Джо Питерс - Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство Страница 38

Хотя я был несколько смущен поднявшейся шумихой, я не думал, что делаю что-то очень скверное. Опираясь на свой прошлый опыт, я не видел ничего необычного в том, чтобы переспать с кем-то по обоюдному согласию. Но нет ничего удивительного в том, что у персонала детского дома было иное мнение на этот счет, и они просто ужаснулись, когда поняли, что произошло у них под носом, под их присмотром, и немедленно устроили совещание по этой проблеме. Трудно даже представить, сколько часов за эти годы было потрачено разными людьми, чтобы решить, что со мной делать, хотя на самом деле они ничего не знали о том, что творилось в моей жизни или в моей голове.

Так как Джин в прошлом была более послушной, лучше себя вела и отставала в развитии даже от меня, они увидели во мне виновника случившегося и решили, что я обманул бедную девочку. Хотя именно она первой начала ко мне приставать, и все произошло по обоюдному согласию. Я допускаю, что формально можно сказать, что я «воспользовался ситуацией», хотя я ничего не заставлял делать ее насильно. Конечно, я поступил неправильно, но было неудивительно, что на тот момент у меня почти отсутствовали представления о том, что хорошо и что плохо, а Джин определенно не делала ничего, чего не хотела бы сама.

Кроме нормального негодования и возмущения подростка на воспитании, у меня возникло чувство, что ко мне придираются, и особенно мне надоел один социальный работник, старавшийся доказать, что я – сексуальный маньяк. В конце концов моему терпению пришел конец. Я помчался на автостоянку и перевернул его маленький 2CV колесами наверх [4] . Мой гнев как будто дал мне сверхчеловеческую силу, прямо как моей матери.

Если социальные работники решили, что я так дезориентирован в вопросах интимных отношений и развит не по годам, интересно, почему они не попытались выяснить, разобраться, как я стал таким. Оглядываясь назад, я не могу понять, почему все не встало для них на свои места и они продолжали верить маминой истории о том, что я стал таким несносным и агрессивным из-за папиной смерти. И тут больше нечего рассказывать. Тем не менее, случай с переворотом машины социального работника только лишний раз подтвердил мамин рассказ.

Из-за моих отношений с Джин я был переведен обратно в большой детский дом, и на мою репутацию было поставлено еще одно пятно. Я все больше начинал походить на безнадежный случай для тех, кто все еще пытался найти способ помочь мне.

Глава 16 Мамин вор

После шести месяцев, проведенных в разных детских домах, мать вернулась в мою жизнь, снова изображая вселенскую доброту и умоляя вернуться домой. Когда мне сказали, что она хочет меня видеть, меня тут же окатила волна страха, хотя я знал, что она не сможет напасть на меня, когда вокруг столько людей. Несмотря на то что я не хотел ее видеть, мне не оставили выбора, и где-то глубоко-глубоко в душе я даже с нетерпением ожидал услышать о том, как поживает Томас. Какой бы ужасной ни была моя семья, она все равно оставалась моей семьей, и между нами образовалась эмоциональная связь, которую даже мать была не в состоянии окончательно уничтожить. Когда она приехала в детский дом, я обнаружил, что она беременна от Амани. Это был бы уже седьмой ее ребенок. Мне стало плохо от одной мысли, что еще один ребенок придет в этот мир отданным на милость этого чудовища.

– Я обещаю, что с тобой ничего не случится, если ты вернешься сейчас, – заверила она меня со всей искренностью, на которую была способна. – И я буду держать мальчиков подальше от тебя.

Я не поверил ей ни на секунду, и она, должно быть, заметила это. Трудно вообразить, как у нее хватило наглости даже подумать о том, чтобы попросить меня вернуться, учитывая то, сколько раз она меня уже предавала. Но моей матери наглости было не занимать. Складывалось впечатление, что теперь она сваливает все на Ларри и Барри, хотя они делали только то, что она им приказывала или на что сама давала разрешение.

– Слушай, – сказала она, сохраняя серьезное выражение лица, – Я знаю, что плохо обходилась с тобой в прошлом, и действительно сожалею обо всем, что сделала.

Я стоял со скрещенными на груди руками и слушал.

– Амани ушел, – сказала она так, словно проблема была исключительно в нем, а не в ней. – Я избавилась от него.

