Уильям Сароян - Человеческая комедия Страница 3

– А где Маркус?

Миссис Маколей поглядела на мальчика.

– Ты пойми… – начала она, но сразу же замолчала.

Улисс очень старался, но не знал, что ему нужно понять.

– Что? – спросил он.

– Маркуса больше нет в Итаке, – сказала миссис Маколей. – Он уехал.

– Почему?

– Маркус ушел на войну.

– А когда он вернется домой?

– Когда кончится война.

– Завтра?

– Нет, завтра он не вернется.

– А когда?

– Мы не знаем. Мы ждем.

– А где папа? – спросил Улисс. – Если мы будем ждать, может, и он вернется, как Маркус?

– Нет, – сказала миссис Маколей, – он не вернется, как Маркус. Он больше не пройдет по нашей улице, не поднимется по ступенькам, не взойдет на крыльцо и не откроет двери в дом.

Но и это было слишком сложно для мальчика, а так как у него было только одно волшебное слово, которое помогало узнать правду и обрести покой, он его произнес:

– Почему?

Миссис Маколей обернулась к Бесс и Мэри.

– Смерть – это такая вещь, которую нелегко понять кому бы то ни было, особенно ребенку, но всякая жизнь однажды приходит к концу. – Она поглядела на Улисса. – Конец этот настал для твоего отца два года назад. – Она снова перевела взгляд на Бесс и Мэри. – Но до тех пор, пока мы живы, – сказала она, – пока мы вместе, пока осталось хоть двое из нас и мы его помним, ничто не может отнять у нас нашего отца. У нас могли взять только его оболочку. Ты будешь расти и все лучше узнавать своего отца, все лучше узнавать самого себя. Он не может быть мертв, раз ты жив. Время и случайность, болезнь и усталость взяли его тело, но ты вернул нам отца куда более молодым и жизнерадостным. Ты, наверно, не поймешь того, что я говорю. Но запомни: хорошее не гибнет. Если бы это было не так, на земле не осталось бы людей, окончилась бы всякая жизнь. А мир полон людей, полон чудесной, удивительной жизни.

Мальчик немножко об этом подумал, а потом вспомнил о том, что он видел утром.

– А что такое суслики? – спросил он.

Мать была подготовлена к такому вопросу. Она знала, что у мальчика есть глаза и, больше того, есть воображение, а воображением управляло горячее чувство и любовь, любовь не к чему-то особому, а ко всему на свете.

– Суслики, живущие в земле, – сказала она, – птицы в небе и рыбы в море – часть жизни, которая царит в природе, и часть нашей собственной жизни. Все, что живет, – это часть каждого из нас, и множество вещей, которые не умеют двигаться подобно нам, – тоже часть нас самих. Солнце – часть нас самих, земля, небо, звезды, реки и океаны. Все на свете – часть нас самих, и мы рождены, чтобы этим наслаждаться и благодарить Господа.

Мальчик благосклонно отнесся к этой новой для него мысли.

– Тогда где же Гомер? – спросил он.

– Твой брат Гомер работает, – сказала миссис Маколей. – Вчера он нашел себе вечернюю работу, после школы. Он придет домой в полночь, когда ты уже будешь спать.

Мальчик не мог этого понять. Что такое работа? Почему брат работает? Какое удовольствие человеку работать?

– Почему Гомер работает? – спросил он.

Девушки терпеливо дожидались, пока миссис Маколей ответит на вопросы ребенка.

– Брат твой Гомер работает, – сказала мать, – потому что другой твой брат, Маркус, ушел на войну. А нам нужны деньги, чтобы покупать пищу и одежду, платить за квартиру и давать тем, кто нуждается больше нас.

– Кому? – поинтересовался Улисс.

– Все равно кому. Ну хотя бы бедным.

– А кто бедный? – спросил мальчик.

– Все, – улыбаясь самой себе, сказала миссис Маколей.

Улисс старался побороть сон, но это ему больше не удавалось.

– Помни, – сказала мать, – ты всегда должен делиться всем, что у тебя есть. Давать, даже когда безрассудно быть расточительным. Давать всем, с кем встретишься в жизни. Тогда никто не сможет тебя обокрасть, потому что, если ты сам даешь вору, он у тебя не украдет и перестанет быть вором. И чем больше ты будешь давать, тем больше у тебя останется.

Миссис Маколей посмотрела на мальчика.

– Уложи его спать, – сказала она Бесс.

Бесс и Мэри повели мальчика в спальню. Когда мать осталась одна, она услышала шаги. Ей показалось, что у двери стоит Мэтью Маколей, словно он и не умирал.

– Я заснул, – сказал он. – Мне так хотелось спать. Ты меня, пожалуйста, прости, Кэти.

Он засмеялся, совсем как Улисс, а потом вернулась Бесс и сказала:

– Мама, ты бы слышала, как он смеялся, пока мы укладывали его в постель!..

