Юдит Шалански - Шея жирафа Страница 25

УЧЕНИЕ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ВИДОВ

Солнце поднялось над лесом и теперь сияло, освещая все вокруг ясным и безмятежным светом: цветущие вербные сережки и терн в белую крапинку, ярко-желтые форсайтии и зеленые ветки тоненьких березок. Последние несколько дней без перерыва шел дождь. Но сегодня утром небо было ярко-синим и почти безоблачным. Оно отражалось в лужах влажных лугов. Лужи были огромными, величиной с озера. Приближалась Пасха. Через неделю начнутся каникулы. Десять свободных дней. Самое время. Как тихо, умиротворенно. Машин почти нет. Нет и учеников на обочине. Автобус давно прошел. Осиротевшие остановки. Как будто пустуют уже много лет.

Стекло опускалось с трудом. Когда-нибудь ей все-таки придется купить новую машину. Но Вольфганг только что приобрел новый инкубаторный аппарат. Туда умещается сорок яиц. Сезон насиживания уже начался. Свежо, но солнце уже припекает. День сегодня будет теплым. Мягкий западный ветер. Весна. Погода почти летняя. Даже липы уже набили почки. Земля в лесу – в белую крапинку от ветреницы дубравной. Ослепительно зеленые ясени, даже с голубизной. Темный силуэт на светлом фоне. Кто-то топает по полю, скрестив руки за спиной. Наклонившись вперед, короткими шагами, будто борется с ветром. Она убрала ногу с педали газа. Рядом с человеком крутится какой-то маленький рыжеватый зверек. Хвост торчит вертикально, на конце загнут, для удержания баланса при прыжке. Это может быть только кошка. Ганс. Теперь она его узнала. Это Ганс. И Элизабет. Снует по траве и время от времени, совершает прыжки, чтобы, не отстать от него. Эти. двое нашли друг друга.

Ганс прав, так и надо. Ведь ты все время в напряжении – от каникул до каникул. Десять дней без этой уставшей банды. Десять дней в полном, твоем распоряжении. Только сад. Дом. Ну и Ганс, конечно. Ежедневные разговоры у забора. Собственно, лишь он нашел свое место в жизни. У себя дома, в своей норе, с двумя уличными термометрами и прогнозом погоды, который придавал его жизни ритм и смысл. Существование пенсионера. Кошмар вообще-то. Ей надо уехать. К ивенакским дубам. Они такие же старые, как калифорнийские секвойядендроны, по меньшей мере. Если не старше. К меловым скалам или кремниевым полям. Погулять по побережью. Это же совсем недалеко. Заповедник с ланями. Их мех в белую крапинку.

Откуда там впереди автобус? Посреди улицы. В белую и голубую полосу, с черными тонированными стеклами. И правда, школьный автобус. Очевидно, сломался. Дети стоят на улице. Разноцветные анораки в кювете. На поле Кевин сотоварищи. Производят абсолютно довольное впечатление. Конечно. Наконец хоть что-то случилось. Несколько девочек даже прыгают в резиночку. Шумная возня. Посреди всего этого привычно высокомерная физиономия Марии Шлихтер. Водитель бегает вокруг автобуса, прижимая к уху мобильный телефон. Эллен рядом с ним. Вот он открывает какую-то крышку и сует голову внутрь. А вот Дженнифер. Подходит ближе и машет ей, хочет что-то сказать. Наконец-то встречная полоса освободилась. Прибавить скорость и обогнать.

День пропал. Половина опоздает. Но необходимый материал они все равно пройдут, с эволюцией нужно закончить до Троицы. Затем повторение пройденного и обзор будущих тем. Просто катастрофа, что упразднили централизованный учебный план. Сегодня у каждой федеральной земли, свои учебники и свои выпускные экзамены. Неверно понятая гибкость. Как будто в Баварии действуют иные законы природы. Нервная система ведь тоже центральная. Это не настоящая свобода. Каждый творит что хочет. Раньше с материалом можно было отстать самое большее на две недели. Но это не много, всегда можно нагнать. Сегодня, если ребенок переезжает, то он пропал. Хотя он пропал в любом случае. Просто счастье, что она снова на машине. Раньше она ездила автостопом даже до Исполиновых гор. Сегодня так больше никто не путешествует. Не хватало только застрять там вместе со всей этой бандой. Вынужденный поход. А ведь она когда-то даже хотела, чтобы случилась авария. Чрезвычайная ситуация. Устойчивое положение на левом боку. Угроза жизни. Но там, очевидно, никто не пострадал. Кареты «скорой помощи» не было, не было характерного воя сирен. Ничего не случилось. А если и случилось, то какой-нибудь пустяк. Ободранное колено. До свадьбы заживет. Умереть не так-то просто. Так говорил отец. Какое там. Сам-то он просто упал. Не довелось ему всего этого пережить. Так называемую мирную революцию. Прочь от света. Когда «скорая помощь» наконец приехала, все уже было кончено. А вот мать наоборот. Угасала постепенно, в течение долгих лет. Как будто умирала и за него тоже. Задним числом, в двойной дозировке. Эти ее разговоры. Когда меня не будет. Шантаж это был. Уловка, чтобы ей возразили. Странно, какими покладистыми все становятся в старости. Побочное действие страха смерти. Внезапно начинают сожалеть о том, в чем годами не сомневались. Ломаются на последних метрах, трусят. Лишь потому, что тело постепенно отказывается служить. Дряблые руки. Кожа как пергамент.

