Дональд Маккейг - Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл Страница 26

Руфь – её Руфь – превратилась в чёрную расплывчатую фигуру. Нужно уйти в тёмное, прохладное место. А на окнах в Розовом доме нет занавесок. Там нет тёмных комнат, где можно прилечь и где Руфь положит прохладный компресс на лоб.

– Завтра. Я подумаю над этим завтра.

– Миссас Эванс, от дождей реки поднялись, и мне нужно уезжать. Я уеду с Руфью или без неё. Руфь сказала приготовить деньги сегодня.

Он отвязал с пояса кожаный кошелёк, положил на верстак и начал осторожно пересчитывать золотые десятидолларовые монеты с орлом, составив восемь стопок по пять монет. Потом, присев на корточки, проверил каждую стопку, не вышло ли там больше или меньше монет.

– В прошлом году я мог бы дать пятьсот, но цены упали, и четыре сотни – более чем честная цена. Только вчера вечером девушка вроде Руфи – хотя и не настолько очаровательная – принесла триста долларов на аукционе. Четыреста – более чем честно.

– Руфь? – хрипло переспросила Соланж.

Руфь крепко сжала её руку:

– Вы были добры ко мне, миссас. Я буду скучать по вам и Полине. Я хочу уехать. Хочу стать миссас Джеху Глен.

– Но кто позаботится обо мне? – простонала Соланж.

Кем притворяешься, тем и становишься

Когда восходящее солнце позолотило болотную траву, худощавый мужчина с кофейной кожей и очень темнокожая женщина покинули Саванну, уехав по старой Королевской дороге. Женщина сидела на ящике с инструментами в старом фургоне, нагруженном разномерными досками из вишнёвого, орехового и красного дерева. Мужчина вел под уздцы мула почтенного возраста, отличавшегося редким упрямством.

Руфь с восхищением смотрела на весенние цветы, слушала, как пищат лягушата и квакают большие лягушки, следила за стремительным полётом птиц, снующих над зарослями камышей и райграса и то и дело ныряющих туда. Руфь прекрасно знала, что они чувствуют, потому что она чувствовала то же самое!

Королевская дорога не предназначалась для королей; это был узкий песчаный тракт, кое-где перемежавшийся каменистыми участками, а также досками и бревнами, переброшенными через ручьи. Порой Джеху приходилось закатывать штаны и перебираться вброд, таща за собой возмущённо кричащего мула.

Они приблизились к каравану из фургонов, всадников и вереницы из двадцати двух цветных, скованных одной цепью. Перед ними ехал верхом перекупщик рабов и клевал носом в седле. Процессию замыкал крупный, сильный негр с ременным кнутом на его плече. Чернокожие не видели ничего вокруг себя: ни Руфи с Джеху, ни болотных птиц, ни камышей. Они смотрели лишь на покачивающийся зад лошади перекупщика или спину впереди идущего раба. Их ноги шаркали по песку, цепи звенели, дыхание было шумным и клокочущим, кто-то из них стонал.

Пройдя, они словно забрали с собой свет, и Руфь какое-то время не смотрела по сторонам. Слышала только глухой стук копыт мула и надоедливый скрип несмазанной оси. Небо стало серым, болота протянулись до самого горизонта, а эти снующие птицы ловили и пожирали всю живность вокруг. Руфь вздрогнула и поплотнее запахнула шаль.

Они ехали, пока не стемнело, после чего остановились перекусить, разделив батон хлеба и кусок твёрдого сыра. Джеху распряг и стреножил мула, а потом они устроились на ночлег под фургоном. Джеху слишком устал для разговоров, а Руфь была сильно напугана. Одно неверное слово может вызвать что угодно. Что угодно! Она закуталась, прижавшись к спине Джеху, уткнула колени в его согнутые ноги и заснула.

На следующее утро путники подошли к широкому проливу Порт-Ройял. Крошечная точка вдали на деле оказалась паромом с жёлтым треугольным парусом. Паромщик, сидя на носу, громко отдавал распоряжения двум обнажённым по пояс цветным. Брюки у них были так изодраны, что едва прикрывали срам. Паромщик сплюнул остаток сигары в воду, кормчий бросил руль и устремился на нос, чтобы причалить судно к плавучей пристани.

Капитан быстро сошёл на берег и потребовал документы.

– В прошлом году четырёх беглецов задержал, – сообщил он.

Он пробежался пальцем по сертификату об освобождении, который протянул Джеху.

– Награда пятьдесят долларов за работника на все руки, тридцать – за домашнюю прислугу, двадцать – за её отродье. Конечно, – мрачно признался он, – я должен был поделиться с ловцом рабов, если бы мне заплатили. Старого беглого раба никто не хотел забирать, и он умер у меня на руках. Раб должен ещё подумать, когда бежит, может, хозяин и не захочет его вернуть. Эй, девка, а ты тоже свободная?

