Любко Дереш - Намерение! Страница 30

Во-вторых, у Гоцы светились глаза – сияли густым янтарно-зеленым светом. Такой оттенок означал, что человек впритык приблизился к Откровению Рельефного Времени.

В-третьих, встреча и понимание, которое между нами произошло, – не случайны по определению. Что-то непостижимое привело Гоцу Дралу ко мне, чтобы я разделил с ней свои намерения. В этом, если угодно, я видел пафос собственной космической миссии.

Каждый, кто узрел Рельефное Время, моментально припоминает для себе многослойную временность Бытия, а главное – припоминает саму необходимость двигаться дальше, вглубь, идя на призыв бесконечности. Конечно, когда Гоца сама увидит эту гигантскую волну Бытия, что поднялась вот тут, за кулисами маразма, то сама попросится в компанию. И тогда мы сможем вдвоем исследовать далекие территории, вдвоем открывать новые земли, вместе свидетельствовать о Жизни и Смерти. Не было у меня более пылкого и потаенного желания, чем разделить с кем-нибудь Знание о поразительном мире за пределами картинки.

И тут, в приливе фантазирования, явилось мне видение, и было оно романтическим и щемящим. Мы переедем в Канаду. Говорят, там бескрайние территории. Неделю едешь в автомобиле, а кругом сплошь прерии да горизонт. Свобода… Именно так она и выглядит – канадские равнины, вкусный северный ветер. Осень, я чувствую запах сосен. Говорят, канадские сикоморы – самые высокие в мире. Нам будет хорошо на этих землях.

Без надоедливого внимания, в глухом провинциальном захолустье, среди чужих людей, где никому не будет до нас дела. Дальше за Канадой уже ничего нет. Край света. По-моему – это идеальные условия для исследований, для творчества, экспериментов и для высокой любви двух сердец.

Но все пошло немного не так. Гоца сказала мне, что пробудет в Украине еще два месяца, а потом вернется в Монреаль. У меня онемели коленки. «А как же я?» – только и смог подумать. Эта новость ужаснула меня.

Больше не оставалось времени. В ударные сроки я должен был объяснить то, для чего не существовало слов; сделать это так виртуозно, чтобы даже сам смог понять.

Для нашей непростой беседы я выбрал до боли знакомый пустырь за ипподромом. Эта удаленная местность показалась мне подходящей: пустошь была едва ли не единственной надеждой не пересечься ни с товарищами Гоцы, ни с кем-то из кафешных корешей, которые могли прервать сосредоточение. Дело было тонкое и ответственное – Гоцу нелегко было заставить слушать кого-то. Я уже говорил, сейчас у нее был период, когда легче говорить самой.

Плохо, что Гоца такая расхристанная. Нелегко будет удержать ее внимание. Но я попробую.

Еще я всерьез побаивался ее. Она бывала ого какой страшной, эта Гоца, если уж дело доходило до логики.

Раз-два, и все мои мутные разводы разбиты простыми аргументами – так это всегда выглядело. Удивительно, почему такая спонтанная в творчестве личность в жизни бывала бездушным ра циона листом.

Не случайно я решил пройтись с ней до места беседы пешком. Чем больше моя краля утомится, тем, между прочим, будет более усидчивой.

У нас уже давно была привычка долго гулять по городу. Для Гоцы Львов хранил некую экзотику. Гоца сравнивала его то с Краковом, то с Прагой, хотя всегда смеялась, если кто-нибудь ставил рядом еще и Париж: «Назвать Львов маленьким Парижем мог только человек, который не был в Париже большом».

Так было и в этот день. Я заранее договорился с официанткой Викой, что моя смена будет только до часу дня, она меня подменила. Был четверг, и Гоца появилась через десять минут после того, как я сдал кассу. Мы пообедали – Гоца платила, и я уже даже перестал пытаться как-то этому воспрепятствовать. Она мне доходчиво пояснила, что если сравнить наши расходы и прибыли, то ей платить за самые шикарные блюда в кафе стоит меньше, чем мне купить пачку сигарет. Гоца каждый раз, когда напоминала себе, что цены в меню указаны в гривнах, радовалась и топала ногами. Мы заказали себе по солянке плюс две порции курятины на шпажках с овощным гарниром.

Сыто и весело, будто все как всегда, мы пошли прогуляться. Гоца не спрашивала, куда мы идем, а мне было приятно видеть, с какой легкостью она топает за мной.

Был четверг, второй четверг декабря. Правда, в этом году погода никак не способствовала мыслям о празднике. Даже про Николая, который должен был наступить уже скоро, думалось с неохотой. Последнее время, с тех пор, как

(ушел в холод)

мы с Гоцей стали встречаться, у меня появилась специфическая тенденция к неразличению времени. А с моей памятью странно, что я не был уверен, какой день был вчера. Возможно, это связано с характером работы – каждый день такой же, как и вчерашний, потому-то и кажется, словно время замирает.

