Олег Ёлшин - Миллион для гения Страница 31

Ангел улыбался совсем не ангельской улыбкой. Ангел очень изменился за последнее время, а может, всегда был таким, просто он его плохо знал или не знал совсем.

– Хочешь, я покажу тебе кое-что, чего человек знать не должен?

И странный незнакомый блеск засиял в черных глазах Ангела призрачным светом.

– Только скажи, и ты узнаешь все.

На мгновение в глазах Леонидова померкло, и только свет, исходивший от Ангела, притягивал его. Он смотрел, и оторваться не мог. Уже не хотел смотреть туда, хотел не знать, не видеть, но Ангел стоял и ждал ответ на свой вопрос, в глазах его застыл светящийся образ, а в глазах Леонидова ужас.

– Пожалуй, не надо, – пробормотал Леонидов, отрываясь от этого зрелища. Нет, он ничего не понял, он не успел понять, но то, что он за короткое мгновение увидел, леденило душу.

– Я тоже так думаю, что не надо, – произнес Ангел, – просто поверь мне на слово.

И тут Леонидову стало жутко, стало страшно за того несчастного человека, стало не по себе.

– Стоило ли того? – тихо пробормотал он.

Маленький В-дом находился рядом. Вокруг собралось множество народу, люди волновались, оживленно говорили, о чем-то спорили. Они облепили В-будку бумагами и что-то на них писали. Леонидов хотел было спуститься в подвал, но Ангел уже пнул ногой старенькую дверь, и та пронзительно заскрипела. Люди у будки закричали, замахали руками и кинулись к ним.

– Членство! Вы за членством? Идите, пишитесь в списках! Здесь очередь на неделю вперед! Вы в третье тысячелетие? Идите, пишитесь!

Гвалт нарастал. Дверь на старых несмазанных петлях отчаянно скрипела, приглашая зайти в темноту подвала. А над головами гордо висела вывеска… та самая – «Союз писателей 3 тысячелетия». Обеспокоенные люди уже начали высовываться из окон ближайших домов, вороны, спрыгнув с веток, ходить прямо под ногами, угрожающе каркая. Вдруг из черного проема появился человек. Это был Тепанов. На нем сверкал новенький пиджачок из магазина знакомого нам Медильяне, горло его перехватывал новенький галстук, а в руках его был калькулятор.

– Что за шум? – недовольно воскликнул он, – что за безобразие?

Вороны присмирели.

– Членство… Членство… Членство…, – слышались голоса замерзших людей.

– Ах, господин Леонидов? – воскликнул он, не обращая внимания на остальных, – вы ко мне?

Узнав, что он хочет забрать свои книги, ничуть не удивился, даже обрадовался этому.

– Сейчас вам их вынесут, не волнуйтесь, – произнес он. – А ну-ка, тихо тут, – шикнул он на толпу, и отдал распоряжение маленькому человечку, который возник у него под ногами. Тот кинулся исполнять приказ, а они остались ждать на улице.

– Вы не желаете к нам в 3 тысячелетие? Посодействую без очереди! – сказал Тепанов.

Леонидов был немногословен, после увиденного в глазах Ангела, смотрел на этого человека с искренней жалостью. Даже с ужасом. Тот, ничего не заметив, продолжил: – Ну, что же, тысячелетие большое, еще успеете, всегда пожалуйста, всегда рады-с. Всего три тысячи рубчиков-с, пока расценки не поднимались.

Потом он посмотрел на толпу: – Все, господа, я устал, у меня обеденный перерыв. Мне нужно отдохнуть, я с самого утра торчу здесь. Я семнадцать лет кручусь в этом дерьме. В конце концов, я строю загородный дом… домик… домишко! – засмеялся он. – А вы знаете, как это нелегко, как непросто! Везде одно ворье! Стоит засмотреться, проглядеть – моментально надуют. Одно ворье… ворье-с, – пропел он. Изящно поправил новенький пиджачок и посмотрел на Леонидова.

– Ну, что, господин Леонидов, рад был с вами работать, вы талантливый писатель, заходите к нам еще.

Из дома выскочили маленькие люди и начали выносить книги. Все они были низкого роста и были чем-то похожие друг на друга. Детский сад. И только лица их были сморщенными, глаза умудренные опытом долгой жизни, с лукавыми, порочными улыбками. Они ехидно посматривали на Леонидова и зло косились на Ангела, как будто могли его видеть. А может могли? Но кем тогда нужно быть?

Коробки с книгами стояли на снегу, маленькие помощники суетились, Ангел подогнал такси, и человечки начали грузить. Как Ангел это сделал, было непонятно – такси само подъехало и двери открылись. Водитель молча вышел, открыл багажник и начал помогать. Леонидов хотел было пересчитать книги перед тем как за них расписаться.

