее вернулся в свои владения. Так поведай нам о твоем походе против подлых племен Юга!

Тутмос, который был мал ростом, но силен духом, неспешно и величаво повернулся к толпе и заговорил зычным голосом, не сопровождая слово свое даже малым жестом:

– Я, царь Тутмос, с соблаговоления отца моего Амона растоптал и поверг в пыль восставших против владыки Обеих земель. От меча моего и булав моих воинов сокрушились вероломные подобно столбам наших предков перед городскими вратами, хоть и было их великое множество – как песчинок в пустыне.

– Вечно живи, наш царь Тутмос! – неслось из тысяч глоток. – Ты, явившийся нам подобно богу Ра! Север и юг припадают к стопам твоим, и крепости слезно молятся о тебе и царствии твоем!