Борис Херсонский - Кабы не радуга Страница 3

"Вот и голос пресекся. Голос пресекся. Грудь…"

Вот и голос пресекся. Голос пресекся. Грудь(ссылка на Тютчева) пуста, как лютеранский храм.Высокие стены не могут ни выдохнуть, ни вдохнуть.Вера в последний раз, собираясь в путь(ссылка на Тютчева), хлам пакует – с грехом пополам.

Это начало марта. Корочкой слюдянойс утра затянуло лужи. Позже поверхностный слойземли прогревается. Проглядывает травапрошловечная – сквозь прошлогодний снегсерый, последний. И вместе с ней,уцелевшей травой, проясняется синева.Как будто партия (наш рулевой) запустила над головойспутник с двумя собачками. Ты стоишь сам не свой.Скоро каникулы. Мама еще жива.

Как будто не стерся номер трехзначный, что на рукев очереди написан химическим карандашом.Твой порядковый номер. На хлебе и молокевыросло поколение, подсмотревшее, как в рекепрекрасные комсомолки купаются нагишом,дополнявшее пиво и водку атропином и гашишом.

Выросло поколение, прочитавшее между строкгазеты "Правда", "Известия", отмотавшее срокв очередях, закаленное в армии, СКБ,равномерно распределенное по общенародной судьбе.

Их били коленом по яйцам менты, сержанты, деды.Братался русский с китайцем. Выныривал из водыкрепкий пригожий Мао. Карла-Марла тряс бородой.И снег, и ветер – все мало. И Ленин такой молодой.

Я тоже пел эти песни. Я навечно в строюплечом к плечу с чужаками, в не снившемся нам раю,где нет ни берез, ни рябины, ни шпионов, ни часовыху последнего мавзолея, где с каждым годом трудней,лежа в хрустальном гробу, оставаться в живее-живых.

"Жизнь тебе никогда не казалась медом…"

Жизнь тебе никогда не казалась медом.Благодари за то, что не стала адом.Вот парадняк под трехзначным кодом.Застит небо серым бетонным фасадомЯкира, 24 – пятиэтажка, хрущевка.Черно-белый пес-полукровкареагирует на команды "сидеть" и "рядом".

Ластится и скулит лишайная шавка.Вдали купол под солнцем горит, что на воре шапка.

В детстве мне говорили: ты умрешь под забором(скажем – урок не выучишь). Вечером, засыпая,я пытался представить забор, под которымя перестану дышать. Мерещилась стаясизарей между светлым небом и тусклым взором.

Или граффити на вертикальных досках:"Клава Б. – проститутка. Не женитесь на сосках".

Торгует семечками пенсионерка. Крутит кулечкииз тонких страничек Псалтири – подарок миссионера.Из известковой проклюнувшись оболочки,улетают птички: ангел, надежда, вера.На бельевой веревке – ночные сорочкиплюс застиранный галстук юного пионера.

Вскую мятутся языки, племена поучаются тщетным?Лишайная шавка скулит. Сжальтесь над бедным животным.

Колбаса "Ностальгия"

Я видел: в казанском кремле снова стоит мечеть.Я слышал: в Москве не так свободна печать.Я знаю, что истлевать не страшно ничуть.Стоит только начать.

Были прекрасные времена, лица старцев на стенахГУМА, наркотик иль алкоголь в юных прозрачных венах."Осторожно: окрашено!" на спинках садовых скамеек.Пение расклевавших коммунизм канареек.

Экран с гулькин нос расширялся за радужной линзой.Мать возвращалась с Привоза с тюлькой, овечьей брынзой,сизой тушкой индейки, редискою и укропом.Автомат выдавал за копейки чистую и с сиропом.

Все было сжато, зажато, потом изжито,смолоду смолото, белыми нитками шито,красною лентой украшено поверх погребальной хвои,уложено смирно, как Дафнис между ногами Хлои.

Было качание бедер, что ведер на коромысле.Даже на пьяную голову случались трезвые мысли.

"Сейчас возвратятся предки, давай скорее!"Только такое и вспомнишь, умирая или старея.Они никогда не вернутся. Слышишь? Забудь об этом!Щелчок выключателя. Жизнь озаряется тусклым светом.

Колбаса называется "Ностальгия". Чего не придумают. Блин.Сырокопченая, с нежным жиром, в естественной оболочке.Вот что приберег для граждан расколовшийся исполинна память о прежней роскоши. В кухне радиоточкиднем с огнем не сыскать. Ни примуса в коридоре,ни керогаза. Плевать. Переждем. Небольшое горе.

Нарежьте мне ностальгию. Только потоньше. Граммсто пятьдесят. Что надменно глядишь, девица,девушка, девушка в фартучке белом? Намбольше не съесть, да как бы не подавиться.Комната в коммуналке. Крюк от проданной лампы(кажется, в стиле модерн). В тонких рамках эстампы

в стиле соцромантизм. Слева Суздаль, справа тайга.Антикварный граненый стакан на газете с погасшим взоромочередного генсека. Соцлагеря берегарасширяются от нагревания. Мир, в которомнужно бороться за мир, достиг своего предела.Нескончаем людской поток вдоль нового мертвого тела.

