Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист Страница 21

среда

Перескажу вкратце наш вчерашний ночной разговор. Пару месяцев назад у Людо был роман с Франсуазой. Они хоть и не были влюблены, спали раз в неделю, и, судя по всему, удачно; я попросил его не вдаваться в детали. – Она крезанутая, все мозги мне затрахала. Будь осторожен, старик.

Если его целью было вызвать во мне отвращение к ней, то он своего не добился. Чем она шизее, тем больше мне нравится. Но Людо не отстает:

– Она совсем оборзела! Весь день ни хрена не делает, и кадров у нее немерено! И вечный депресняк. Сексуальна, умна, но крыша едет.

После его слов Франсуаза кажется мне еще соблазнительнее. Я цитирую ему Дюрас: “Ты мне нравишься, ну и что?” Нет, я явно втрескался, если вспоминаю на Ибице “Хиросиму, любовь мою”.

– Я сразу понял, что Франсуаза словно специально для меня создана. Говоришь, она чокнутая, весь день корчит козью морду, а потом трахается как богиня? Тем лучше. Все, что угодно, только не глупые глаза!

четверг

Франсуаза мне все-таки позвонила, чтобы объяснить, почему не позвонила раньше: у меня репутация вруна, тусовщика, бабника и блядуна… Мама посоветовала ей со мной не общаться. Я же не сержусь, ответил я, что она спала с Людо, что она психопатка и невротичка, крутящая романы с женатыми мужиками. Она ответила, что делает что хочет, и еще спасибо, что я не вменяю ей в вину ее прошлое. А на мое ей плевать.

Вот здорово: мы ругаемся, еще даже не дотронувшись друг до друга. Я пытаюсь сбавить обороты.

– Послушай, я серьезно. Ты мне нравишься, ну и что?

– Не надо, я тоже читала Дюрас.

– Я больше за себя не отвечаю!

– Я тоже!

Этот звонок стал самым лучшим в моей жизни. Она уверяет, что сама пребывает в такой же зеленой тоске и розовом свете. Я жутко рад, что наконец-то нравлюсь той, что нравится мне. Минуту спустя я уже в аэропорту. Полный улет.

пятница

Никак не соберусь с духом, чтобы рассказать, что произошло в пятницу. Зрелище было жалкое – я был пьян в стельку, умолял Франсуазу поехать ко мне, и таксист стал свидетелем моего позора… Влюбленный бабник – это сердцеед, ставший жертвой душегуба. Франсуаза – моя божественная кара: она мстит мне за всех остальных.

Десять потерял, одну найдешь.

суббота

Ах да, я еще устроил праздник. Он состоялся в “Новом кабаре”, где Жак Гарсиа [202] кинул Наполеона III ради третьего тысячелетия. В бар вход свободный (платил, к сожалению, я). Гийом Дюстан забыл принести свои диски, ему бы сократить дозу героина, если он собирается стать профессиональным диджеем. Даже Патрика Юделина глючило меньше! Во время ужина, хочется думать, мы все были совершенно счастливы, хотя жратва была так себе. Что, мы сюда есть, что ли, пришли? Во всяком случае, не Тьерри Ардиссон и не я. Предусмотрительный Жюльен Баэр [203] остался наверху, чтобы проверять входящих и тормозить выходящих. Тут только что открылся новый зал “Лаундж” (названный так, потому что там “лаунджатся” на матрасы). Одно удовольствие смотреть, как академик (Жан-Мари Руар) и государственный советник (Марк Ламброн) валяются там среди танцовщиц “Крейзи” и будущих ведущих прогноза погоды. К сожалению, никто не разделся. Мари Жиллен поблагодарила меня за давешние комплименты, но я по-прежнему с ней тормозил (к счастью, в рассеянном свете не были видны неуместные красные пятна на моем лице). Я хотел послать эсэмэску с нашего стола ее столу, но Жан-Ив Ле Фюр хлопнул меня по плечу:

– Посылай с моего мобильника, быстрее дойдет…

Знаете ли вы, почему Лу Дуайон становится краше с каждым днем?

Потому что она становится все умнее (стареет, в общем). Вот чего я не успел сделать: переспать с Элен Фильер и Пьером Бенишу, поговорить о новом литературном сезоне с Пьером Ассулином и Марком-Эдуаром Набом, потанцевать с Инес де ла Фрессанж и Арно Кларсфельдом [204] . Но вечер тем не менее удался: я отлил в компании Венсана Касселя! (А уж потом… Франсуаза была в черном платье, опасно болтавшемся у нее на шее. Мне было стыдно за свое вчерашнее пьянство, Людо вертелся вокруг нее… Лучше я притворюсь, что все забыл: у меня избирательная потеря памяти.)

