Сесилия Ахерн - Клеймо Страница 26

– Не надо, – обрываю я. – Это и так понятно.

Конечно, разумнее было бы не надеяться. Принять как факт, что Арт никогда не вернется ко мне. Это понятно. И все-таки я продолжаю надеяться, что снова все будет как прежде.

– Я понимаю, что ты не готова об этом говорить, но мы хотим обратиться к мистеру Берри в связи с дополнительным Клеймом.

– Нет, – перебиваю я, не давая ей закончить.

– Послушай, Селестина, этого ведь не было в приговоре. Это неслыханное безобразие. Мы должны обсудить с ним, что можно сделать…

– И что можно сделать? – сердито спорю я. – Они уберут это Клеймо? Креван передо мной извинится? Нет. Слыхано или не слыхано, однако это случилось. Креван так захотел, он творит что ему заблагорассудится и может сделать со мной что-нибудь похуже. Пожалуйста, не надо ничего делать.

Она поджала губы и кивнула.

– Я понимаю, Селестина. Твой папа – он хочет защитить тебя. Он готов бороться, биться за твои интересы. – Она мягко улыбнулась, ей мила его отвага. – Но я согласна: лучше нам помалкивать. Если мы обратимся к мистеру Берри, привлечем нежелательное внимание. Не знаю, известно ли ему о шестом Клейме или нет, но в твоем деле написано «пять», власти нас не извещали и не вносили изменений, в новостях ничего нет. Говорят только о пяти. Никто из журналистов не знает или, во всяком случае, не упоминает о шестом.

Пока. Это непроизнесенное слово повисло в воздухе. Почему-то я чувствую облегчение. У меня и так больше Клейм, чем у кого-либо за всю историю, но пока еще не стало известно о дополнительном, унизительном Клейме. Вот уж не думала, что наступит момент, когда я была бы рада отделаться пятью.

Мистер Берри знает о шестом Клейме, все произошло на его глазах. Сказать об этом маме? Нет, не стоит. Не хочу вспоминать о том, что случилось в камере Клеймения. Хочу забыть обо всем. Хочу, но не могу. И Кэррик тоже знает.

Я словно вижу его ладонь, распластанную на стекле, слышу его голос: «Я тебя найду».

Хотела бы я, чтобы он нашел меня теперь, такую? Не уверена.

Я закрываю глаза, уплываю в сон.

День пятый

Мне снился кошмар. Джунипер сидела в моей комнате, на стуле, возле постели, молча смотрела на меня. Глаза наши встретились, и она улыбнулась – то была скверная, самодовольная улыбка. Я проснулась вся в поту, даже простыни намокли. Меня подташнивало. Я огляделась – Джунипер нет. В доме тихо. Полночь. Но я была уверена: кто-то побывал в моей комнате. Я почувствовала чужое присутствие. Я встала, тихонько приоткрыла дверь, прошла по коридору, прихрамывая, перенося вес с обожженной ноги. Прислушалась у двери Джунипер. Глухо. Медленно, осторожно я толкнула дверь. Хотела увидеть ее там, спящей. Но ее постель была пуста, она даже не ложилась спать в ту ночь.

День шестой

Первое знакомство с Мэри Мэй. Я думала, это устрашающая громада, а она больше смахивает на Мэри Поппинс. Я и раньше встречала женщин в таком наряде, но не знала, кто они и чем занимаются. Одевается она словно няня в старые времена: черное строгое платье с белой блузой под ним и черным галстуком. На галстуке вышита красная буква «П». Черные чулки, черные башмаки. Поверх платья закутана в тяжелое черное пальто, застегнутое под горло, с высоким воротом и красными бархатными манжетами. Черная шляпа-цилиндр с красной тульей и опять же с «П» на лбу. Волосы аккуратно уложены, из-под шляпы высовывается пучок. Лицо строгое, ни грамма косметики. Возраст я угадываю с трудом, ей, наверное, за сорок или даже за пятьдесят – крошечная женщина-птичка. Столько слоев одежды, словно посреди зимы. И она тоже смотрит на меня, оглядывает с ног до головы, как я ее.

– Здравствуйте, – сказала я, не зная, следует ли подать ей руку. Судя по плотным черным кожаным перчаткам – ни в коем случае.

– Я – Мэри Мэй, твой надзиратель на ближайшее будущее. Тебе известны правила или нужно их разобрать?

Я качаю головой.

– Вербальная коммуникация! – рявкает она.

– Нет, то есть да, – заикаюсь я. – Я понимаю правила.

Я нервничаю, боюсь ошибиться, боюсь новых наказаний. Понятия не имею, что тут хорошо, что плохо, как следует вести себя в новом мире. Правила я прочла, мне их растолковали, но реальность совсем другая. Вся моя семья собралась за столом и следит за этим разговором. В комнате сгущается напряжение. Нельзя допустить промах. С меня и так хватит.

Она довольна: сумела меня сбить. Я вижу искру улыбки в ее глазах.

