Дафна Дюморье - Рандеву и другие рассказы (сборник) Страница 30

– Ах, сможете ли вы меня простить? Я заставила вас ждать! Эти несносные киношники не дают мне ни минуты покоя – опять заманивают в Голливуд и сулят баснословные гонорары. Да еще Люисгейм двадцать минут продержал меня на телефоне! – Она сделала небольшую паузу, чтобы ее слова успели отложиться в голове у посетителя, вполголоса бросила какое-то незначащее замечание костюмерше и вновь обратилась к нему: – Впрочем, к нашим делам это не относится. Прошу вас, садитесь… Здесь такой беспорядок, уж не обессудьте. Сами понимаете – пьеса так долго не сходит со сцены, сейчас наконец даем последние спектакли… Прежде всего я хочу вам сказать, что вчера посмотрела ваше новое ревю. Бесподобно, просто бесподобно! У меня нет слов. Давно не испытывала такого удовольствия. Какие девушки!.. Какая постановка!.. Вы гений, этим все сказано, другим до вас как до луны! – Она передернула плечами: жалкие потуги этих «других» могли вызвать одно лишь презрительное недоумение.

Он не пытался скрыть довольную улыбку. Значит, ей понравилось? Хм. И то сказать – Люисгейм ему в подметки не годится. Умная женщина, разбирается, что к чему. И выглядит сногсшибательно. Вот только украшений на ней маловато. Цепочка на шее – и все. Ему хотелось бы видеть ее в бриллиантах.

– Да, шоу удалось, – прогрохотал он, выпустив ей в лицо облако дыма.

Что значит воспитание: она даже рукой не взмахнула – разогнать дым.

– Ни один антрепренер в Лондоне не тратит на постановки больше денег, чем я, – продолжал он. – Второсортная дешевка, сляпанные кое-как декорации – я этого не признаю́.

Она сочувственно закивала, соглашаясь с каждым его словом.

– Не вложишь денег – не жди прибыли, – объявил он, – вот мое правило, и я от него ни на шаг не отступаю. Если мы с вами объединим силы, то поставим эту пьесу по высшему разряду, уж я об этом позабочусь. Не надо меня благодарить. – Он поднял вверх свою толстую ладонь. – Вы деловая женщина и сами прекрасно понимаете пользу от нашего сотрудничества. Можете не сомневаться, голубушка, успех вам обеспечен – и куча денег в придачу.

Она не сразу ответила. Напыщенный болван! Как он с ней говорит? Как с жалкой начинающей актриской, которой впервые выпал шанс пробиться! И в театре ровным счетом ничего не смыслит. Сумел подобрать знающих людей, благо денег у него куры не клюют, вот и весь секрет. Просто повезло, а окружение напропалую льстит ему, хотя ценит всего лишь его деньги… Она бессильно прислонилась к спинке кресла, сраженная его великодушием.

– Вы самый удивительный человек из всех, кого я знаю, – тихо проговорила она.

Он взглянул на нее, вынул изо рта сигару и подался к ней всем своим грузным телом.

– Сейчас я вам кое-что скажу, – начал он неспешно и внушительно, – и знайте: я мало кому это говорю, потому что угодить мне непросто. – Он секунду выждал, словно давая ей время приготовиться к ошеломительной новости. – Вы мне нравитесь, – изрек он наконец. – Очень нравитесь. Вы не ходите вокруг да около. Вы смотрите человеку прямо в лицо и говорите ему правду. Я сам за правду. Привык рубить сплеча. Если бы вы были мне несимпатичны, я бы юлить не стал. У меня из-за моей прямоты полно врагов, но я никого не боюсь. Пусть знают, чего им ждать. Говорят, будто нынче в большом ходу выражение «прямой, как Пол Хейнс». Так что если кому охота узнать правду о себе или о ком-нибудь еще, милости прошу ко мне!

– Ах, как я вам завидую, это такое драгоценное качество! – порывисто воскликнула она, прервав его тираду. – Редкостная сила духа, великолепное равнодушие к людскому мнению! Впрочем, их мнение, да и сами они – вся эта театральная братия – мало что значат, вы согласны? У меня почти нет друзей – вот только мои книги, моя дочурка. – С печальной улыбкой она повернулась к фотографии на гримировальном столике, заодно незаметным движением задвинув за коробку с пудрой снимок знаменитого боксера.

– Вы в своем роде уникум, дорогая, – продолжал толстяк, – иначе я бы здесь сейчас не сидел. У меня целый ворох идей насчет театра, думаю, они бы вас заинтересовали. Видите ли, я в некотором роде идеалист.

Какой же он надоедливый! Она украдкой взглянула на часы, словно бы невзначай прикрыв рукой глаза:

– Расскажите мне скорее все подробно!

