Глеб Кащеев - Боги, которые играют в игры Страница 37

Несмотря на точные координаты Берты, я плыл не самым прямым путем, а шел по следам моих предшественников. Это только сухопутные малоопытные вояки считают, что в море нет следов, а самый лучший путь до цели – это прямая. Наверное, в море я был следопытом не хуже какого-нибудь старого индейца в прериях – я видел и чуял где проплыли те двое. Словно чувствовал запах, оставленный гидролизником. Как может почувствовать себя частью большого организма моря тот, кто скрылся от воды за сложной электронной маской? Он шумит как паровоз, он не чувствует вкус и запах воды, не может бесшумной тенью скользить в темноте, различая при этом не только то что выхватывает луч фонарика, а всю окружающую живность разом – и даже все мелкие ракушки на дне.

Двое чужаков, видимо, знали о местонахождении базы только примерно. Они долго рыскали по дну, прежде чем нашли вход – это тоже было прекрасно написано следами в воде. На дорогу к базе они потратили три часа. У меня ушло тридцать минут, чтобы дойти до той черты, где я ощутил физическое присутствие большой угрозы. Именно так действовала активная система защиты Берты, отпугивая, на всякий случай, всю морскую мелкую живность.

Мне сегодня однозначно везло, ибо в темноте, помимо смутных очертаний станции я различил луч фонарика. Кто-то из двоих вышел под воду и что-то отвинчивал снаружи платформы. Ознакомится с чертежами станции я успел только в общих чертах – зачем именно здоровяку понадобилось отвинчивать какую-то панель, я не знал, но это не имело никакого значения. Я не знал где находится второй – внутри станции или тоже снаружи, в зоне внутренней безопасности, где гидролизник уже не распознавался системой защиты как чужой. Тем более я не знал, как среагирует на выстрел Узика система защиты Берты, поэтому просто тихо подплыл сзади к булькающему уплывающим ввысь воздухом спецназовцу и одним быстрым движением снял с него гидролизник. Реакция у него была отменная – если бы я не выкинул аппарат дыхания в сторону, а он не хватался бы за мою руку и не нырял за ним, в надежде вернуть маску, вместо того, чтобы свернуть мне шею, а затем уже решать проблему с воздухом, то, возможно, весь исход этой истории был бы менее веселым. Все-таки я переоценил возможности старика перед тренированным бойцом в расцвете сил. Однако, инстинкт, паникующий перед невозможностью вдохнуть – один из самых сильных в человеке. Схватившись за мою руку, бывший майор лишь стянул с нее крыло костюма и я, спустя мгновение, смог спокойно достать нож, а когда он ринулся вслед за падающей в бездну маской, я всадил ему лезвие в основание черепа.

Я знал, что войти на станцию, находящуюся в активной обороне без согласия тех, кто внутри попросту невозможно. На берегу мне рисовали несколько вариантов, но уже тогда я видел, что это нереально. Не в моем положении можно было надеяться на авось. Однако, разглядывая схемы я видел еще одну возможность, которую просто не брали в расчет новенькие офицеры, не подозревавшие, что пресловутый пол погружения отряда морских волков в две тысячи метров это не физиологический, в отличие от обладателей гидролизников, а психологический предел. На глубине трех километров, в разломе, размещался реактор, питающий всю станцию. Он находился прямо под станцией, прекрасно защищенный ее боевыми системами – ни один современный батискаф не имел возможности приблизится к нему, на что и был расчет при строительстве. Мне не нужно было убивать лысого внутри станции. Мне достаточно было просто отключить ее – и пусть себе сидит дальше в пустой безжизненной консерве, пока не кончится воздух, глядя на своего напарника, прибитого ножом к скале аккурат напротив иллюминатора.

Я погружался все ниже и ниже. Глубину я чувствовал кожей – вот они, заветные две тысячи. Ниже нам запрещалось заплывать, но кто же из молодых салаг слушал запреты? Как только получалось – любой из нас рвался ниже второй тысячи, ибо слышал рассказы тех, кто вернулся оттуда. Рассказы о ней.

После двух тысяч любого подводника-мутанта внизу ждала Она. Бездна. Прекрасная, неотразимая, ласковая и все понимающая. Любимая. Да – она становилась единственной любовью в жизни каждого из нас. Перейдя границу в два километра, никто не смог забыть о ней, с нетерпением ожидая нового погружения, новой встречи. После первого знакомства она чувствовалась рядом постоянно, на любой глубине, как только мы погружались в море. Невидимая, она плыла рядом, оберегая и охраняя нас, но по-настоящему с ней можно было встретиться только у нее дома – в настоящей бездне.

