Мелани Бенджамин - Жена авиатора Страница 25

В ту же минуту я ускорила шаг, заставляя себя не бежать, что только привлекло бы ко мне внимание. Но ничего не произошло. С колотящимся сердцем я постепенно замедлила шаги, а потом не удержалась и оглянулась. Мужчина по-прежнему стоял, уставившись на меня, но не улыбался, не просил автограф, не благословлял меня и не слал пожеланий. Его лицо ничего не выражало. Он сплюнул на мостовую явно в моем направлении, почесал нос, в последний раз мрачно оглядел меня, повернулся и пошел своей дорогой.

Он узнал меня, я была в этом уверена. Но то, что он ничего не сделал, просто смотрел на меня в упор, испугало меня больше, чем если бы он изо всех сил стал выкрикивать мое имя.

Покачав головой, мысленно посмеявшись над собой, я продолжила путь. Разве не я хотела, чтобы никто не поднимал шум? Просто пройтись по улице на свежем воздухе и вспомнить, что такое обычная повседневная жизнь.

Мне нужно было избавиться от мрачных мыслей, которые начинали все больше одолевать теперь, когда я собиралась подарить миру новую жизнь.

Однако, добравшись до узкого каменного здания со шторами из набивного ситца веселого желтого цвета и молодыми геранями в плоских кашпо на небольшой веранде, я буквально взбежала по ступенькам, чтобы поскорее укрыться под его крышей. Открыв парадную дверь, я очутилась в комнате, переполненной молодыми женщинами с усталыми лицами и маленькими детьми. Когда я вошла, все головы повернулись ко мне, и я непроизвольно отшатнулась и закрыла лицо сумочкой. Это был инстинктивный жест, я не хотела никого обидеть.

Опустив голову, я добралась до женщины в накрахмаленном белом халате, сидевшей за столом. Медсестра взглянула на меня с услужливой улыбкой и тут же узнала. Издав тихое восклицание, она вскочила и, схватив меня за руку, быстро провела мимо матерей и их детей, многие из которых были слишком легко одеты даже для такого теплого дня. Когда мы шли мимо них, я чувствовала их усталые, полные осуждения взгляды – на моем красивом цветастом платье, шелковых чулках, блестящих кожаных лодочках, дорогой сумочке, безукоризненно белых перчатках. Я чувствовала вину даже за свой запах – запах духов «Шанель № 5» – подарок президента Франции.

– Миссис Линдберг, – прошептала медсестра, и это услышали несколько посетительниц. Я увидела, как они напряглись и повернулись ко мне, глядя на меня с явным любопытством, – у мисс Морроу сейчас посетители, и она хотела бы, чтобы вы подождали ее здесь. – Она провела меня через приемную, постучала в дверь, открыла и пригласила жестом меня войти.

До меня не сразу дошло то, что она сказала, поэтому я вздрогнула при виде Элизабет, разговаривавшей с молодой женщиной, держащей на коленях ребенка. У обоих – женщины и ребенка – были красные слезящиеся глаза; все трое оглянулись на скрип двери, когда я вошла. Элизабет улыбнулась заговорщической улыбкой, я улыбнулась в ответ; мы обе сегодня сбежали из-под надзора.

У моей сестры пару месяцев назад случился легкий сердечный приступ. Доктор уверил нас, что не о чем беспокоиться; просто последствия ревматизма, которым она болела в детстве. Элизабет всегда была немного болезненной, хотя ее недуги, как и болезнь Дуайта, мы в семье никогда не обсуждали. Но, как и мне, ей было предписано отдыхать в Некст Дей Хилл, а не удирать в город.

Даже в новом с иголочки просторном доме моих родителей я чувствовала себя под неусыпным надзором, задыхалась от безграничной энергии моей матери; бесконечных заседаний каких-то комитетов и постоянных настоятельных просьб, чтобы я на них присутствовала. Теперь, когда мы не могли летать из-за моего положения, Чарльз большую часть времени проводил в городе, посещая всевозможные встречи и мероприятия, от которых раньше шарахался, как от чумы. Я знала, что Элизабет испытывает то же, что и я, поэтому они вместе с Конни Чилтон спланировали этот побег в город. Я не предупредила ее, что намереваюсь сделать то же самое.

– Энн! И ты тоже? Мама точно убьет нас обеих, когда узнает, что мы исчезли!

Конни Чилтон встала со своего места за столом.

– Чтобы не было недоразумений, я в этом не участвовала. Кто-то должен оставаться на стороне вашей матери.

– Сначала я собиралась встретиться в городе с няней нашего малыша, – проговорила я, – но мне было жизненно необходимо выбраться на волю. И я не могла не поддаться искушению последовать вашему примеру.

