Колин Маккалоу - Милый ангел Страница 36

Карты, карты, опять эти чертовы карты!

Я все-таки забрала к себе Фло на пару часов, чтобы развлечься. Сцена, разыгравшаяся между двумя странными любовниками, была тягостной, но сильнее всего меня тревожила мысль, что из-за этой ссоры я не смогу видеться по воскресеньям с Фло. Наверное, и Фло этого испугалась, потому что, как только мать протянула ее мне, малышка просияла. Точно так же я всегда таю от улыбок Дункана… Точнее, таяла раньше. Все в прошлом, Харриет, в прошедшем времени. Ох, как мне его не хватает! Слава богу, ангеленок пока со мной.

Фло подружилась с другим ангеленком – с Марселиной. Если бы девочка еще прибавляла в весе так же, как кошка! Моя пятифунтовая Марселина теперь весит все десять фунтов и продолжает полнеть. Как приятно видеть эту парочку, играющую на полу! Недавно я решила, что Фло пора играть с азбукой на кубиках. Телепатическое общение с малышкой я так и не освоила. Может, получится научить ее читать и писать.

Фло внимательно слушала меня, пока я показывала ей буквы – А, Б, К и еще несколько. Потом я сложила из кубиков слова КОТ и ПЕС, и мне показалось, что Фло меня поняла. Но когда я предложила ей попробовать самой, получилось КСБ и ПАК. Фло не смогла даже найти среди букв А и Б и подать мне. Эти рисунки для нее не имеют смысла. Видимо, центр чтения у нее в мозгу поврежден или отсутствует. Ох, Фло.

Понедельник

26 сентября 1960 года

Пэппи, должно быть, вернулась вчера поздно вечером, когда мы с Марселиной уже спали. Но видно, в Доме и вправду действуют сверхъестественные силы, потому что я проснулась в два часа ночи и поняла, что Пэппи дома. Когда я направилась к ней с кофейником в руке, ее дверь была распахнута.

Пэппи сидела за столом, смотрела на меня и улыбалась. Как она изменилась! Увы, не в лучшую сторону. Я обняла и поцеловала ее, налила нам обеим кофе и присела к столу. Перед Пэппи были разложены листы бумаги – одни чистые, другие – с десятком слов, написанных лиловыми чернилами.

– У Эзры Паунда – еще один Эзра! – размашистый почерк, – сказала она. – Я переписывалась с ним, пока он сидел в тюрьме. Удивительно, правда? Надо будет обязательно показать тебе его письмо – карандашом на странице, вырванной из тетради. А его удивительная поэзия! Я пыталась как-то написать стихи, но не сумела подобрать слова.

– Еще научишься. Ну, как все прошло?

Пэппи ответила, не задумываясь:

– В целом неплохо. Только пришлось задержаться из-за кровотечения, которое возникло после операции. Со мной обращались, будто у меня фиброма, так и записано в моей карточке. Санаторий прекрасный. У меня была отдельная палата, с другими пациентами я не встречалась – все было разумно устроено. Кормили отлично и с пониманием отнеслись к тому, что я не ем мясо. Диетолог объяснил, что я должна питаться сбалансированно, чтобы получать все необходимые аминокислоты, – есть яйца, сыр, орехи. Так что можешь не бояться за меня, Харриет, я буду питаться разумно.

Все это было сказано тихим, совершенно безжизненным голосом.

– Харриет, – вдруг сказала Пэппи, – у тебя никогда не возникало ощущения, что одна твоя ступня приколочена к полу, так что тебе остается ходить кругами по одному месту?

– В последнее время – постоянно, – нахмурилась я.

– Как мне надоело одно и то же.

Я сглотнула, задумалась, что бы такое сказать, чтобы не разбередить ее раны и вместе с тем утешить ее, но не придумала и просто посмотрела на нее полными слез глазами.

– Ты умеешь учить? – спросила она.

– Учить? Я? Чему?

– Я хочу сдать экзамены и получить диплом медсестры, но у меня нет даже документов об окончании начальной школы. Смешно: я читаю и пишу, как настоящий писатель, но как разобрать предложение – понятия не имею, а арифметику знаю на уровне первого класса. Но мне осточертело числиться низшим персоналом. Я хочу стать медсестрой, – заключила она.

Я вздохнула с облегчением. Значит, больше не будет лихорадочных выходных, проводимых в поисках мужчин. С одной стороны, Эзра убил Пэппи, а с другой – подарил ей свободу.

Я сказала, что попытаюсь научить ее всему, что знаю сама, но посоветовала сначала выяснить у сестры-наставницы в Королевской больнице, в чем заключается экзамен.

– Как думаешь, Дункан даст мне рекомендации? – спросила она.

– С радостью, Пэппи.

Она вздохнула.

– Ты знала, что он предложил обеспечивать нас с ребенком? Давать мне столько денег, чтобы я могла не работать и хватило бы еще вырастить и выучить малыша?

