Светлана Талан - Не упыри Страница 28

– Мы же не в средневековье живем! Неужели ты веришь, что знахарка может вылечить воспаление легких?!

– Воспаление не воспаление, а снять судороги сможет только она. Врачи тут ничем не помогут, поверь моему опыту.

Я в таком состоянии, что готова сделать все, что угодно, лишь бы пошло на пользу ребенку.

– Но я же не могу бросить Даринку и идти искать эту женщину.

– Ко мне скоро придет свекровь, она знает, где живет опытная шептуха. Если хочешь, можно передать распашоночку с нею, – предлагает Олеся.

– А она согласится сходить к знахарке? – спрашиваю я с надеждой.

– Думаю, да, – отвечает Олеся. – Она – добрый человек.

Заворачиваю распашонку в газету, кладу туда немного денег и передаю пожилой женщине, свекрови Олеси.

– Неужели поможет? – спрашиваю ее.

– Только Максимовна и выручит, – отвечает та. – Я пятерых родила, и каждому она помогала. Эта болезнь зовется «детская», и врачи не знают, как с ней справляться. Помолись Богу, детка, – напоследок советует она. – Он ко всем милостив.

Я согласна на все! Готова молиться и день, и ночь, лишь бы Даринку удалось спасти, ведь прогнозы врачей становятся все более угрожающими. А как молиться, если нет образов?

– Олеся, у тебя случайно нет иконки? – спрашиваю соседку.

– Как же без нее? Есть маленькая. Я ее всегда с собой ношу. Возьми, – говорит Олеся и достает из кошелька, из потайного кармашка, крохотное изображение Иисуса, предусмотрительно обернутое в листок чистой бумаги.

– Спасибо, – шепчу я. – А где же мне помолиться?

– Я оставлю тебя в палате, а сама стану за дверью, посторожу. Не надо, чтобы врачи видели.

– А как мне молиться?

– Как сердце подскажет. Главное, чтобы искренне, – советует мне эта добрая женщина, которую я знаю всего два дня.

Я благодарю ее за доброту, ставлю икону на кровать и падаю перед ней на колени. Молюсь долго, от всей души, обливаясь слезами. Прошу у Бога прощения за все свои прегрешения, прошу простить мне ту давнюю ложь по отношению к Вале и Петрусю. И верю, что Бог меня услышит, простит и смилуется…

… мая 1960 г

Знахарка действительно помогла: после того, как я надела на ребенка побывавшую в ее руках рубашечку, судороги прошли и больше не повторялись. Даринка начала постепенно выздоравливать. А когда приехал Роман, он меня едва узнал.

– Что с тобой, Марийка? – поразился он. – На тебе же лица нет! Один скелет остался. Тебя что, не кормили здесь?

– Конечно, нет. Ела только манную кашку – ту, что здесь дают детям. А я же кормлю грудью. Соседка по палате кое-чем угощала, но мне неудобно было брать у нее еду. Да и в рот ничего не лезло.

– Придется мне тебя откармливать. Как Даринка?

– Если и дальше так пойдет, то через неделю нас выпишут. Дома расскажу, что нам здесь довелось пережить, – говорю я и пытаюсь улыбнуться, чтобы его подбодрить.

Я отдаю Роману ключи от моей хатки и объясняю, как ее найти. Роман уходит, чтобы приготовить для меня какую-нибудь еду, а у меня на душе сразу становится спокойнее. Так всегда. Когда он рядом, мне ничего не страшно. Кажется, что любые беды обойдут нас стороной…

… мая 1960 г

К Михаилу Герасимовичу мы пошли с Романом вдвоем.

– Михаил Герасимович, – начала я. – Дайте мне, пожалуйста, открепление.

– А с какой это стати?

– Вы же знаете, что у нас тяжело переболел ребенок. Я здесь одна, детского сада в селе нет, муж работает за сотни километров отсюда. Разве это похоже на семейную жизнь?

Он внимательно смотрит то на меня, то на Романа, хмурит брови и молчит.

– Понимаете, – вступает в разговор Роман, – работы для меня здесь нет, а ей слишком тяжело одной с маленьким ребенком.

– Другие женщины как-то выкручиваются, находят выход, – отвечает директор.

– У них мужья рядом, матери или свекрови, а я… Я совсем одна, – говорю я, глядя прямо в глаза директора школы.

– Не могу я дать открепления, – говорит он, избегая моего взгляда. – Не могу – и все! Нужно отработать три года, а у меня к тому же катастрофически не хватает специалистов.

Я в отчаянии! Поначалу все мысли путаются у меня в голове, но наконец появляется одна, спасительная.

– Михаил Герасимович! – чуть не плача, я делаю шаг к нему и падаю на колени. – Милый, хороший Михаил Герасимович! Отпустите меня на все четыре стороны! Подайте заявку, и вам пришлют другого специалиста. А я… Я не могу жить без Романа. Понимаете?! Я люблю его так, как никто никогда не любил! Он – единственный свет в моем окне! Он – мое счастье, моя жизнь! Умоляю вас!..