– Я намерен в корне изменить нынешнее положение дел. Атмосферу в театре давно пора оздоровить! – гаркнул он. – И я буду не я, если не добьюсь этого. Я начал с собственных ревю и то же самое сделаю с театральными пьесами. Да будет вам известно: мои постановки самые безупречные в Англии! Пошлости я не потерплю. В новом ревю нет ни единой строчки, которая может вогнать зрителя в краску! Но это еще не все, моя цель куда серьезнее. Я решил положить конец безобразию, которое творится за кулисами. Хватит грязных интрижек, хватит тайных шашней в гримерках! Я не успокоюсь, пока не выведаю всю подноготную о частной жизни каждого актера и каждой актрисы, которые на меня работают. Я вымету из театра всю нечисть! Я человек влиятельный. И если обнаружу среди артистов кого-то с подмоченной репутацией, я постараюсь сделать все, чтобы путь на лондонскую сцену был ему закрыт!

Он отвалился на спинку кресла, утомленный собственным красноречием.

– Вы совершенно правы, – немедля согласилась она. – У меня не такой сильный характер, я на многое закрываю глаза. И мне всегда мешает мысль, что я могу навлечь на чью-то голову неприятности.

Довольный ее ответом, он вновь пустился в рассуждения:

– Я рад, что вы из тех немногих актрис, которые не запятнали свое имя разводом. Я знаю, вы овдовели, но даже если бы ваш супруг был жив-здоров, вы бы вряд ли дали ему повод… Кто-то мне рассказывал, что лет пять назад вас часто видели с Джоном – как бишь его фамилия… он еще бросил жену, а потом уехал в Австралию. Так или иначе, вы очень правильно поступили, когда вычеркнули его из своей жизни. Говорят, он сломался, дошел до ручки – ни семьи, ни работы, пьет как сапожник. Вот такие непотребства я и хочу пресечь раз навсегда и надеюсь заручиться вашей поддержкой. Вместе, моя дорогая, мы будем практически непобедимы. Ну как? Что скажете?

– Подписываюсь под каждым вашим словом, – произнесла она, глядя ему прямо в глаза.

Он одобрительно похлопал ее по руке.

– Значит, договорились? Партнеры, а? – Он с трудом сдерживал улыбку. – Теперь о тех, кто занят в спектакле, – продолжал он, прокашлявшись. – Вроде бы все роли распределены, кроме второй из двух главных мужских. У вас есть кто-нибудь на примете?

Она принялась рассеянно полировать ногти.

– Вы знаете Бобби Карсона? Он играет моего брата в нынешнем спектакле. Милый мальчик, и актер вполне приличный. За большими гонорарами не гонится.

– Хм. Тут «прилично» играть маловато. Роль весьма и весьма эмоциональная. Второй акт, вы помните, почти полностью держится на нем. А на гонорарах я не экономлю. Лично я вижу в этой роли Мартина Уилтона – молодой актер, о нем сейчас все шумят. Знаете его?

– Нет. – Она повернулась к своему гримировальному столику, чуть сдвинув брови, впрочем, почти неприметно.

– Он на следующей неделе доигрывает последние спектакли по контракту, так что сейчас самое время его перехватить. Сходите посмотрите его – у них в пятницу дневное представление. Прирожденный талант, давненько я такого не встречал. При этом совсем молодой, неиспорченный. Не догадывается, до чего хорош. В любом случае составьте о нем мнение. Для начала можно пригласить его на пробу.

– Да-да, разумеется. – Об этом самом Мартине Уилтоне ей уже все уши прожужжали: публика с ума сходит, критики расхваливают так, что тошно делается. – Тогда до пятницы, – улыбнулась она. – Предвкушаю удовольствие! Жду не дождусь!

Через несколько минут Хейнс уже сидел в такси; на губах у него играла довольная улыбка. Он был уверен, что произвел сильное впечатление. Хотя чему тут удивляться? В конце концов он богат, не глуп, да и не стар – до шестидесяти еще далеко. Вряд ли ей доводилось иметь дело с людьми такого веса. Спору нет, ее муж был человек незаурядный, но жить с драматургом наверняка скука смертная: вечно с головой в своей работе, а жена не более чем персонаж в очередной пьесе. Разве подобный тип способен сделать женщину счастливой? Хоть умер вовремя, и на том спасибо.

Наверно, одиноко ей теперь, бедняжке. Молва не связывала ее ни с кем – с тех самых пор, как тот недотепа отчалил в Австралию. Впрочем, и в той истории было больше злобных наветов, чем правды. Главное – она целиком и полностью разделяет его взгляды на обновление театра, это факт. Поход за чистоту нравов – какой блестящий план! А если его начинание поддержит влиятельная столичная газета, то оно произведет фурор. Пол Хейнс войдет в историю как исполин, очистивший английскую сцену от скверны. И поможет ему в этом Мэри Фабиан. Ее красота и его мозги – беспроигрышная комбинация. По его прикидке, ей сейчас уже порядком за тридцать, у нее подрастает дочь. Конечно, эта дамочка не всякому по зубам. Но какая фигура! Надеть бы на нее бриллиантовое колье, а кое-что из одежды снять… Он предвкушал удовольствие от новой пьесы – по многим причинам.