воскресенье Мой дневник – это анти“ Лофт стори”. Нет, я, конечно, сам поборник выставления личной жизни на всеобщее обозрение, потому что выдуманные похождения – и тут я согласен с Дэйвом Эггерсом [205] – создают впечатление, что вы “сидите за рулем в костюме клоуна”. Но свою правду я пропускаю через призму лжи, сито работы, фильтр письма. Прошу прощения за нескромность, но меня-то запросто можно снимать, заперев на семьдесят дней с блядями, зато никто из участников этой говенной передачи не сможет вести за меня дневник. Вперед! Кенза [206] , я жду тебя! Если не ошибаюсь, Борис Виан обосновал полезность литературы в предисловии к “Пене дней” (10 марта 1946): “Это самая что ни на есть доподлинная история, поскольку я сам сочинил ее от начала и до конца” [207] .

понедельник

Вчера вечером Том Форд запустил “Ню”, новую линию духов Ива Сен-Лорана. Для презентации он снял дворец Броньяр (бывшая Парижская биржа) и установил там аквариум, полный обнаженных мужчин и женщин, которые целовались и ласкали друг друга. Насмотревшись на них, восемьсот гостей стали танцевать лучше. Все очень возбудились: Эва Герцигова улыбалась слишком часто, чтобы это выглядело искренне, диджей следом за “Walk This Way” группы “Аэросмит” поставил “Хотите ли переспать со мной сегодня ночью” Пэтти Лабелл, Франсуаза впервые в жизни выпила водки. Она поняла, в чем смысл алкоголя, и клеила всех напропалую. У меня было ощущение, что я участник научно-фантастического кибернетически корректного фильма. К 2060 году финансовые рынки превратятся в гигантскую оргию, заключенную в стеклянный сосуд… Но разве сейчас это еще не так? Я подозреваю, что Том Форд – андроид, киборг класса ХВ28, изготовленный фирмой “Биотек инк.”, как в “Искусственном разуме” Спилберга, этой клюкве, содранной у Кубрика. Я попытался воспользоваться случаем и шепнул на ухо Франсуазе:

– Я тебя люблю. Когда перепихнемся?

Она пожала мне руку. Пожала ладонь. Пожала локоть, бицепс, плечо, подбородок. Ее губы коснулись моих. Я ослеп, оглох, онемел. Я был рожден ради этого мгновенья.

вторник Мы часто говорим о начале литературных произведений, о пресловутых первых фразах: “Долгое время я ложился спать рано” (“По направлению к Свану”); “Сегодня умерла мама” (“Посторонний”); “Вот как все начиналось” (“Путешествие на край ночи”). Но знаем ли мы наизусть заключительные фразы? Концовка книги часто красноречивее начала. В порядке появления: “…воспоминание о некоем образе есть лишь сожаление о некоем миге. Дома, дороги, аллеи столь же – увы! – недолговечны, как и года” [208] (“По направлению к Свану”); “Для полного завершения моей судьбы, для того, чтобы я почувствовал себя менее одиноким, мне остается пожелать только одного: пусть в день моей казни соберется много зрителей и пусть они встретят меня криками ненависти” [209] (“Посторонний”); “Он звал к себе все баржи реки, всё, и весь город, и все небо, всю деревню и нас, он все увозил с собой, и Сену тоже, все, чтобы и разговору больше не было о них” [210] (“Путешествие на край ночи”). Поспешное обобщение на основе этих трех примеров: шедевр легче начать, чем закончить, поскольку финальные предложения длиннее первых. Гений начинает нахрапом, а кончает в меланхолии (как и любовь).

среда

Хотя мы так и не переспали (позавчера я потерпел сокрушительное и постыдное фиаско – член у меня встал размером с сосиску “Кnacki Herta”, что было оскорбительно для нее и унизительно для меня, и тем не менее ничего более очаровательного я до сих пор в своей постели не имел… Если бы я не испытывал к ней никаких чувств, у меня бы встало как у коня, но высокие ставки в этой игре свели на нет все мои возможности, как у Анри Леконта в финале турнира “Ролан Гаррос”), я предложил Франсуазе, ни с того ни с сего (и на свой страх и риск), поехать со мной в Лос-Анджелес. К моему величайшему изумлению, она согласилась. Двенадцать часов спустя, перед отелем “Мондриан”, пока я безуспешно пытался поймать такси, Элизабет Кин удалось рассмешить ее:

– В Лос-Анджелесе есть таксы, но не такси.

Позже – слезы счастья в белоснежной комнате. Вопреки унижению предыдущего вечера, а главное, несмотря на любовное волнение и разницу во времени, мое тело снова начинает функционировать. Подумать только, я занимался любовью тридцать пять лет и ни разу не заплакал.

четверг В Нью-Йорке открыли такой же “Ман Рэй” [211] , как в Париже. В Софии я был в баре “Дали”. В Лос-Анджелесе остановился в отеле “Мондриан”. Мне осталось только покататься на “ситроене-пикассо”! А мы еще спрашиваем, чему служит современное искусство! Оно необходимо для того, чтобы придумывать названия модным заведениям. Чтобы становиться знаменитым без помощи реалити-шоу. Искусство предоставляет известность + содержание: идеальное сочетание для названия ресторана. Художник – это тот, кто чем-то знаменит. Впрочем, я не удивлюсь, если в самом скором времени откроется куча кафе “Стиви” и баров “Лоана” [212] .