Вот и следующая остановка. Саския и несколько мальчиков из общеобразовательной школы. В наушниках. Руки в карманах брюк. Заказали и не забрали. Долго им. тут придется дожидаться. Черная дощатая будка позади них напоминает огромную собачью конуру. Животные на привязи. Да, именно так, животные. Могут передвигаться, лишь насколько позволяет цепь. Радиус предопределен. И в пространстве, и во времени. День за днем. Песок, утоптанный от долгого ожидания. Разрытые ямы. Закопанные кости.

Вот и перекресток. Желтая стрела дорожного знака указывает в лес. Включить поворотник. Притормозить. Повернуть. Дорога очень тенистая. Холодный воздух. Закрыть окно. Ели. Желтые иголки на лесном грунте. Стволы на черном фоне. Рука у глаз. Навстречу никого. Бежать. Вперед, в атаку. Несколько домов. Асфальт пришел в негодность. В ямах еще стоит дождевая вода. Снова деревенский двор. Продается. Булыжная мостовая. Последняя деревня. Низкие изгороди, задернутые шторы. Никого. Вот и она. Она и правда была там. Конечно. Где же ей еще быть? Наклонилась к окну.

Открыть дверь.

– Садитесь. Автобус сломался.

Она села, пристроила рюкзак между коленями, закрыла дверь, вытянула ремень, пристегнулась. Мотор заревел. Слишком сильно нажала на газ. Эрика даже не повернула головы. Не сказала ни слова. Родимое пятно. У воротника наружу вылезла подкладка синей ветровки. Красноватые пятна на голой шее. Бледная кожа головы просвечивает сквозь каштановые волосы. Слышно только урчание мотора.

Вся эта ерунда в бардачке, в лотке между сиденьями. Как будто что-то из того, что там лежит, может ее выдать. Как будто она черт знает что собирается с ней сделать. Там только визитная карточка Вольфганга, толстая связка ее ключей, несколько леденцов от кашля. Со вкусом облепихи. Совращение малолетних. Включить радио? Нет, лучше не надо. Только отвлекает. Свежий воздух. Снова немного приоткрыть окно. Вдохнуть воздуха. Так лучше. За окном несколько отдельно стоящих деревьев на полях.

– Это впадины ледникового периода.

Есть! Наконец-то она повернулась. Теперь она принадлежит ей.

– Группы деревьев на полях, эти заболоченные низины родом еще из ледникового периода. Они остались, после того как ледники ушли. Эти дыры в земле образовались, когда таяли глыбы льда, порой это даже целые подземные пещеры. В прежние времена, когда здесь было сельскохозяйственное производственное товарищество, впадины все время пытались засыпать, чтобы техника могла проходить беспрепятственно. Но они каждый раз снова наполнялись водой. Они очень глубокие, до самой мерзлоты. Их просто невозможно осушить. Очень важные биотопы, кстати.

Эрика сделала вид, что чешет голень, беззаботно, как ребенок. Бесстыжая. Интересно, а женская педофилия вообще существует?

– Вы когда-нибудь видели детеныша косули? В дикой природе?

Теперь Эрика демонстративно смотрела в окно.

– Нет, а что?

Наконец-то ответила.

– Как-то в детстве я увидела в такой вот группе деревьев детеныша косули. В кустарнике под охотничьей вышкой. Мы смотрели прямо в глаза друг другу, детеныш косули и я. Он был очень красивый, стоял так близко, что можно было дотронуться, примерно в полуметре. Достаточно было руку протянуть, чтобы его погладить. Рыжий мех, белые пятнышки. Но я дотрагиваться, конечно, не стала. Вы, наверное, знаете: мать его тогда бы не приняла. Из-за чужого запаха.

Она поерзала на сиденье. Колени плотно сжаты. Кто знает? Может, ей страшно. Инга ведь что угодно может с ней сделать. Что это значит, что угодно? Чего она от нее хочет? Силуэт страуса на визитной карточке Вольфганга. Ключи, леденцы. Пока еще ничего не случилось. Пока их еще никто не видел. И что же она хочет с ней сделать? Отправиться в лес, на вышки, в золли. Держась за руки. Хочет она того или нет. Запереть. Оставить ее где-нибудь в лесу. Просто так. Похищение ребенка. А она еще считается ребенком? Несовершеннолетняя, во всяком случае. И даже не особо хорошенькая. Теперь она полностью в ее власти. И кто кого здесь поймал в западню? Зачем она взяла с собой ученицу? Что теперь будет? Она же не может ее просто так здесь высадить. Очевидно, она ошиблась. Сфальсифицировала факты. Сотрудничество оказалось неудовлетворительным. Ничего эту девочку не интересует. Она ничем, не лучше остальных. Только пялится перед собой. Бездумно. Делает все как все. Да ну и черт с ней! Привязать ее к дереву. Заставить смотреть в глаза. Вынудить наконец-то ответить. Может, детеныш косули появится. Вот тебе. Заткнуть ей чем-нибудь рот, чтобы она больше никогда ничего не смогла сказать. Сидит тут. Дышит. Как ни в чем не бывало. Ну, так ничего же и не случилось. Говорить было больше не о чем.