О Дункан! Какой ты добрый и щедрый, и как безжалостно я обошлась с тобой!

– Нет. Этого он мне не говорил.

– Когда я отказалась, он страшно расстроился. И никак не мог понять почему.

– Я тоже не понимаю.

– Заботиться о матери и ребенке – обязанность его отца. Если отец не готов выполнять свои нравственные и этические обязательства, никакой другой мужчина не заменит его. А если другой мужчина вызовется заменить родного отца, в суде юристы могут доказать, что он и есть отец.

– Дурацкие законы! – с отвращением выпалила я.

– Мне надо поблагодарить Дункана за все, что он сделал. Когда приедет в следующий раз, попроси его зайти ко мне, ладно?

– Лучше оставь ему письмо в почтовом ящике больницы. Мы с Дунканом расстались, – сообщила я.

Известие огорчило ее гораздо сильнее, чем собственная «фиброма». Пэппи никак не могла понять, почему я дала Дункану отставку. С ее точки зрения, я предала лучшего мужчину на свете. Свое мнение я и не пыталась высказать. Зачем лишний раз расстраивать Пэппи?

Среда

19 октября 1960 года

Ничто меня не радует, даже дневник. Хорошо еще, исписанные тетради теперь в надежном тайнике под потолком.

Гарольд снова взялся за старое, а я так тоскую по Дункану, что проиграла старому козлу если не войну, то одну битву. Больше я не хожу наверх в душевую – моюсь в ванной возле прачечной. Каждый раз, когда мне приходится подниматься наверх, кожа покрывается мурашками, а волосы встают дыбом. Однажды я шла наверх, выглянула из-за угла и увидела, что лампочка в коридоре не горит и дверь туалета плотно прикрыта. Тьма кромешная, ужас.

– Шлюха! – зашипел Гарольд из темноты. – Шлюха!

Теперь собираюсь купить насадку для душа, трубы и шланги, и попробовать своими руками соорудить душ. Я спрашивала у миссис Дельвеккио-Шварц, не был ли он установлен внизу раньше, но в последнее время она всегда не в духе. Вряд ли она вообще слышала, что я спросила. Неблагоприятное влияние усиливается, только и сказала она, и то неразборчиво. Отсюда следовало, что воскресные свидания прекратились. Но Фло по-прежнему бывает в воскресенье у меня. Правда, азбука ей пока не дается.

Тоби уезжает на все выходные, усердно строит хижину на участке у Уэнтуорт-Фоллс, а в будние дни занимается с Пэппи, которая твердо решила сдать экзамен уже в нынешнем году, к концу ноября. Я тоже пыталась давать ей уроки, но мне математика дается так легко, что я просто не могу понять человека, который с трудом выполняет простейшие арифметические действия. Нет, я не прирожденный педагог, это точно. А Тоби оказался на удивление терпеливым и внимательным. Я в восторге. Вдвоем они просиживают часами каждый день, с понедельника по пятницу. С Пэппи все в порядке, только устает.

Благодаря Клаусу я теперь умею готовить европейские блюда, благодаря Налю и Пэппи освоила индийскую и китайскую кухню. Как ни странно, для себя одной готовить я не удосуживаюсь. Свои кулинарные таланты я приберегаю для немногочисленных гостей. Например, для Джим и Боб. Они приходят ко мне по вторникам, иногда с адвокатом Джои и ее подружкой Берт. Я узнала их настоящие имена. Джим на самом деле зовут Джемайма – на ее месте я бы тоже ненавидела свое имя. Родители пошли на поводу у моды, даже не задумавшись о чувствах ребенка! Боб и Берт – обе Роберты, Джои – Джоанна. После страшной ночи в полиции Фрэнки (на самом деле Фрэнсис) уехала из Кросса и теперь живет где-то в Драммойне – из-за бедняжки Оливии, которую перевели из психиатрической лечебницы Розелл в другую, в Каллан-Парк. Она совсем спятила, несчастная, – просто ушла в свой мир. Но Фрэнки в отличие от родных не бросила ее. Трогательно, правда?

Пригласив Норма однажды на ужин – жареная рыба с картошкой и овощами, чтобы не смущать незнакомой едой коренного австралийца, – я узнала, что слухи о Фрэнки и Оливии все-таки расползлись и полицейские Кингс-Кросса возмущаются и стыдятся коллег. Да, копы – словно народ: среди них попадаются и хорошие люди, и плохие, и просто равнодушные. Местные полицейские не трогают лесбиянок: они не считают их проститутками и заодно умудряются приструнить пуритан. По-моему, консерваторы наиболее опасны – они мутят воду, борются с неизбежным, а политики поддерживают их в корыстных целях. Остерегайтесь людей, склонных к политическим играм: в них амбиции сочетаются с отсутствием таланта. Политики – это неудачливые адвокаты, учителя, даже официанты.