Глава 5

Ступай своей дорогой, а я пойду своей

Рассыльный слез с велосипеда у крыльца миссис Розы Сэндовал. Он подошел к двери, тихонько постучал и сразу же почувствовал, что в доме кто-то есть. Было очень тихо, но Гомер знал, что в ответ на его стук кто-нибудь подойдет к двери, и ему страшно хотелось посмотреть на эту даму по имени Роза Сэндовал, которая сейчас услышит, что в мире свершается убийство, и почувствует его в своем собственном сердце. Дверь отворили сразу, но без всякой поспешности. Дверь отворялась так, словно той, кто ее отворял, нечего было бояться. А потом дверь распахнулась – и появилась она.

Мексиканка показалась Гомеру прекрасной. Она, видно, столько претерпела за свою жизнь, что теперь ее губы сами складывались в ласковую, чуть-чуть отрешенную улыбку. Но как и всем людям, которые никогда не получают телеграмм, появление рассыльного показалось ей ужасным предзнаменованием. Гомер понял, что, увидев его, миссис Роза Сэндовал испугалась. Она произнесла то, что произносит всякий, кто встречается с неожиданностью. Она вскрикнула: «Ах!», словно, открывая дверь, надеялась встретить не рассыльного, а давнишнего своего знакомого, с кем ей приятно было бы увидеться. Прежде чем заговорить, она заглянула Гомеру в глаза, и тот почувствовал, что она уже знает, какой нежеланной будет принесенная им весть.

– У вас телеграмма? – спросила она.

Чем же Гомер виноват? Ведь доставлять телеграммы – его обязанность. Но он все равно чувствовал себя одним из виновников всего этого непорядка. Он был растерян, ему казалось, что он отвечает за то, что стряслось. В то же время ему хотелось объяснить ей все начистоту: «Я всего-навсего рассыльный, миссис Сэндовал. Мне очень жаль, что я должен вручить вам такую телеграмму, но ведь это – моя работа».

– Кому же эта телеграмма? – спросила мексиканка.

– Миссис Розе Сэндовал, Джи-стрит, номер тысяча сто двадцать девять, – сказал Гомер.

Он протянул мексиканке конверт, но она боялась до него даже дотронуться.

– Вы – миссис Сэндовал? – спросил Гомер.

– Пожалуйста, – сказала женщина. – Прошу вас, войдите. Я не умею читать по-английски. Я – мексиканка. И читаю только «Prenza», которую получаю из Мехико. – Она промолчала и взглянула на мальчика, который, переступив порог, держался как можно ближе к выходу. – Прошу вас, скажите мне, – попросила она, – что написано в телеграмме?

– Дело в том, миссис Сэндовал, – начал мальчик, – что в телеграмме сказано…

Но женщина сразу же его прервала:

– Вам ведь нужно сначала распечатать телеграмму, а потом прочесть ее мне! А вы ее еще не распечатали.

– Да-да, конечно, – сказал Гомер, словно оправдываясь перед классной наставницей, которая сделала ему выговор.

Непослушными пальцами он распечатал конверт. Мексиканка нагнулась, чтобы подобрать с полу надорванный конверт, и стала его разглаживать. Она расправляла его, говоря:

– Кто же мог послать мне телеграмму – наверно, мой сын Хуан Доминго?

– Нет, – сказал Гомер, – военное министерство.

– Военное министерство? – спросила мексиканка.

– Миссис Сэндовал, – поспешно сказал Гомер, – ваш сын умер. Может, это ошибка. Всякий может ошибаться, миссис Сэндовал. Может, это совсем и не ваш сын. Может, это кто-нибудь другой. В телеграмме, правда, сказано, что это Хуан Доминго. Но может, в телеграмме ошибка.

Мексиканка сделала вид, будто не слышит.

– Не стесняйтесь, пожалуйста, – сказала она. – Войдите. Войдите же, прошу вас! Я угощу вас конфеткой. – Она взяла мальчика за руку, подвела его к столу, стоявшему посреди комнаты, и заставила сесть. – Мальчики так любят сласти, – сказала она. – Я угощу вас конфеткой. – Она сходила в соседнюю комнату и принесла оттуда старую коробку с шоколадными конфетами. Положив коробку на стол, она открыла ее, и Гомер увидел там конфеты, каких он никогда еще в жизни не ел. – Вот, – сказала она. – Ешьте конфеты. Мальчики так любят сласти.

Гомер взял из коробки конфету, положил ее в рот и стал через силу жевать.

– Вы не стали бы приносить мне дурные вести, правда? – сказала она. – Вы хороший мальчик, совсем как мой Хуанито, когда он был маленький. Съешьте еще конфетку. – И она заставила рассыльного взять еще одну конфету.

Гомер жевал сухую конфету, а мексиканка говорила без умолку:

– Это наши конфеты, мы их сами варим из кактуса. Я приготовила их для моего Хуанито к его приезду. Но вы ешьте, ешьте! Вы ведь тоже мой мальчик.