Дэвид Духовны - Брыки F*cking Дент Страница 21

Прочесть ее лицо он не смог. Очарована? Отвращена? Нечто среднее?

– «Носки» проиграли, а? – сказала она.

– Вот откуда все знают, как эти проигрыши действуют на него физически? Деды на углу тоже про это говорили.

– Седые пантеры-то? Их так ваш отец называет.

– Ага, они. Говорят, что по одному его виду могут определить, проиграли «Носки» или победили.

– Он так излагает окончание своей истории.

– В смысле, это психосоматика?

– Так или иначе всё – психосоматика. Ум владеет телом. Я видела, как люди умирают от разбитого сердца. Никаких других недугов, только разбитое сердце, а люди просто прекращают жить, дальше не могут, умирают от грустных мыслей, от одиночества.

– Что, и на вскрытии это видно?

– Веру обшучивать нетрудно.

– Простите, это механизм защиты.

– Уверены, что не механизм нападения?

– Нет. Нет, не уверен, если вдуматься. Простите.

– Передо мной не надо извиняться, Тед. Вы ж не назвали меня испашкой.

Она застала Теда врасплох, и он рассмеялся. И увидел, как кусок чего-то – вероятно, бейгла, по крайней мере, Тед надеялся, что бейгла, – вылетел у него изо рта и оказался у нее на лацкане. Тед не понял, заметила она или нет, следует ли ему признаться – в куске бейгла, в смысле. Черт, что это, если это не бейгл? Иисусе. Будем считать, что бейгл. Тед решил не претендовать на него, но протянул руку, словно желая одобрительно похлопать ей за удачную шутку, стряхнул мокрое что-то с ее лацкана – и тут же осознал, что ладонью опасно приблизился к Марианиному бюсту. Она глянула на Тедову ладонь, потом на самого Теда и спросила:

– Вы меня лапаете исподтишка?

Тед прекратил ее гладить, но все еще не мог отдышаться и сказал:

– У вас там был шмуц[174] какой-то.

– О, тогда спасибо.

И она тоже отряхнула лацкан. Тед процокал зубы и десны, проглотил все, что оттуда могло выпасть. Тайком. Хотелось бы верить. Надо нитью зубной пользоваться хоть иногда, подумал он.

– Это еврейское слово – шмуц?

Она произнесла его с долгим «у» – нуёриканский акцент. Тед не стал ее поправлять. Нравился ей «шму-у-уц», пусть будет «шму-у-уц».

– Да, идиш, думаю.

– И означает оно?..

– Оно означает… шмуц. Ну шмуц, понимаете? Как слышится, то и значится. Шмуц.

– Ономатопея.

– В точку. Ух ты, я прямо и не знаю, лучшая вы сестра смерти на свете или худшая, если вы меня понимаете.

– Думаю, вам решать, Тед, скажу так.

Тед кивнул.

– Ну, раз ваш папа лег спать, я пойду.

Она собралась спускаться с крыльца. На попе у нее – на заднем кармане джинсов – виднелся логотип. Джинсы «Джордаш», и это, в общем, тут же разбило Теду сердце. Ей все-таки не плевать на свой внешний вид, подумал он. Казалось, что мода и тренды для нее не важны, – ан нет. Ей хотелось верить, что нам подвластны любые истории наших жизней, а сама искала безопасности чужого мнения, что следует надевать, была частью чего-то – пусть хоть глупой истории Америки, где в остальном здравомыслящие люди вынуждены таскать у себя на задницах надписи «Джордаш» или «Сассун». Она все же чуточку, но шла за стадом, хоть это стадо – у-у-у-ла-ла – и переплачивает за джинсу. Сам Тед был из племени «ливайсов», колена Строссова, но это ж наверняка преодолимая разница. Стросс и Джордаш – это вам не Монтекки и Капулетти, а? Может, она примкнет к клану «ливайсов». И джинсы их поженятся. Черт, джинсы на ней отлично смотрятся – может, это ему стоит сменить веру?

Тед поймал себя на том, что улыбается. Начал даже видеть в этой женщине слабости и недостатки – в свете ее обаяния и уязвимости. Она – человек. Вот как выглядит любовь издалека, подумал он. Если бы мое сердце было фотоаппаратом (если бы мое сердце было фотоаппаратом?), я бы постоянно ловил наилучший свет, чтобы запечатлеть ее, но бля, я ее даже не знаю, не может это быть любовью, даже издалека, а она считает меня жирдяем и Господином Арахисом. Он тут же понял, как ему важно, что она о нем думает. А это отстой. Тут открывается мысленное пространство, которое Теду не нравилось. Новая неуверенность в себе поверх уже наличной неуверенности в себе. Не надо мне такого, подумал он. Ему стало нездорово. Пусть уйдет. Пусть уйдет и никогда не возвращается. Тед открыл рот попрощаться, а вылетело:

– Погодите.

Мариана обернулась:

– Что такое? У меня шму-уц сзади?

