Кингсли Эмис - Эта русская Страница 33

Впрочем, опять ненадолго. На сей раз встрял сэр Стивен.

– Вы говорили, что не станете просить у меня денет, – В голосе выдающегося зодчего слышался легкий намек на желание получить дополнительные гарантии на этот счет.

– Да, именно это я и сказал, и мы действительно не станем просить у вас денег.

– Ага. В таком случае чего же вы от меня хотите?

– Согласия поставить вашу подпись под заявлением, что Анна Данилова является крупнейшим поэтом своего поколения, причем пока лишь устного согласия.

Криспин передал ему текст заявления.

Держа бумагу на обескураживающем расстоянии от глаз, сэр Стивен проговорил:

– Но почему именно я? Я ни хрена не понимаю в поэзии, читать ее не читаю – где время-то взять.

– Но разве для того, чтобы оценить построенные вами здания, люди должны быть специалистами в архитектуре, сэр Стивен?

– Прах меня побери, нет! Я, по крайней мере, от души на это надеюсь. Но я все равно не понимаю, почему вы просите меня подписать эту долбаную бумажку.

– Все очень просто, – Криспин говорил лишенным выражения тоном, которого придерживался с самого начала. – Вы – крупнейший архитектор своего поколения, так же как…

– У вас есть полный список людей, к которым вы собираетесь обратиться? – Пока ему передавали упомянутый список, сэр Стивен принялся надевать очки. Делал он это стыдливо, украдкой, словно снимал или надевал при всех вставную челюсть. Потом, внезапно обратившись в актера на сцене, он принялся просматривать список, выражая отдельной гримасой свое отношение к каждому из упомянутых в нем лиц. Один раз он оторвался от чтения и проговорил: – Я могу ошибаться, это не моя область, вряд ли молодой Крис Буфлер обладает тем весом, который вам, сколько я понял, требуется, или я ошибаюсь?

– Сколько я понимаю, он приглашен в Падую дать серию концертов в рамках празднования трехсотлетнего юбилея Тартини.

– Чего? А, да что вы говорите? Ну-ну! Ни хрена себе!

– Именно так.

– Ну ладно. – Сэр Стивен еще немножко почитал, гримасничая, как и прежде, лицом и плечами, потом снял очки. – А когда вы соберете свои подписи или обещания их поставить, что тогда? Иллюминированный свиток? Медаль? Денежная премия?

– Подписывая документ, участники дают согласие на подписание и второго заявления, вернее, второй части заявления, содержащей призыв к советскому правительству признать заслуги всемирно известной поэтессы, освободив из тюрьмы ее брата Сергея, который осужден за нарушение одного из пунктов временного постановления, введенного в силу в прошлом году и наказующего некоторые экономические преступления, – он повинен в том, что в нашей стране назвали бы в обиходной речи торговлей электротоварами на черном рынке. Его срок закончился больше восьми месяцев назад. В качестве акта доброй воли, сводящегося к тому, чтобы исправить мелкую административную ошибку, не более…

– А вы можете это подтвердить, мистер…

– Радецки, – подсказала, перепутав произношение, та дама, которая доселе молчала. Возле ноздри у нее торчала родинка, такая черная, будто ее надраили ваксой. Раз-другой она молча кивала и не сводила с Криспина глаз, окрашенных куда менее ярко.

– Разумеется, – проговорил Криспин бесстрастным голосом. – У меня имеются заверенные копии всех протоколов судебного процесса, а также обвинительного заключения, своего рода сообщение для прессы и другие относящиеся к делу документы. Я могу оставить их вам, чтобы вы ознакомились с ними в удобное время.

– Заверенные копии, – проговорила вторая дама, та, что с родинкой. – Заверенные кем?

– Двумя экспертами по советским законам и уголовному праву, специалистом международного класса по истории и нынешнему состоянию СССР.

– А вы это перепроверяли?

– Мы не стали бы просить вас подписывать документ, за который я и другие упомянутые здесь лица не поручились бы своей профессиональной и личной репутацией.

Анна прекрасно понимала, куда клонится дело. Она смотрела на вторую даму, а не на сэра Стивена, который, похоже, вполне удовлетворился услышанным и даже радовался возможности получить очередной знак отличия, закопанный в пачке непонятных ему документов. Через мгновение вторая дама переплела обращенные к полу пальцы, словно собиралась подсадить кого-то на дерево или на забор.

– Это политический шаг, – проговорила она.

– Да, – подтвердил Криспин.

– Это шаг, предполагающий вмешательство во внутренние дела Советского Союза.