Эта новость меня обрадовала, потому что я понимал, как возросли мои шансы при необходимости защитить себя, если я буду противостоять только ей одной. Против них двоих у меня не было ни единого шанса – да и ни у кого не было. Я все еще не мог понять, зачем я ей понадобился, если она столько лет говорила, как меня ненавидит, и даже хотела убить. Возможно, подумал я, потому что теперь с ней не было Амани и ей просто нравилось иметь полный дом людей, подчиняющихся ее воле. Несмотря на все то, что мать вытворяла со мной и на то, что я все еще не доверял ей, я решил дать ей шанс. Видимо, очень глубоко в нашем подсознании заложено что-то, заставляющее нас верить, что наши матери любят нас, несмотря на все очевидные доказательства обратного. Так происходило и со мной, когда я думал о матери. Что еще, если не это, могло заставить меня хотя бы обдумать предложение вернуться к жизни с человеком, который так сильно меня ненавидит, совершенно открыто проявляет желание причинить мне боль и использовать до конца моих дней? Мне хотелось верить, что моя мамочка меня любит, даже если она была этой ужасной женщиной. Мне хотелось, чтобы она была со мной такой же, как с Элли и с Ларри и Барри. Я старался убедить себя, что она, наконец, говорит правду и что теперь, когда я стал старше и могу лучше о себе позаботиться, все изменится, что я буду принят как член семьи, а не как маленький грязный ублюдок для развлечения, который должен залезать под стол и есть объедки, словно пес.

Наверно, главной причиной моего возвращения стало то, что я стал гораздо уверенней в себе после месяцев, проведенных вне дома, и полученного за это время опыта. И я чувствовал себя в относительной безопасности, потому что знал, что, если что-то пойдет не так, я могу, по крайней мере, уйти и вернуться в детский дом. Я был уверен, что теперь обладаю большей властью над собственной жизнью, ведь мне уже было почти пятнадцать (близилось совершеннолетие), и никто не сможет сотворить со мной то, что осталось в прошлом. Еще я хотел снова увидеть своего младшего брата Томаса, которого я всегда любил и который прошел через многое из того, через что прошел я, хотя мы никогда не говорили об этом начистоту.

К этому времени городской совет переселил маму в дом поменьше и посовременней. Он тоже был полуотдельным [5] , но имел всего два этажа и находился в другом районе города. Очень милый дом, с расположенным за ним большим садом. У мамы в ногах начали проявляться признаки артрита, так что лестницы и уборка в старом доме стали для нее настоящей мукой. Сложно было вообразить, чтобы такая ужасающая природная сила могла постареть и стать уязвимой. Я заметил, что мать стала больше походить на пожилую женщину: дома она носила старомодную одежду, шлепанцы и мешковатые черные брюки каждый день, с утра до вечера. Когда мать выбиралась в паб, то по-прежнему одевала яркие платья в цветочек, но за последние годы она набрала вес, и на женщине таких форм они выглядели несколько пугающе. Она все еще пыталась прихорашиваться перед выходом на люди, и ее волосы и макияж были безупречны, но она больше не выглядела молодой.

Но после ухода Амани это не останавливало мужчин, желающих подцепить ее в пабе. Однако осмелюсь предположить, что обычно они уже пропустили несколько стаканчиков, прежде чем отваживались поехать с ней домой. Как правило, она отводила их прямо к себе в спальню, и мы часто слышали, как они развлекаются. Мы все старались держаться от них подальше, но иногда по утрам нам попадались украдкой покидающие дом мужчины, и некоторые их них выглядели просто отталкивающе. Думаю, накануне мать напивалась так, что была уже не в состоянии судить о привлекательности. Впрочем, Амани тоже был далеко не красавцем, так что, возможно, внешний вид не играл для нее никакой роли.

Когда я согласился вернуться домой, мама сказала, что я могу жить в комнате Элли и Томаса, отделяя меня от Ларри и Барри согласно своему обещанию. Неплохое начало, подумал я. Оказалось, что Амани и вправду ушел, а за ним и след простыл дяди Дугласа и других его больных дружков. Насколько мне известно, Амани вернулся к моей тете Мелиссе, порвав все отношения с мамой. По мнению других, мать хотела от него более серьезных отношений, когда узнала, что беременна, но он решил, что она пытается обмануть и привязать его к себе, и сбежал. Не думаю, что Амани когда-нибудь объявился, хотя бы ради того, чтобы взглянуть на своего ребенка. Я никогда больше его не видел.

Мама действительно изо всех сил старалась побороть плохую сторону своей личности и часто извинялась перед нами за те ошибки, которые совершала в прошлом в моменты, когда ее переполняла жалость к себе, особенно после того, как она выпивала немного лишнего. Я пытался сдержать воспоминания, лежавшие на мне тяжким грузом, и хотел начать все сначала, не вспоминая о прошлом, но иногда это давалось очень нелегко. Мне помогало то, что мы живем в новом доме, потому что мне не приходилось бывать в тех же комнатах, где меня держали пленником и мучили. Благодаря новому дому я успешно избегал пробуждения самых мрачных мыслей и воспоминаний.