Коллектив авторов - Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник) Страница 22

Надеюсь, мне удалось это в конце «Кота на ужасном диване», когда мой рассказчик, Лекс, по собственной вине не смог сблизиться с единственным человеком, который мог принять его потерю близко к сердцу.

Ли Мартин

У серебристых вод озера Шамплейн[11] (Джо Хилл)

Грохоча жестяными ногами, робот ввалился в темную спальню и остановился, глядя на человеческие существа.

Человеческое существо женского пола застонало, перевернулось на бок и накрыло голову подушкой.

– Гейл, солнышко, – сказало существо мужского пола, облизнув сухие губы. – У мамы болит голова. Можешь шуметь где-нибудь в другом месте?

– МОГУ ПРЕДЛОЖИТЬ СТИМУЛИРУЮЩУЮ ЧАШКУ КОФЕ, – пробасил робот лишенным всяких эмоций голосом.

– Раймонд, скажи ей. Пусть уйдет, – простонало существо женского пола. – У меня голова раскалывается.

– Давай, Гейл. Иди. Ты же слышишь, что мама сама не своя, – сказало существо мужского пола.

– ВЫ НЕ ПРАВЫ. Я ПРОСКАНИРОВАЛ ЕЕ ЖИЗНЕННЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ, – отозвался робот. – И ИДЕНТИФИЦИРОВАЛ ЕЕ КАК СИЛЬВИЮ ЛОНДОН. ЭТО ОНА, И НИКТО ДРУГОЙ.

Робот вопросительно склонил голову набок в ожидании дополнительной информации. Кастрюля сорвалась с головы и с оглушительным грохотом упала на пол.

Мама с криком села на постели. Это был измученный, жалобный, нечеловеческий крик, который так напугал робота, что тот на мгновение забыл, что он робот, и снова стал девочкой Гейл. Она быстро подняла кастрюлю и, клацая и гремя, выскочила в относительно безопасный коридор.

Она заглянула в спальню. Мама снова легла, спрятав голову под подушку.

Раймонд улыбнулся дочери из темноты.

– Может быть, робот сумеет составить противоядие при отравлении мартини, – прошептал он и подмигнул.

Робот подмигнул в ответ.

Какое-то время работ трудился над поставленной перед ним задачей, разрабатывая рецептуру противоядия, которое выведет яд из кровеносной системы Сильвии Лондон. В кофейной чашке робот смешал апельсиновый сок, лимонный сок, несколько кубиков льда, сливочное масло, сахар и жидкость для мытья посуды. В итоге микстура вспенилась и приобрела научно-фантастический ярко-зеленый цвет, наводящий на мысли о венерианской слизи и радиации.

Гейл решила, что противоядие подействует лучше в сочетании с тостом и мармеладом. Однако произошел сбой в программе: тост подгорел. Или, возможно, это дымились контакты робота, их закоротило и заблокировало подпрограммы, обязующие соблюдать три закона робототехники Азимова. Печатные платы перегорели, и Гейл вышла из строя. Она с грохотом натыкалась на стулья и роняла на пол книги, лежавшие на кухонном столе. Это было ужасно, но тут уже ничего не поделаешь.

Гейл не слышала, как к ней подскочила мама. Она даже не подозревала, что Сильвия была рядом, пока та не сорвала кастрюлю с ее головы и не швырнула ее в эмалированную раковину.

– Что ты делаешь? – закричала она. – Господи, ну сколько можно?! Если я еще раз услышу, как что-то гремит, я точно кого-нибудь зарублю топором. Может быть, даже себя.

Гейл ничего не сказала, рассудив, что молчать безопаснее.

– Уйди отсюда, пока ты не сожгла весь дом. Господи боже, вся кухня воняет горелым. Этот тост можно выкинуть. И что ты там налила в эту треклятую чашку?

– Это микстура. Она тебе поможет, – сказала Гейл.

– Мне уже ничего не поможет.

Правильнее говорить «ничто не поможет», но Гейл понимала, что сейчас не самое подходящее время, чтобы поправлять маму.

– Лучше бы у меня был один сын. Мальчики, они тихие. А когда в доме четыре девчонки, кажется, будто живешь на дереве с целой стаей воробьев. И они все чирикают и чирикают.

– Бен Кваррел не тихий. У него рот вообще никогда не закрывается.

– Иди на улицу. Все идите на улицу. Хочу хоть немного побыть в тишине. Хотя бы до завтрака.

Волоча ноги, Гейл поплелась в гостиную.

– И сними с ног кастрюли, – велела мама, потянувшись за сигаретами, лежавшими на подоконнике.

Изящно изогнувшись, Гейл вытащила сначала одну, а потом и вторую ногу из кастрюль, служивших ботинками робота.

Хизер сидела за столом в гостиной, склонившись над альбомом для рисования. Близнецы, Мириам и Минди, играли в тачку.

Минди держала Мириам за ноги и «возила» ее по комнате, а Мириам, изображавшая тачку, ходила на руках.

Гейл стало интересно, что рисует старшая сестра. Она заглянула в альбом через плечо Хизер. Потом взяла калейдоскоп и рассмотрела рисунок через него. Рисунок лучше не стал.