– Если удастся. Я хочу сказать, в какой-то степени. Однако вопрос элементарной справедливости…

– В отношениях между суверенными нациями не бывает ничего элементарного, друг мой, и ваш шаг крайне предосудителен. Сейчас, как никогда, они нуждаются в нашей поддержке и нашей терпимости. Так что, извините, ни за что.

– Вот незадача, – проговорил сэр Стивен, не сумевший от расстройства даже уснастить фразу хреном-другим или фигом-с-чем-нибудь. – Ну что ж, похоже, ничего не выйдет.

Криспин тут же собрался уходить:

– Прошу прощения, что мы отняли у вас столько времени. Нам, разумеется, очень жаль. Боюсь, как это ни печально, придется обратиться к молодому Брайану, больше нам ничего не остается.

Архитектор запоздало, но истово кивнул, в знак признания заслуг другого, куда более молодого зодчего, который увенчал свою пока еще недолгую, но блистательную карьеру разработкой концепции разрозненного эвиктатора.

– Да, он действительно чертовски изобретательный и новаторски мыслящий молодой прохвост, вне всякого сомнения. Однако, на мой взгляд, еще слишком рано возводить его в ранг всемирно признанного авторитета, каковой требуется вам для вашей затеи. Должен сказать, в этой связи все предприятие предстает в несколько ином…

– Стивен, друг мой, – проговорила вторая дама, – в ходе нескольких дискуссий мы пришли к выводу, что наблюдающийся сейчас баланс внутриполитических сил в Советском Союзе настоятельно требует, чтобы не предпринималось ничего, что могло бы подорвать авторитет центральной власти и тем самым поставить под губительный удар весь грандиозный эксперимент по строительству социализма.

– Ты хочешь сказать…

– Ровным счетом ничего.

– И… и…

– Ты можешь оказаться в двусмысленном положении.

– В таком случае, – с неподдельным сожалением в голосе обратился сэр Стивен к своим посетителям, – боюсь, я не вижу для себя никакой возможности…

– Благодарю, что согласились встретиться с нами, – сказал Криспин.

Паренек разнорабочего вида проводил их до двери. Ричард подумал, что, возможно, роль его состоит в том, чтобы гости могли глотнуть живительного богемного воздуха, прежде чем окунуться в угрюмую духоту гетеросексуального семейства. Потом он подумал, что именно такую вот залихватскую мысль мог подкинуть ему Криспин, и тут же выкинул ее из головы. Как бы там ни было, паренек продолжал пялиться на Анну, точно она была котлетой, зажаренной как раз так, как он любит.

Оказавшись на тротуаре, Анна проговорила по-английски:

– Не вышло.

– Именно так, Анна, – подтвердил Криспин. – Не вышло. А теперь, если у вас нет возражений, я хотел бы пройтись по этой совершенно убийственно элегантной и изысканной улице; прежде чем снова сесть в машину, мне нужно размять ноги.

– Можно составить тебе компанию? – спросил Ричард.

– Ради Бога. У меня никогда толком не получалось разговаривать с самим собой тихо, а если начинаешь орать себе под нос, окружающие принимают тебя за ненормального.

– А о чем именно ты собираешься орать?

– О чем? Да об этом типе. О титулованном специалисте по фановым трубам. Не часто доводится встретить такого законченного подонка.

– А мне-то казалось, что примерно с такими законченными подонками человеку твоей профессии приходится иметь дело каждый день, – заметил Ричард.

– Ну, в определенном смысле ты, разумеется прав. Но они по большей части гораздо лучше умеют это скрывать, даже если на поверку… Вон, смотри. А вроде я пока еще и не орал, правда?

– Смотреть? Куда?

– На эту парочку.

По улице, которую Криспин со всеми основаниями назвал элегантной и изысканной, лишь слегка подпорченной видом грузовичка, груженного догнивающими креслами, шагали, скрестив руки на груди, две девицы, которые теперь обернулись через плечо и хихикали, выражая издевку, приправленную туповатым недоумением. За их спинами на землю упали клочки шоколадной обертки.

– Ты видел? Гнусность какая.

– Я где-то читал, что смех – это признак полового влечения.

– Только если речь идет о цивилизованных людях. У дикарей он означает подозрительность и враждебность.

– Скажи, пожалуйста, мистеру Криспину, – попросила Анна, окинув Криспина благодарным взглядом, – что я очень признательна ему за его усилия. И еще что две спутницы этого джентльмена очень напоминают наших кагэбэшниц и партийных деятельниц.