Соблюдайте порядок, гады! В первых рядах —братские. Дальше – близкие. Британская королевагде-то на заднем плане. Там же – персидский шах.Порожденья ехидны! Кто вас научил бежать грядущего гнева?Всюду венки и ленты. Марш из военной меди.Где гроб стоял – наструганы ломтики редкостной снеди.

НОСОК – Ни Одного Слова О Колбасе.Название тайного общества. Вродеговорить больше не о чем. Вседумают только о сексе и о свободе.

Митрополит-замполит отыскал в налоговом кодечисло Антихриста-зверя. Заря сияет в росе.

На белом коне гарцует при всем народесам Солженицын во всей красе.

Девка-телка-целка сидит на осклизлой дубовой колоде.Звезда во лбу, палец в носу, месяц в косе.

Жизнь моя на исходе.

Жалко слов. Поверх голов двуглавых орловвдвое больше, чем хочется. Неповторимый обликсовременника исчезает как в небе облак.

Над всем, Богородице-дево-радуйся, Твой покров.Сжавшихся, спившихся, сбившихся с панталыкурасширь, протрезви, направь и пречисти – причисли к лику.

Вокзал

Из трубы паровоза, что из ноздрей лошадиных – пар.Лицо кочегара растрескалось от жары.Станционного колокола ударслышен до сей поры.Над вокзалом пестрый воздушный шар.Ваш билет, будьте добры.

По перрону гуляют дамы. Играет струнный квартет.По стеклу павильона закат расправил крыло.Скрипочке Гайдна – Моцарта сносу нет.Везут. Уже повезло.Стрекот акрид, хор Аонид и парад планет.Бог. Мировое зло.

За вагонным окном легкомысленный летний час.Чайная ложка звенит, колотится о стакан.Спелый персик лежит на салфетке, сочась.Наган оттягивает карман.При разделе каждый получит часть.Динь-Дон. Лебединый стан.

Революция приближается. Привлекательные чертынового общества юноше застят взгляд.Белым цветом усыпанные кусты.Эдемский-эсдекский сад.Лепестки в болото из пустотыбросает маркиз де Сад.

Зевает красавица, откинувшись на диван.Читает газету, набычившись, господин.Чайная ложка звенит, колотится о стакан.Жизнь не щадит седин.Пролетарий всех стран перечитывает Коран.Аллах един, но – один.

В первоклассном купе, на вечерней жаркой земле,ты знаешь слова: террор, трибунал, портретцаря, приговор, слава – в тюрьме, в петле.Но это пока секрет.Все сожжено. Не ищите души в золе.Пожалуйста, ваш билет.

Это конечная станция. У нее названия нет.Просто конечная – в смысле, что дальше путьобрывается, воздух пустеет и меркнет свет.Расскажите о чем-нибудь.

Ну хоть бы об этом здании с проваленной кожурой,со вставками закопченного, зачумленного стекла.Его построил герой, разрушил герой второй,ночная мгла стерегла.

Что делают эти с баулами и язвами на ногах?За фанерною выгородкой что кажет глазам экран?Пустой пьедестал, на нем, прикрывая пах,когда-то стоял тиран.

Это было славное время. Жаль, что некого расспросить.Счастье давали по карточкам, где-то по сорок грамм.Потом, известное дело, лихорадка, красная сыпь,выстрелы по утрам.

Потом отправляли товары: соль, керосин, табак.Потом умирали в муках, но боялись кричать.Потом в железном фургоне увезли бродячих собак,заперли наглухо двери и наложили печать.

Объявляют прибытие. Валятся с верхних полокс гитарами, рюкзаками, каждый второй – геолог,каждый третий – биолог, физик, шизик, подлец, кондуктор.Весь перрон в цветах. Играет марш репродуктор.

Вот несгораемый ящик разлук моих, встреч, ночевокна лавках, под взглядом дружинников, среди другихзаготовокдля производства людей, притон, суровая школа.Нюське из комкомсомола плохо после укола.

Вот они все собрались – бухой инвалид с культяпкой,техничка из сорок девятой со шваброй и мокрой тряпкой,святой Себастьян, как ежик, в тонких пернатых стрелах,несколько тел обнаженных, прокаженных и загорелых.

Считать – не исчислить услуг. Заправка, затравка, вставказмеек на выбор: гадюка, удав, удавка.Распродажа газет. Платный клозет. Столовка.Рыбий жир, затраханный сыр, где дырки, там и головка.

Вот они все разлеглись: прежде всего, просторы,долины великих рек, боры и в них проборы —просеки, блин, дубравы и в них оравыподростков в поисках сладкой грибной отравы.

Объявляют небытие. Все совершенно правы.

"Ему было меньше двенадцати лет, когда…"