– Я поделаю йогу, – соврал Тед.

29

Тед с Марианой убрали с дороги кое-какую мебель и организовали свободное место для йоги. Начиналось все довольно просто – сидели, пели мантры, а затем выполнили нечто под названием «приветствие солнцу», кое Тед счел чем-то вроде ясельных «потягушек-подрастушек». Ну и ладно, он же за компанию. Мариана переоделась в свое бежевое трико.

– Сосредоточьте взгляд внутри.

Черта с два, подумал он, да и что это вообще означает? Она приняла позу «собаки мордой вниз», как она ее назвала, далее – «собаки мордой вверх», а следом началась последовательность все более сложных поз, поименованных в честь других зверей. Вскоре Тед уже запыхался и весь трясся – мышцы устали.

– Мой отец все это проделывает? Мой умирающий отец?

– Ваш папа – вполне жеребец. Вы дрожите.

Тед изобретал повод прерваться. Ему казалось, что он сейчас отключится. Стойка на голове? Черт.

– И это мой отец делает?

– Увы, да. Давайте-ка поспокойнее. Попробуем лотос.

Мариана взяла Теда за щиколотки и попыталась подсунуть одну под другую, как у Гамби[175]. Тед подумал, что лодыжки у него того и гляди буквально отломятся, как черствый хлеб, но черта с два он спасует в том, что удается его предку. Наконец Мариана защелкнула его в позу полного лотоса. Он понятия не имел, как из нее выбираться. Почуял, как зарождается паника. Связки выли – мука йогина. На лбу выскочил пот.

– Спасибо, вечно мне помощник нужен с этой позой.

Пытаясь хоть как-то отвлечься от раскаленной боли в ногах и от крепнущей мысли, что он наносит себе непоправимый ущерб, Тед сосредоточился на Марианиной лодыжке, точнее – подумать только! – на татуировке «Благодарных мертвых». Есть ли пределы привлекательности этой женщины? Классическое «мертвецкое» изображение: череп, вид сверху, аккуратно скальпированный так, что молния, пересекая по диагонали, делила круг, в котором видно мозг, надвое – на синюю и красную половинки. Тедов голос застрял у него в онемевших ступнях, но ему все же удалось просипеть:

– Вам нравятся «Мертвые»?

Мариана, кажется, опешила, в глазах вспыхнули недоверие и настороженность, пока Тед вел ее взгляд ей же на лодыжку.

– В каком смысле?

– Ну, группа. «Благодарные мертвые». У вас татуировка – их символ.

Мариана расслабилась.

– А, я, было дело, расстроилась как-то раз тут, недавно, увидела эту картинку в витрине тату-салона и подумала, мне подойдет. Это группа такая, да?

– Одна из знаменитейших на белом свете.

– Клево.

– «Дальнобои»? «Кейси Джоунз»?[176] «Сладкая магнолия»?

– Не в курсе. Это песни, что ли?

– Песни? Это не песни – это гимны.

– Какой религии?

– Покойнизма. Мертвианства. Усопшизма.

– Хорошо.

– Можно спросить? – Когда Тед умолкал, боль простреливала ему позвоночник, и потому он изо всех сил старался говорить не умолкая: – Вы не заметили, что белые ребята, после того как вы татуировку сделали, стали с вами гораздо лучше обращаться? Уйма тощих ребяток в крашеных футболках да с футбэгами небось начали на свиданья звать?

Страннейший вопрос – Тед заметил, что Мариана сначала решила, будто он шутит, но потом передумала и сказала:

– Хм. Ну да. А мне показалось, это из-за того, что я волосы мелировала.

– Ну, волосы у вас наверняка были хороши, но те ребята – фанаты «Мертвых». Их притянул символ. Как тайное рукопожатие.

– Путаные у вас, у гринго, традиции и ритуалы.

– Мы, да, поразительные. Мы, ребята посветлее.

Мариана переместила вес, и показалась другая татуировка – на левой лодыжке. Тед разобрал начало слова «Христос».

– А с этой у вас что за история? Которая с Христом. Перебрали вина на причастии в церкви рядом с Сорокдвойкой?[177]

Еще до того как оно вылетело, Тед понял, что «Сорок-двойка» – это ужасно глупо, что Сорок вторая слишком старается быть «улицей». Многие улицы Тед видал, в том числе даже опасные, но эта улицей не была и никогда ею не станет. Мариана одернула штанины и застенчиво прикрыла татуировку.

– Ой, – сказала она, – это васнека.

– Васнека?

– Ага.

– Это по-испански?

– Ага, это по-испански «вас не касается», – сказала она с улыбкой. – Пора бежать. Намасте.

– На мосты? А что там?

– Нет, «намасте» – это на санскрите означает «мир», по-йогически «будь здоров – паси коров, конец связи».

– Я знаю. – Ни хера Тед не знал. – Я шутканул.

– Вам помочь?

Теду не удалось бы взяться за протянутую руку, даже если бы он захотел. Его заклинило от шеи до пят.