Кевин Уилсон - Ненависть и прочие семейные радости Страница 3

– Ладно, ладно, – ухмыльнулся он. – Я ведь всего-то сценарист и режиссер – что бы я в этом соображал?

– Но это же просто бессмысленно! – чуть не завопила Анни. – Какой-то мужик, которого я в жизни не видела, является ко мне в квартиру – и тут стою я с сиськами наружу!

– У меня сейчас нет времени объяснять тебе, что тут все гораздо сложнее, – поморщился Фримэн. – По сути дела, тут речь идет о самообладании, и Джина должна стремиться контролировать любую ситуацию. И здесь она именно так это и реализует.

– Я не собираюсь оголяться, Фримэн.

– Если ты не желаешь стать настоящей актрисой, то снимайся и дальше в киношках о супергероях да всяких мыльных операх.

– Иди к черту, – огрызнулась Анни и, метнувшись мимо режиссера, выскочила из туалета.

Вскоре она встретила своего партнера по фильму Итана, который топтался по тесному пятачку, с непомерной значительностью проговаривая свои реплики.

– Ты уже слыхал? – кинулась к нему Анни.

Итан кивнул.

– И что?

– Могу дать один совет. Я бы на твоем месте взглянул на эту ситуацию так, будто ты не актриса, которой велят оголить бюст, а лишь некая актриса, играющая другую актрису, которой надо оголить бюст.

– Ясно, – выдавила она, с трудом поборов желание врезать ему до бесчувствия.

– Послушай, – продолжал разглагольствовать Итан, – это привнесет в сцену лишний пласт нереальности, что, кажется мне, сделает действие многосложным и еще более интересным.

Не успела она что-либо ответить, как к ним подошел, тряся планом съемок, первый ассистент режиссера:

– Следующим снимаем ваше визави. И как мы будем это делать, коли ты еще кипишь?

– Никак не будем, – отрезала Анни.

– Что ж, печально.

– Я буду у себя в трейлере, – бросила она, уходя.

– Актеры, на площадку! – заорал у нее за спиной ассистент.

Худшим фильмом, где ей довелось сниматься в одной из первых своих ролей, был «Пирожок на небесах»[2]. Он был о частном детективе, расследующем убийство во время состязания по поеданию пирогов на сельской ярмарке. Прочитав тогда сценарий, Анни решила, что это комедия, и была потом немало шокирована, узнав, что фильм с уморительными репликами типа: «Я, видно, из тех, кому достаются одни пироги с потрохами» и «Ты поймешь, что я вовсе не проста, как кусок пирога», – на самом деле являлся вполне серьезной криминальной драмой. «Это вроде «Убийства в ”Восточном экспрессе”», – сказал тогда ей сценарист во время читки, – только вместо поезда здесь использован пирог».

В первый день съемок один из главных актеров при поедании на скорость пирогов получил пищевое отравление и выбыл из состава. Потом свинья из тамошнего частного зверинца вырвалась из загончика и порушила изрядно записывающей аппаратуры. Потом, отсняв пятнадцать дублей исключительно сложной сцены, вдруг обнаружили, что в камере нет пленки. И вообще, на съемках того фильма Анни довелось испытать совершенно нереальные ощущения – когда что-то из декораций вдруг разваливалось от малейшего прикосновения.

И наконец, дойдя до середины фильма, режиссер заявил, что Анни требуется поносить контактные линзы, дабы изменить голубой цвет глаз на зеленый.

– В этом фильме нужны вспышки зеленого, чтобы цеплять зрительский глаз, – объяснил он.

– Но ведь мы уже полфильма сняли, – возразила Анни.

– Верно, – ответил режиссер, – сняли всего полфильма.

Одной из снимавшихся с ней тогда актрис была кинозвезда Равен Келли, сыгравшая роковую женщину в нескольких лентах классики нуара. На площадке семидесятилетняя Равен – никогда, казалось, не сверявшаяся со сценарием, а на репетициях разгадывавшая кроссворды, – оттягивала на себя буквально каждую сцену. Когда они с ней сидели бок о бок перед гримерами, Анни спросила, как же та выдерживает съемки в этом фильме.

– Это работа, – с легкостью ответила Равен. – Я всего лишь делаю то, за что мне платят, чем бы это ни было. Просто всегда надо стараться изо всех сил, хотя порой сам фильм бывает, скажем, не очень. Ну, и невелика беда! Главное – что платят. Никогда не понимала профессиональных актеров, и лично меня всегда меньше всего на свете интересовало актерское мастерство, сценические методы и прочая такая же дребедень. Просто встаешь там, где тебе велели стоять, говоришь свой текст и топаешь домой. Это всего лишь представление.

Гримеры между тем закончили работу, в результате чего Анни сделалась моложе, а Равен – старше своих лет.