Никто из нас не выдержал разлуки, когда нам запретили работать в море, борясь за чистоту генофонда и равные права для всех генетически чистых. Все мои друзья ушли к ней в объятья. Меня последнего она звала каждую ночь, плеском волн, шепотом ветра, а я все ждал. Теперь понимаю зачем. Я не просто пришел к тебе, дорогая… Вот она ты, рядом. Я могу коснуться тебя, но знаю, что пока нельзя. Ибо, коснувшись не смогу удержаться от поцелуя, а поцеловав – забуду все. Я знаю – легенды об этом ходили среди всех подводников. Мы все жаждали и боялись твоего поцелуя. Потерпи еще минуту. Вот он – блок реактора. Беззащитен, ибо никто не думал, что здесь, на этой глубине возможна диверсия. Замыкание – вот в этом контуре, отключение охлаждения реактора, включение автоматического гашения цепной реакции. Там, где то, тысячами метров выше, лысый воет, понимая, сколь ужасная смерть ждет его. Даже к тебе, моя красавица, он не сможет нырнуть из этой неработающей железной коробки.

Вот теперь я твой, любимая, и жду твоего поцелуя. Твой навсегда.

Пробка перед рождеством

– Алло. Да, это я. Главный там доступен? Ну передай ему, что я в жесткой пробке на МКАДе встал. Когда приеду не знаю – пусть на мобилу звонит. Да, я понимаю, что он скажет… да, заказчик уже сидит и ждет, а проект находится у меня в машине – ну а я-то что сделать могу? Вежливо попросить расступится ту тысячу машин, что мне дорогу загораживает? Тут вон хрен с мигалкой стоит в десяти машинах позади и сделать ничего не может, потому, как ему рады бы дорогу уступить, да некуда даже на метр сдвинуться. Все, давай, пока. У меня второй звонок входящий.

– Да дорогая, привет. Платье купила уже? Слушай, не хочу тебя огорчать, но, видимо, сегодня все отменяется. В пробке стою, причем пока еще только на работу. Конкретно так стою – люди вон вышли из машин и курят, томно поглядывая в светлую даль. И, судя по всему, ничего хорошего в этой дали нет. А у меня заказчик уже в офисе сидит, ждет – и намерен дождаться, так как ему этот проект нужен выше крыши. Так что на работу я должен попасть сегодня – кровь из носу. А ехать мне туда еще не час и не два. Даже если клиент сходу на все согласиться, что еще никогда на моей памяти не происходило, то потом еще обратно к тебе, через весь город обратно ползти. А город стоит. Весь. Вон, какая метель за окном. Итого, раньше, чем часов через пять, я никак у тебя быть не могу… Да при чем здесь… Ну а что я сделать могу – я тут уже два часа сижу на месте… Да не работа у меня на первом месте… Да, подожди, не кричи… Черт!!!

И так уже нервы на пределе, и она еще туда же. И сигарет нет – именно тогда, когда они нужны как воздух. Стрельнуть что ли у кого-нибудь? Вылезать из теплой машины в эту пургу и плестись к тем мужикам, что курят впереди? Брр… А рядом одни угрюмые пенсионеры в Жигулях. Хотя нет, вон еще Бентли стоит через ряд. Водитель откинулся на сиденье, любуется снежинками на стекле. Философ, блин. Всегда завидовал тем, кто смог обустроить свою жизнь так, чтобы никуда не спешить. Я вот тоже падающий снег люблю, но воспринимать его сейчас не могу. Внутри как секундомер с обратным отсчетом до взрыва… а эти люди – как будто в другой реальности существуют. Я вот весной тоже, опаздывая куда-то, плелся в пробке мимо смотровой. А там сидит байкер на громадном таком чоппере, курит и на закат любуется. И все в нем говорит о том, что он сюда приехал не на встречу какую-то, а именно для того, чтобы посмотреть на закат над весенней Москвой. И только. От этой фигуры на фоне алого неба, как сейчас помню, такой свободой веяло, что взвыть хотелось. Ты тут крутишься как белка в колесе, бегаешь от заказчика к заказчику, в перерывах выслушивая вопли шефа по поводу дисциплины и корпоративной культуры, а рядом – руку протяни – есть другая реальность. Там живут свободные люди, которые могут приехать и просто полюбоваться закатом, когда им этого хочется. Или вот так вот как этот бентлеводец – сидеть и снежинки ловить на стекло, выключив дворники, и, при этом, еще и улыбаться так светло, каким-то своим мыслям. Только это, именно что, другая реальность. Вроде и рядом, но как попасть в этот параллельный мир – совершенно непонятно. Дело-то не в количестве денег. Тут надо что-то в голове менять. Да вот что?