Впервые после возвращения я сажусь за общий стол. Обычный семейный обед. Мэри Мэй устроилась в углу, не снимая ни шляпы, ни пальто, ни перчаток. Приятное общество – словно сама Смерть явилась к нам. Мама включила музыку: уж очень тихо было за столом. Джунипер уткнулась взглядом в тарелку, вскидывает на меня глаза, когда думает, будто я ее не вижу. Она боится, и это меня ужасно злит. А Эван таращится на меня во все глаза, как будто я могу этого не заметить.

– Что она ест? – спрашивает он, с отвращением косясь на еду в моей тарелке.

– Это каша, – говорит мама. – Тыквенные семечки. И лосось.

– Похоже на собачий корм.

Да и пахнет как собачий корм.

Остальные едят курицу с рисом, курица на вид пересушена, а рис влажный и липкий. Неужели мама нарочно испортила еду? Она еще и капусту потушила, а я этот гарнир терпеть не могу. Старается, как может, облегчить мне вхождение в новую жизнь. Приготовила для всех самую простую еду, и все же мне бы хотелось есть то же, что и они. Не потому, что их тарелки выглядят аппетитнее, да я и не голодна, но потому, что было бы нормально есть вместе со всеми, а теперь мне это навеки запрещено. Я хочу то, чего мне нельзя. И вновь удивляюсь, откуда во мне это взялось. Я никогда не подвергала сомнению правила, я все соблюдала, я была на стороне закона, а теперь я по другую сторону, и все вызывает у меня сомнение и протест. Наверное, именно так проживала каждый свой день Джунипер. Я оглядываюсь на сестру: опустив голову, она возится с едой. И снова шевельнулось раздражение: чего не ест? Ведь ей-то можно. Обладает полным правом есть эту курицу и едва к ней прикоснулась. И тут Джунипер поднимает глаза, улавливает гримасу на моем лице и снова отворачивается.

А Эван так и продолжает таращиться. То на перевязанную руку, то на примочку на виске, даже на мою грудь.

– Ма-ам, па-ап, – заныл он вдруг. – Чего она на меня смотрит?

– Заткнись, Эван! – шипит Джунипер.

– Она имеет полное право смотреть на тебя, – рычит папа. – Она – твоя сестра.

Эван молча жует, дуется.

– Ты можешь разговаривать со мной, Эван. Это не запрещено, – негромко говорю я, стараясь обращаться с ним поласковее. Мой маленький братик. Не хочу, чтобы он меня боялся.

Он дернулся, напуганный даже тем, что я с ним заговорила.

– Передай, пожалуйста, соль, – прошу я.

Соль стоит возле Эвана. Он замирает.

– Помогать запрещено. Ма-ам, па-ап, – снова ноет он, теперь уж вовсе запуганный. Оглядывается на Мэри Мэй – та сидит в углу комнаты, наблюдает, блокнот и карандаш наготове.

Сердце молотом грохочет в груди. Меня словно ударили со всей силы, воздух вышел из легких. Это из-за меня личико малыша искажено от испуга.

– Господи боже! – орет Джунипер, хватая соль и с грохотом ставя ее передо мной. – Передать соль – не значит помогать.

И все молча продолжают есть.

Я смотрю на них: едят механически, опустив головы, быстро суют еду в рот. А Джунипер и вовсе не ест. Да и никто из них не голоден, разве что Эван, и все-таки они подносят ко рту вилку за вилкой, и я понимаю: ради меня. И мне хочется, чтобы и Джунипер ела вместе со всеми, какое странное чувство, я готова силой впихнуть в нее эту курятину. И вдруг что-то лопается, я не могу больше терпеть эту злость, эту ненависть против собственной сестры. Она ни в чем не виновата, но почему-то я гневаюсь только на нее.

Встаю. Беру со стола тарелку, несу к помойному ведру, возле которого сидит Мэри Мэй. Нажимаю ногой педаль, крышка поднимается, и я швыряю туда тарелку вместе с содержимым. Тарелка с грохотом разбивается на дне. Мэри Мэй даже не шелохнулась. Я протягиваю ей палец для анализа. Покончим с этим, и я вернусь в постель. Она колет палец, промокает каплю крови полоской теста и помещает ее в прибор, надетый на ее руку словно часы. Прибор выдает результаты анализа и скрипит: «Чисто».

Затем она надевает мне на палец устройство, похожее на оксиметр, – проводом оно соединяется с тем же датчиком у нее на руке – и задает вопрос:

– Селестина Норт, соблюдала ли ты сегодня все правила для Заклейменных?

– Да! – Сердце дико частит.

Я знаю, что ничего не нарушила, ну а вдруг этот прибор скажет, что нарушила? Вдруг они меня нарочно подставят? Надежны ли эти тесты? Как им доверять, ведь они все под управлением Трибунала: возьмут и скажут, что я лгу, даже если я говорю правду, – мое слово против слова судьи.