– Но самой-то вам это нравится?

Келли устремила взгляд на Аннино отражение в зеркале.

– Отвращения не вызывает, – ответила она. – По крайней мере, при такой работе времени хватает на что угодно – чего еще можно пожелать!

Анни сидела на диване у себя в трейлере с опущенными жалюзи, закрыв глаза и глубоко, размеренно дыша под усыпляющий «белый шум» из шкатулки-антистресса. С каждым вздохом она представляла, как немеет та или иная часть ее плоти: сперва пальцы на руке, затем рука от запястья до локтя, далее от локтя до плеча – и так все тело до тех пор, пока Анни не погрузилась в состояние, максимально близкое к смерти. Это была старая проверенная техника семейства Фэнг, к которой они прибегали, прежде чем сотворить нечто совершенно катастрофическое. Вся хитрость заключалась в том, что, когда так вот, понарошку, побываешь в объятиях смерти, а потом от этого очнешься – ничто на свете, какой бы ужас ни внушало, уже не кажется серьезно стоящим внимания. Анни хорошо помнила, как они всей семьей, вчетвером сидели, притихнув, в своем минивэне. Каждый из них так вот медленно умирал, потом возвращался к жизни – и спустя считаные мгновения они резко распахивали дверцы машины и неистово врывались в жизнь каждого, кому случилось в тот день и час оказаться с ними в одном пространстве.

Через полчаса Анни вновь обрела плоть и решительно поднялась на ноги. Она стянула с себя футболку, расстегнула бюстгалтер, беспечно уронив его на пол. Глядя в зеркало, критически понаблюдала за собой, с выражением читая свой текст злополучной сцены.

– Разве я сторож сестре своей? – молвила Анни, борясь с желанием скрестить руки на груди.

Потом, произнеся последнюю свою реплику в сцене: «Боюсь, мне это просто безразлично, доктор Незбит», – Анни, по-прежнему топлес, распахнула дверь трейлера и прошла пятьдесят ярдов до площадки, невозмутимо миновав толпу выпучивших глаза ассистентов и помощников.

Фримэна она нашла в его режиссерском кресле, все с тем же покусанным сэндвичем в руке.

– Ну что, покончим-таки с этой чертовой сценой?

Фримэн улыбнулся.

– Вот и молодец! Излей в ней всю свою злость.

Обнаженная выше пояса, Анни стояла на площадке, чувствуя на себе липкие взгляды глазевших на нее статистов, съемочной группы, актеров – в общем, всех и каждого задействованного в фильме человека, – и мысленно внушала себе, что у нее все под контролем. Что она полностью контролирует ситуацию. Абсолютно, без единого сомнения, все контролирует.

Художники: Калеб и Камилла Фэнг

Бастер всякий раз хватал барабанные палочки вверх тормашками, но мистер и миссис Фэнг решили, что так оно еще и лучше. Мальчик судорожно давил ногой на педаль бас-барабана и нервно вздрагивал с каждым извлекаемым из него звуком. Анни бренчала на гитаре, и пальцы у нее вовсю горели, хотя концерт их длился не более пяти минут. При том, что оба они ни разу в жизни в руки не брали своих инструментов, брату с сестрой удавалось производить еще более жалкое впечатление, чем можно было ожидать. Песню, что сочинил для них мистер Фэнг, они горланили, отчаянно фальшивя и к тому же вразнобой. Хотя песню эту они разучили всего за пару часов до выступления, припев оказалось на удивление легко запомнить, и теперь брат с сестрой во всю глотку его выкрикивали для нескольких изумленно застывших зевак:

Скорбен этот мир! В нем надо жалость позабыть!Грохнем всех родителей – и можно дальше жить!

Перед ними в открытом футляре от гитары лежали кое-какие монетки и единственная купюра в один доллар. К футляру была прилеплена картонка с написанным детской рукой призывом:

НАШЕМУ ПЕСИКУ ТРЕБУЕТСЯ ОПЕРАЦИЯ, ЕМУ НУЖНО КОЕ-ЧТО ОТРЕЗАТЬ!

ПОЖАЛУЙСТА! ПОМОГИТЕ ЕГО СПАСТИ!

Прошлой ночью Бастер старательно выводил на ней каждое слово под папину диктовку.

– «Операция» напиши с ошибкой, – велел отец.

Кивнув, Бастер написал: «Апирация».

Но миссис Фэнг замотала головой:

– Все же предполагается, что они бесталанны, а не безграмотны. Бастер, ты знаешь, как пишется слово «операция»?

Мальчик кивнул.

– Ладно, пусть будет написано правильно, – согласился мистер Фэнг и выдал ему чистую картонку.

Закончив объявление, Бастер воздел перед родителями картонку для проверки.

– Ох, бог ты мой, – прыснул мистер Фэнг. – Это уже едва не перебор.