Элизабет посмотрела на свои изящные часики, и легкая морщинка пролегла на ее гладком лбу. Она покачала головой.

– К сожалению, мы почти ничего не сделали, – она встала, чтобы проводить к выходу женщину с ребенком, – большое спасибо, я все поняла, – сказала она ей и со вздохом закрыла дверь.

Потом посмотрела на Конни, та тоже покачала головой и вычеркнула чье-то имя из списка.

– Возможно, мы были отчасти введены в заблуждение, – сказала Конни.

Однако она не казалась обескураженной. Она улыбнулась, так что ее веснушки запрыгали на круглых щеках и широком носу.

Конни Чилтон была примитивной, земной силой; если бы не ее безупречное воспитание, мои родители смотрели бы на нее с некоторой опаской. Но ее отец закончил Йельский университет, мать – Смит; у них был пентхаус в Нью-Йорке и дом в Саратоге. Несмотря на все это, я часто думала, что Конни была бы гораздо больше на месте, управляя крытым фургоном, несущимся через прерии, чем сидя в ложе с бокалом шампанского.

– Нам следовало быть умнее, – сказала Элизабет, – мы не можем требовать, чтобы люди из Нижнего Ист-Сайда привозили своих детей в Инглвуд на обучение. Возможно, когда-нибудь мы откроем школу здесь. Но сейчас, я думаю, мы должны удовлетвориться тем, что обучаем школьников средних классов северного Нью-Джерси.

Она слабо улыбнулась; она была такой худенькой, и цвет ее лица был такой восковой, что мне стало за нее страшно.

В этом не была одинока. Конни твердой рукой посадила мою сестру на стул, потом повернулась и проделала то же самое со мной, практически силой заставив меня плюхнуться на маленький диван.

– Вот так! Кто-то должен присматривать за вами обеими, сестры Морроу – ох, извините, миссис Линдберг.

Элизабет рассмеялась, и по непонятной причине я рассмеялась тоже. Наше общее заточение в Некст Дей Хилл не способствовало общению, мы видели друг друга довольно редко, только во время семейных обедов и ужинов. Между нами по-прежнему существовала некая холодность. Элизабет всегда была вежлива с Чарльзом, хотя никогда не была сердечна. Мне так хотелось, чтобы он познакомился с прежней Элизабет – раскованной и остроумной девушкой, какой она была в самом начале их знакомства, а не с этой чрезмерно вежливой, чопорной родственницей. По отношению ко мне она всегда выказывала свою привязанность, изящно обвивая рукой мои плечи, но иногда я чувствовала, что это просто шоу. Когда Чарльз был далеко, мы по-прежнему поддразнивали друг друга.

И вот здесь, вдалеке от Инглвуда, среди этого неблагополучного окружения, я увидела ту сестру, по которой скучала. Но как только я села и потерла лодыжки, которые опухли даже после такой короткой прогулки, я почувствовала, что ее холодная вежливость вернулась.

– С тобой все в порядке, Энн? – спросила она.

Конни села рядом со мной на потрепанный кожаный диван. Интересно, сколько молодых матерей, как та, которую я только что видела, сидели здесь в таком же состоянии, как я, но при совсем других обстоятельствах?

– Да. – Я почувствовала себя виноватой, все здесь напоминало о тех, кто не так благополучен. У меня все было в порядке; за мной следили, ухаживали, каждые две недели меня осматривал доктор, для ребенка уже была готова прекрасная детская и гораздо больше одеял, пеленок, чепчиков и всевозможных нарядов, чем ему или ей сможет пригодиться. Когда я заболевала, меня заставляли лежать. Когда мне хотелось каких-нибудь необычных блюд – протертую селедку на тосте, как прошлым вечером, – их сразу же готовили для меня. Моего ребенка не просто ждали – его ожидали, как принца крови. В «Геральд Трибюн» даже был раздел, посвященный рассуждениям насчет пола, имени и астрологического значения даты предполагаемого рождения младенца Линдбергов.

– Ты просто неотразима, – Конни погладила мою руку, – полненькая и очаровательная.

Она бросила взгляд на мою сестру в поисках подтверждения. Элизабет бодро кивнула, собираясь что-то сказать, но передумала и промолчала.

Брови Конни взлетели вверх, и она повернулась ко мне.

– Очень бледная, – проговорила она, – он слишком на тебя давит.

– Он? – переспросила я, прекрасно понимая, кого она имеет в виду.

Конни, в отличие от Элизабет, не скрывала своей неприязни к моему мужу, который, в свою очередь, тоже не выказывал к ней особой симпатии. «Она слишком любопытна, – однажды проворчал он после не самого приятного обеда, во время которого Конни изводила его вопросами о его религиозных и политических убеждениях, – и слишком занята делами посторонних людей».