Катрин Сигюрэ - Барашек с площади Вогезов Страница 3

Только не вздумайте упрекнуть меня в жестокости. Изначально я терпеливо выслушала ее, а это и есть проявление моего добрососедства: даже если я предпочитаю шум тишине, я признаю ее право на высказывание. Что же касается громкого звука, то у меня нет возможности его уменьшить без риска для моего желудка или риска сердечной недостаточности.

Эта последняя фраза стала хорошим дополнительным аргументом для соседей, которые во время одного из треклятых собраний собственников заранее ополчились на блеяние моего барашка. Ах, барашек будет блеять по утрам? Ну, по утрам в нашем доме раздается много всяких звуков (в этом месте моей речи некоторые из соседей заулыбались), и потом, чем блеянье настоящего барашка хуже блеянья, записанного на айфон, – этот звук некоторые используют как сигнал будильника? Тут они засмеялись. «Я хочу, чтобы мы выкурили трубку мира, договорившись насчет позволительности маленькой шалости, – сказала я и добавила весомо: – Мой барашек – муха, а вы сделали из него целого слона».

С того собрания я ушла под взрывы смеха. Но как только за мной закрылась дверь, их тут же покинуло веселое настроение. Не смеяться всем вместе означает конец идиллии, но наша идиллия по-настоящему никогда и не начиналась.

Люди смеются, для того чтобы посмеяться. Как правило. И пока вы побуждаете людей смеяться, еще есть надежда. Кстати, на том собрании на меня нахлынула волна симпатии к соседям, хотя у меня там и не было сторонников. И здесь самое время сказать о людях, живущих на соседних улицах. Это владельцы магазинов, сотрудники комиссариата, где я известна из-за своего барашка, и сотрудники Дворца правосудия, к которому мы уже на подходе.

Когда я прихожу в одно из перечисленных выше мест и начинаю рассказывать мою историю, менее неприязненные под видом поддержки говорят: «Это забавно». И все? Это доказывает, что они ничего не поняли и не захотели понять. Но это еще терпимо. Другие могут сказать с чувством: «Ну, это… я никогда не занимался делами подобного рода! Черт знает что!» Нет, вы только подумайте – он, адвокат, а я про адвокатов говорю, никогда не занимался подобными делами! Хотя, если и в самом деле подумать… Адвокату удобнее проворачивать дела, которые ему уже привычны, для него это как завинчивание гаек на заводском конвейере. Но разве правосудие могло бы развиваться, если бы его служителей хотя бы иногда не охватывала страсть к сложным делам? Правда, мое дело, самое обычное и естественное. И даже значимое для всего человечества, которое, похоже, потеряло весь свой здравый смысл, если гордится выращиванием кур на балконе с видом на Бастилию! А барашек?

Однако в моем случае кончалось все тем, что я была вынуждена приходить к служителям Фемиды, не предупреждая о своем появлении, так как из-за моего бедного барашка мне везде было отказано в приеме. Я часто терпеливо ждала до вечера в приемных, где секретарши не могли оторвать меня от моего стула и дайджеста, который я читала, чтобы убить время. Я была готова заявить адвокатам, что возникшая на пустом месте враждебность по отношению к моему барашку была бы высмеяна при предъявлении комплекса фундаментальных прав… что я обязательно выиграю это дело, иного исхода и быть не может… что…

Когда, наконец, измотанный адвокат выходил из своего кабинета, все развивалось по накатанному сценарию. Сначала он вздыхал, затем раздражался, затем порицал. Но я держалась как надо: спина прямая, голос громкий. Я провожала адвоката на улицу, следуя за ним до метро или до его автомобиля, и говорила, говорила, говорила, чтобы произвести на него впечатление. Запретить моему барашку проживать на территории, находящейся в совместной собственности (и моей в том числе), означает одновременно недопустимую диктатуру права недвижимости, посягательство на мою частную жизнь, как при тоталитарных советских режимах, и неуважение к моему психологическому состоянию, если учесть, что барашка я завела после двадцати лет размышлений. Иногда я могла завернуть о жестокости по отношению к женщине, потому что женщина и барашек представляют для меня одно целое. И да – просто убийственный аргумент: нарушение равенства живых существ перед законом, и не важно, что я одна отстаиваю свои пастушеские права в Париже. Во-первых, у меня могут быть последователи, а во-вторых, я вовсе не пренебрегаю элементарными правами каждого.

Молчание, гнев, зонтики, направленные на меня, или сумки, поднятые в виде щита… Плоские шуточки, оскорбления… и постфактум – мое подавленное состояние. Все безуспешно.

Моя защитительная речь, занимающая три сотни страниц, возможно, напоминает Библию, но предназначенную для моих современников. Говорю это без пафоса и без всякого намерения оскорбить Всевышнего, который все и так написал. Беда в том, что его экземпляр почти что полностью забыт… ну, не забыт, а нечитаем, а ведь там содержатся в сжатом виде все педагогические премудрости, столь важные для обучения человечества. Спросил бы кто меня, я бы сказала: вместо того чтобы читать миллионы книг и погружаться в радости и страдания миллионов человеческих душ, прочли бы Библию – там есть всё.