Мы вышли в промышленный район за Налоговой. Сперва миновали завод строительных изделий, потом начались голые стены ЛАЗа.

Гоца начала озираться, куда это я ее веду. Я успокоил ее, сказав, что веду показать ипподром. Гоца начала рассказывать, что в Канаде бизнесмены курят марихуану приблизительно так, как у нас пьют пиво. Не в компании, конечно, и не в кафе, но дома, глядя хоккейный матч, – запросто. Рассказывала, какой роскошный в ее городе ботанический сад, как там много небоскребов, как она ездила в индейскую резервацию Кахнаваке… Рот у нее не закрывался. Впечатлений – море, историй – тьма.

Но тем не менее мой расчет был правильным. Когда мы прошли Стрыйский автовокзал, Гоца незаметно примолкла, начала глубже дышать и допытываться, далеко ли еще. Пешком от «Открытого» до ипподрома – больше часа пути, для Гоцы достаточно, чтобы утомиться. Дул пронзительный ветер, и я успел даже подумать, что мои намерения не под держи вают ся знаками мира, как вдруг из-за пелены появилось солнце. Дело шло к закату, и солнце приобрело резкие багровые оттенки.

– «Финлянд водка», – сказала она, комментируя закат. Было классно – белое небо и густо-багряное светило. Гоца туже затянула шарфик.

Мы пришли на ипподром, который, к разочарованию Гоцы, оказался пустым и неинтересным. Медленно прошлись вдоль рябиновой аллеи. Потом пересекли пожелтевшую беговую полосу и сели на деревянную ограду перекурить после дороги. Ветер забирался под куртку, становилось холодно. Хотелось побыстрее в тепло, в помещение.

Я поймал себя на том, что уже с жалостью к себе думаю про возвращение. Только назад поедем маршруткой, а не пешком… Зайдем по дороге в магазины, купим чего-нибудь поесть в кулинарии. Напустим в ванну воды с пеной и, пока будет дозревать на малом огне какое-нибудь харчо, залезем вдвоем в ванну, и оттаем, и согреемся, и запылаем. Помоем друг другу голову детским шампунем, как малыши в рекламе. Гоца даст мне свой теплый халат. Наденет и сама ночную рубашку на душистое тело. Я попрошу, пусть выберет ту малиновую, с канарейкой Твити – мою любимую. Везде в квартире будет звучать музыка, у Гоцы чудесный вкус в музыке, эти все монреальские диджеи, говорила она, ее приятели, просто нереальные чуваки. Мы обязательно будем заниматься любовью на цветных простынях: на аквамариновых, потом на серебристых, потом на карминових, потом на черных, на золотисто-зеленых, на коричневых с голубыми подсолнухами… Мы будем засыпать в объятиях и общем запахе. Мы заснем в объятии. В поцелуе. Я не извлеку усталый клинок из ножен, мы заснем в объятии…

Моя сигарета погасла, и я вынырнул из мечтаний. На меня уставилась наша звезда, холодное коричневое Солнце, которое, если верить ученым, тяжелее, чем все планеты нашей системы, вместе взятые.

Я на секунду подумал: а может, не рассказывать ей ничего? Может, и правда – выбросить все это из головы, забыть, успокоиться? Вот оно – счастье, с простынями цвета морской волны и треками монреальского минимал хаус, что будет звучать с долби серраунд. Действительно ли я хочу поставить все это под угрозу?

Ибо после нашего разговора все изменится, мы, точнее, она – уже не будет той же самой. Действительно ли я готов к такому шагу?

И вот, во второй четверг декабря, 49°50′ северной долготы, 24°00′ южной широты, на высоте целых 376 метров над уровнем моря, когда точно в зенит взошла звезда HR7755 созвездия Лебедя, я открыл ей, Гоце Драле, ценнейшие знания, которыми обладал.

– Я хочу тебе рассказать кое-что, – начал я медленно, подбирая каждое слово. Я почувствовал, как меняется мой голос: становится более грубым, сухим, повелевающим. – Пожалуйста, выслушай меня так, словно это самые важные слова в жизни.

Гоца кивнула и чиркнула для забавы зажигалкой. Я забрал у нее зажигалку, чтобы не отвлекалась.

– Начну с поэтической преамбулы. Посмотри вокруг. Мир появляется под нашими взглядами. Если ты меняешь свой взгляд с грустного на веселый, мир тоже меняется с грустного на веселый. Если один человек видит мир по-иному, мы говорим, что он чудак, а порой, что он спятил. Если миллиард людей видит мир по-иному, мы называем это другим мировоззрением.