Вот уж чего наш директор от меня не ожидал. Да я и сама удивилась собственной храбрости. Взяв меня за руки, Михаил Герасимович помог мне подняться.

– Много всякого я видел на своем веку, – улыбаясь, проговорил он. – Но чтобы на коленях говорили о любви к мужу… Ей-богу, вижу впервые.

– Так не разлучайте же нас, пожалуйста!

– Ты и правда так его любишь?

– Как солнце, как ветер, как саму жизнь! – горячо произношу я, задыхаясь от волнения.

– А он? – директор кивает в сторону Романа. – Тоже без тебя не может?

– Мы поженились, чтобы всю жизнь быть вместе, – растерянно произносит Роман.

– Тогда придется дать тебе открепление, – вздохнув, говорит директор. – А если муж будет тебя обижать – бросай его и возвращайся к нам. Мы тут тебя в обиду не дадим. И детский садик через два года должны построить. Будет место и тебе, и ребенку. Поняла?

– Да! Да! – говорю я и изо всех сил жму его руку. – Я так вам благодарна!..

– Эх, молодость, – вздыхает Михаил Герасимович, улыбаясь в усы, а я готова расцеловать этого сурового с виду усача и вдобавок вот-вот разревусь от счастья.

… июня 1960 г

Мы с Романом собрали вещи, наняли грузовик и сразу же уехали в село к моим родителям. Так мы решили, потому что в квартире, которую снимал Роман, кроме него, жили еще двое мужчин.

– Пока поживешь у своих, – сказал Роман, – а я попробую найти для нас угол в городе.

– И работу для меня, – добавила я. – Хотя снять угол, имея маленького ребенка, почти невозможно.

Жизнь внесла свои поправки в наши планы. На следующий день после переезда снова заболела Даринка. И опять воспалением легких. Должно быть, ее не долечили как следует, и она оказалась слишком слабенькой для переезда. Нас с малышкой положили в больницу, но теперь мне было намного легче, чем раньше. Рядом были Роман и мои родители.

… июля 1960 г

Даринку наконец-то выписали, Роман взял отпуск, и пока мы живем в селе. Здесь все до того знакомо, что сердце щемит. Иду к речке, нащупывая босыми ступнями тропку в густом ковре клевера. Вокруг привычные звуки: гогочут гуси, над водой носятся быстрокрылые ласточки, тихонько шелестит, перебирая косы верб, шаловливый ветерок. Вхожу в воду, и маленькие ласковые волны щекочут мои ноги.

– Как поживаете? – спрашиваю у сестричек-верб, склонившихся к воде под лучами горячего солнца. Они отвечают тихим шелестом: «На родине всем хорошо».

Да, мои дорогие, да! Здесь я, как и вы, всегда счастлива.

Я не умею скрывать свои чувства и радуюсь, как дитя новой игрушке. Плещу в лицо прохладной водой. Хорошо, аж дух захватывает! Но уже пора возвращаться домой, потому что там вся моя семья, там меня любят. Напоследок поочередно прислоняюсь щекой к шершавой, потрескавшейся коре на стволах вербочек.

– Мои дорогие сестрички, – шепчу я, поглаживая деревья, – я еще приду к вам, обязательно приду. Вы только дождитесь…

А как чудесно, когда тебя окружают любящие люди! Какое это счастье – не чувствовать себя одинокой и покинутой!

Приехал в отпуск Петрусь со своей молодой женой. Мы с Романом пригласили их к нам, сварили в казане на костре кулеш и накрыли стол во дворе под грушей.

– Вот так ужин! – восклицает Петрусь, принюхиваясь и потирая руки. – Запах стоит – на полсела!

Жена Петруся – красивая стройная блондинка. Она ждет ребенка, и даже самое широкое платье уже не может скрыть ее округлившийся животик.

Я рассказала Петрусю о своих мытарствах и пожаловалась, что нигде нет такой работы, чтобы мы с Романом были вместе.

– Мой отец, – вмешалась в наш разговор Ганна, жена Петруся, – председатель колхоза в селе по соседству с тем, куда тебя направили по распределению. Недавно я с ним говорила по телефону, и он жаловался, что у них там остро не хватает учителей.

– Я понимаю, – сказала я. – Но нам нужна работа для двоих.

– Роман мог бы преподавать черчение и рисование.

– А кто ж меня возьмет без диплома? – заинтересовавшись, спросил Роман.

– Поступишь в педагогический на заочный, – вставил Петрусь.

– А там есть детский садик?

– И детский сад, и ясельная группа! А недавно движок установили, и теперь до двенадцати ночи есть свет. И это только начало, – с жаром проговорила Ганна.

– А жилье? – спросила я.

– Жилье тоже найдется.

– Хорошее предложение, – подытожила я и переглянулась с Романом. – Как ты считаешь?