Он изучил купчую Руфи:

– Ха. Так ты теперь хозяин? Господин Джеху Глен? – Паромщик загоготал: – Эта территория – лучшее место для поимки беглых ниггеров. Единственное на сто миль вверх и вниз, где можно перебраться через пролив Порт-Ройял, если только ты не умеешь плавать, как рыба.

Довольный удачной фразой, он повторил:

– Как рыба!

Лицо Джеху ничего не выражало, но он не сводил глаз с рук капитана, державшего ценные бумаги, которые подтверждали место Руфи и его в этом бессердечном мире. Наконец паромщик небрежно свернул их и ткнул ими в Джеху, который сложил их по привычным сгибам, сунул один поверх другого в непромокаемый бумажник и убрал всё во внутренний карман кожаного жилета, к самому сердцу.

– Мне с миссас нужно перебраться на тот берег, мастер. Сколько платить?

Паромщик потёр челюсть, соображая:

– Десять центов с каждого. И четвертак за фургон и мула.

– Господин, это половина моего дневного заработка.

– Слышал, что я сказал? До следующей переправы сто миль пути.

Пыльное облачко со стороны Саванны превратилось в стадо из двадцати чёрно-пегих и буро-пегих эрширских коров с рыжеволосым перегонщиком скота.

Капитан поприветствовал знакомого гуртовщика.

– Сегодня тихо, Том, – ответил тот. – В отличие от прошлого раза.

– Масса… – начал Джеху.

– Вернусь за тобой, как только переправлю старину Тома, – посмеиваясь, ответил паромщик. – Если у тебя есть сорок пять центов.

– О, у меня есть деньги, мастер, и места нам хватит…

Капитан фыркнул от смеха:

– Да. Но эти чёртовы эрширки разборчивы!

Он грубо захохотал, но рыжеволосый погонщик, похоже, смутился.

Коровы, склонив головы, упирались, боясь наступать на скользкий настил, но гуртовщик ловко подхлёстывал их со всех сторон, и вскоре все оказались на борту.

Парус с пронзительным скрипом развернули, и один из чернокожих, тот, что помоложе, снял чалки и пробежал к рулю, где оба стали ждать, пока судно подхватит течением. Тогда они вместе навалились на румпель, орудуя им, как веслом, пока паром не двинулся в желаемом направлении.

В ожидании парома Джеху забрался в фургон. Руфь положила руку ему на плечо, но он коротко ответил:

– Не сейчас.

Съели горбушку хлеба. Мул пасся на берегу. Они всё ждали. Солнце прошло свой путь по небу от Саванны до болот и стало погружаться в них. В воздухе закружились тучи москитов, взявшихся из ниоткуда. У крикливых болотных птиц начался пир.

Показалась коляска с извозчиком в чёрном и женщиной. Священник, догадалась Руфь. Извозчик не проронил ни слова, а женщина, склонившись к нему, что-то прошептала. Может, подумала Руфь, он не священник. Может, они сбежали! Эта догадка обрадовала её. Появился убого одетый фермер, который вёл на привязи двух животных – помесь овцы с козлом. Фермер прислонился к коляске, и мужчины разговорились.

Когда паром подошёл к берегу, Джеху бросил взгляд на ожидающих, прикидывая, кто из них может занять их место, но ничего не сказал Руфи, а та, хоть и подумала о том же, тоже промолчала. Паромщик попробовал на зуб серебряный четвертак, прежде чем пропустить их на борт после священника и фермера с его овцекозами. Ветер был слабый, и судно несло по течению, пока треугольный парус не поднялся и не наполнился ветром.

Джеху встал на корме рядом с чернокожими рабами в лохмотьях. Старший рассмеялся над какими-то словами, сказанными Джеху. Священник о чём-то беседовал с женщиной. Овцекоза шумно дышала и фыркала. Молодой чернокожий держал румпель, пока старший дремал, обхватив руками колени. Западный берег вытянулся в линию, а на восточном стали проступать детали.

От солнца осталась лишь жёлтая полоска, когда фургон со скрипом скатился на сушу.

– Теперь ты в Каролине, – сказал Джеху.

– Совсем как в Джорджии, – ответила Руфь.

Здесь были такие же карликовые пальмы, такие же дубы, та же песчаная почва и поникший мох.

Поднявшись на небольшой холм, они увидели, что в окнах гостиницы «Шеллпойнт-Инн» горят свечи. Священник поручил коляску цветному мальчишке и зашёл с женщиной внутрь. Фермер с овцекозами устало побрёл по дороге.

Джеху пошёл на задний двор, где, по словам кухарки, они с Руфью могли переночевать в сарае за десять центов и покормить мула за пять. Миска бобов с ветчиной на ужин обошлась в два цента. Поставив миску посередине, они всё съели, зачерпывая поочередно. Руфь собрала остатки со дна.