Гейл опустила калейдоскоп и сказала:

– Хочешь, я тебе помогу? Могу показать, как рисовать кошачий нос.

– Это не кошка.

– Да? А что это?

– Пони.

– А почему он розовый?

– Потому что мне нравится, когда они розовые. Жалко, таких не бывает на самом деле. Розовый гораздо красивее, чем обычные лошадиные цвета.

– В жизни не видела лошадь с такими ушами. Лучше нарисовать ему усы, и пусть будет котик.

Хизер смяла рисунок в руке и поднялась так резко, что опрокинула стул.

В ту же секунду Минди с грохотом въехала тачкой-Мириам в угол журнального столика. Мириам завопила и схватилась рукой за лоб, а Минди выпустила ее ноги, и Мириам грохнулась на пол, да так, что весь дом затрясся.

– ЧЕРТ, МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ УЖЕ ПРЕКРАТИТЕ РОНЯТЬ ЭТИ ЧЕРТОВЫ СТУЛЬЯ?! – закричала мама, выбегая из кухни. – ПОЧЕМУ ВАМ ВСЕМ ОБЯЗАТЕЛЬНО НАДО РОНЯТЬ ЭТИ ЧЕРТОВЫ СТУЛЬЯ? ЧТО МНЕ СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ВЫ ПЕРЕСТАЛИ?!

– Это не я. Это Хизер, – сказала Гейл.

– Нет! Это Гейл!

Причем Хизер была уверена, что говорит правду. Она действительно думала, что виновата Гейл. Хотя бы тем, что стояла рядом и говорила глупости.

Мириам рыдала, держась за лоб. Минди схватила книжку о кролике Питере и принялась лениво ее перелистывать, старательно изображая юного грамотея.

Мама схватила Хизер за плечи и сдавила так сильно, что у нее побелели костяшки пальцев.

– Идите на улицу. Все вчетвером. Возьми сестер и идите гулять. Как можно дальше. На озеро. И не возвращайтесь, пока я вас не позову.

Девочки высыпали во двор – Хизер, Гейл, Минди и Мириам. Мириам больше не плакала. Она перестала рыдать, как только мама ушла обратно в кухню.

Старшая сестра Хизер велела Мириам и Минди играть в песочнице.

– А мне что делать? – спросила Гейл.

– Можешь пойти утопиться в озере.

– Хорошая мысль! – воскликнула Гейл и помчалась вниз по склону.

Мириам стояла в песочнице, держа в руке маленький жестяной совочек, и смотрела ей вслед. Минди уже закапывала ноги в песок.

Было еще очень рано и по-утреннему свежо. Над озером плыл туман, вода отливала тусклым стальным блеском. Гейл стояла на папином причале, рядом с папиной лодкой, и наблюдала, как шевелится и клубится блеклый туман. Как будто стоишь внутри калейдоскопа с мглисто-серыми стекляшками. Гейл запустила руку в карман платья и потрогала калейдоскоп, который взяла с собой. В солнечный день с причала видны зеленые склоны на том берегу и каменистый пляж, тянущийся на север до самой Канады, но сегодня Гейл даже не различала, что происходит в десяти шагах впереди.

Она побрела по узкой полоске пляжа к летнему домику Кваррелов. Между кромкой воды и набережной пролегало не более ярда песка и камней, а кое-где и того меньше.

У самой воды что-то сверкнуло, Гейл наклонилась и подняла темно-зеленое стеклышко, обточенное озером. А может быть, и не стеклышко, а изумруд. Еще через пару шагов она нашла серебряную ложку, всю в мелких вмятинках.

Гейл повернула голову и посмотрела на серебристую поверхность озера.

Она, кажется, поняла, что случилось. Неподалеку от берега затонул корабль, чья-то шхуна, и теперь она находит сокровища, вынесенные на берег после кораблекрушения. Ложка и изумруд – это не может быть совпадением.

Она пошла дальше, уже помедленнее, внимательно глядя под ноги в поисках других сокровищ. И очень скоро нашла оловянного ковбоя с оловянным лассо. Находка отозвалась в сердце радостью, но пополам с грустью. На корабле был ребенок.

– Наверное, он уже умер, – сказала она себе вслух и опечаленно посмотрела на озеро. – Утонул, – решила она.

Жалко, что у нее не было желтой розы, чтобы бросить в воду.

Гейл пошла дальше, но не сделала и трех шагов, как откуда-то с озера донесся горестный, протяжный рев, похожий на звуки противотуманного горна и в то же время как будто и не похожий.

Она снова остановилась и посмотрела на озеро.

Туман пах гнилой рыбой.

Горн больше не ревел.

На мелководье возвышался огромный серый валун, одним концом вдававшийся в песчаный берег. За валун зацепился кусок рыболовной сети. Помявшись секунду, Гейл схватилась за сеть и забралась на самый верх.

Валун был и вправду громадный, выше ее роста. Странно, что она не замечала его раньше; но в тумане все выглядит по-другому.

Гейл стояла на валуне, который оказался не только очень высоким, но еще и длинным. С одной стороны он полого спускался к берегу, с другой – торчал из воды скругленным полумесяцем. Словно каменное возвышение, обозначающее границу воды и суши.