Что делать, многим людям нравится накапливать опыт, с помощью которого они могут убедиться лишь в том, что никакого опыта не накопили. Если отвлечься от книг, кругом полно тех, кто накручивает километры по всему миру и кто, возвращаясь из Перу, говорит: «В следующий раз я сделаю Австралию». Не сомневаюсь, сделает. Вместо того чтобы созерцать красоту одинокого муравья, ползущего по камню. Простите мне мое раздражение, но мне постоянно приходит на ум фраза, слышанная много раз в моем доме от этих, с позволения сказать, путешественников, которые думали о себе как о «гражданах мира». На самом-то деле они существа одной лестничной клетки! Своей!

Эмоции… Ах, эмоции, да куда же без них. Грубой лаконичности мысли я сознательно противопоставляю поток эмоций. Вы можете сколько угодно иронизировать над объемом моей защитительной речи, но боюсь, что я не смогу победить и не поселю барашка в своем доме на законных основаниях, если не донесу собственных мыслей до аудитории. Я так боюсь потерять тебя, мой бедный барашек. И совсем не боюсь выплескивать эмоции.

Могу представить, что зал, всегда разгоряченный во время процесса, быстро пригвоздит моего невинного агнца к позорному столбу, если я спасую. Вот почему я в течение почти трех месяцев разрабатываю и оттачиваю что-то типа пошагового плана. Мне надо уложиться в шесть месяцев, к дате, предусмотренной планом судебных заседаний. В своей речи я вовсе не собираюсь выступить пророком – мне важно решить дело с моим барашком, только и всего. Но я очень хорошо знаю мир, увы. Люди, не довольные своей жизнью, готовы все время рассуждать о ней и заодно поучать других. Так что, если я хочу выиграть суд, а я хочу конечно, иначе зачем все затевать, то мне надо бы сделать что-то особенное. Например, усыновить барашка. Пойдут разговоры, и у меня найдутся сторонники. Сторонники всегда находятся, если есть противники. Еще я подумываю о том, чтобы прийти на судебное заседание вместе с барашком. Но я боюсь насмешек, а также санитарных правил… какие там существуют во Дворце правосудия? Нет, я приму решение в самый последний момент. Во всяком случае, ни один адвокат не сможет сделать больше, чем я за девять месяцев. Да… за девять. Не за шесть.

Эти девять месяцев будут моей опорой. Опорой моей защиты в суде. Барашек – мой, я его породила. Пусть я его не вынашивала, но я его усыновила.

– Что, я не имею права усыновить? – спросила я у моих соседей.

– Нет, потому что барашек – это неестественно, – ответила мне американка миссис Барт, мать-одиночка, которая забеременела, не позаботившись об отцовстве для своего ребенка.

Нет? Это уж слишком! Я обратила ее внимание, что недавно в Израиле был выигран первый процесс против мужчины, не признающего своего отцовства. По-моему, это как выиграть чемпионат мира, и я не возражаю против такой юриспруденции. Естественно было бы также расколоть череп этим идиотам – ну, тем, кто своего отцовства не признает. Но я остерегаюсь крайних мер. Природа постоянно доказывает, что она все время делает глупости! И если даже природа не является эталоном – нет никаких препятствий к тому, чтобы привести барашка в особняк, речь же идет не о жирафе. Насчет жирафа я бы и сама подумала, так что жираф пусть остается за скобками, к тому же, насколько я знаю, он не относится ни к одному из защищаемых видов. Но я все не исключаю его из естественной среды. Что бы там ни было, я все-таки предпочитаю природу, потому что в ней смешивается все. А в обществе должны смешиваться культура и самые разные рассуждения. Однако выше всего я ценю все, что позволяет жить в сообществе, в случае нас с барашком – в одном общем здании при условии уважения свободы каждого.

Я, например, не возражаю, если ассоциация совладельцев нашего дома захочет устроить пирушку на Рождество, потому что это единственный вечер года, когда я ложусь спать в восемь часов. Также я не имею ничего против, если большинство жителей вывесят на балконы забавные светящиеся гирлянды или усыпят искусственными белыми снежинками вьющиеся по фасаду растения. И разве я сказала хоть слово по поводу доносящих до меня килограммами (или в чем там они измеряются) запахов фуа-гра? – а между тем, бедные птицы, у которых вырезают печень, умирают в ужасных страданиях. И я терпеливо слушаю, как мои соседи рассуждают под бой часов о таланте, например, Бонни Тайлер (к слову, я тоже наслаждаюсь ее талантом), и т. д. А ведь для моего самого великого вечера одиночества в году я могла бы потребовать тишины у тех, кто празднует Рождество. Могла бы. Но я признаю, что я не обладаю персональным жилищем на площади Вогезов, нет у меня и земельного участка, вписанного в кадастр, – я проверила это в мэрии, зато у меня есть соседи, и я никогда не мешаю их семейным праздникам.