– Пересчитай, пересчитай Леонидов, – поддержал Ангел.

– Ну, что вы? – прочитал такие намерения в его глазах Тепанов. – Дома пересчитаете, дома. Все в порядке-с, все под ключ-с!

А Леонидову хотелось уехать отсюда быстрее, он уже не мог видеть этого человека в костюме, в липком темном уголке Москвы, под этой вывеской.

– До свидания, господин Леонидов, до встречи. Заходите еще.

– Заходите-с, заходите-с еще-с, – возник под ногами один из маленьких помощников, подмигнув ему и гнусно улыбнувшись, а голос этот показался удивительно знакомым. Ему бы еще кудрявые рыжие волосы, бакенбарды и котелок на голову.

В последний раз он оглянулся на эту улицу, посмотрел на трансформаторную будку, которая мнила себя целым домом, на человечка в новом пиджачке, который мнил себя издателем, на старинное здание, бывшее некогда церковью, на притихшую толпу людей. Этот дом действительно был когда-то Храмом, только давно уже не было на нем крестов.

Вернувшись, они с Ангелом пересчитали книги в новеньких коробках. Не хватало ровно тридцати штук. И тогда он словно увидел, как уважаемый поэт и издатель, владелец газет и журналов, учредитель Союза писателей третьего тысячелетия в темном подвале раскрывал эти коробки и украдкой тонкими пальцами музыканта по одной их оттуда таскал, и ему стало невероятно жалко этого человека, в имени которого чего-то не хватало.

Телефонный звонок разорвал тишину комнаты. Звонок был неожиданным, звонить ему было некому. Он никого не ждал, уже не надеялся на чудеса, а потому равнодушно снял трубку. Петров жизнерадостно поприветствовал его.

– Старик, собирайся! – громко произнес он, и голос его заполнил пространство маленького помещения.

– Завтра едем на кинофестиваль. Состоится премьера моего фильма.

Он был рад за друга, наконец, хоть у него что-то сдвинулось с места. Голос Петрова был уверенным с победными нотками, и это настроение постепенно начало передаваться ему. Это был голос человека, на котором изящно сидел черный смокинг, черная бабочка забралась под воротничок, подчеркивая ослепительную белизну рубашки и лица, которое светилось в свете прожекторов на сцене под огромным киноэкраном. Красная ковровая дорожка осталась позади, она почтительно проводила его друга на киношный Олимп, продолжая встречать гостей кинофестиваля.

– Обязательно костюм и галстук? – уныло спросил Леонидов, – он так и не успел полюбить этот наряд, да и полюбит ли?

– Куда подъехать, в какое время?

– Старик, – последовательно отвечал на вопросы Петров, – костюм вовсе не обязателен, здесь публика специфическая – ходят в том, что по душе, главное, чтобы тебе было удобно, а подъезжать никуда не нужно, нас повезут на транспорте, организованно. Так что завтра сбор в таком-то месте в такой-то час. И передай приглашение Гале, – потом добавил, – уезжаем на два дня.

– Уезжаем? – удивился Леонидов.

– Да, уезжаем, все, остальное потом,… завтра… завтра… До встречи, старик. Пока.

Леонидов повесил трубку и вновь остался в тишине маленькой комнаты наедине с молчащим телефоном, потухшим компьютером и горами книг под потолком. Он был рад этому звонку, он не мог и не хотел больше оставаться здесь, и Петров с его поездкой оказался спасением.

Они долго ехали на автобусе, битком заставленном техникой, коробками, прожекторами. Оказалось, что фестиваль будет проходить не в Москве, а в другом городе. И теперь они все дальше удалялись от столицы. Широкие шоссе превращались в узенькие дороги, потом в дорожки, города в городки, деревья на обочине становились выше, солнце ярче, а голубое небо висело над головой. Куда они ехали? Леонидову было совершенно все равно. Главное ехать. Главное, куда-нибудь подальше, а там будет видно. Галя, сославшись на усталость, осталась дома, и они могли спокойно поговорить. Петров был одет вовсе не во фрак и никакого намека на бабочку. Да и багажа не было, куда бы он мог спрятать костюм. Знакомый свитер и старенькие брюки. Это был Петров – просто Петров, каким он знал его много лет. Пассажиры в автобусе, судя по одежде, тоже не собирались на набережную Круазет. Люди как люди, самые обыкновенные. Некоторых он узнавал – то были актеры и режиссеры из старой, давно забытой эпохи.

– Старик, сожалею, – произнес Петров. Он уже знал историю, произошедшую с ним.

– Дело даже не в договоре. Ты прав. Договор сегодня ничего не значит. Бумажка, фикция. Тебе нужно было сделать одну простую вещь, прежде чем везти деньги этому,… – он промолчал, – этому…, – и подавился именем, так и не сумев его произнести.