Эшли Родс-Кортер - Три коротких слова Страница 38

– Эшли, так я подписываю документы?

Мне уже исполнилось двенадцать, а значит, требовалось мое согласие. Повисла напряженная пауза. В тишине слышалось прерывистое дыхание Гэй. Дедушка снова кашлянул.

– Я не против, – пробормотала я. Три коротких слова – и дело сделано.

Гэй промокнула платком глаза и потянулась губами к моей щеке. Я отпрянула и с силой принялась тереть щеку, вытирая невидимый след от помады.

Стоило мне направиться к двери, как Фил подтолкнул меня в противоположную сторону – к судье. Стоя навытяжку, мы сфотографировались. Мэри Миллер подарила мне букет цветов, и снова потребовалось фотографироваться. Наконец, мы вышли под палящее солнце. Вот бы растаять прямо там, лишь бы не садиться в машину с Кортерами, прикидываясь, что теперь мы будем жить долго и счастливо.

Мы заехали в «Дом» на сладкий стол. Когда-то и я бывала на таких спектаклях в честь усыновленных детей, которые потом снова возвращались в приют. Не стоило и все это затевать. Мои прежние друзья смущенно столпились вокруг стола и, доев угощение, тут же разбежались. Люк, вместо того чтобы терроризировать собравшихся, покорно сидел над стаканом лимонада.

Мэри Фернандес в последний раз спросила, как я себя чувствую.

– Бедный Люк, каково ему сейчас, – прошептала я.

– Сегодня твой день, Эшли, – ответила психолог, но дурное предчувствие не покидало меня.

Вскоре произошло нечто совершенно неожиданное: я потихоньку начала пробовать непривычную еду. Однажды после похода по магазинам Кортеры решили зайти в японский ресторан.

– Купить тебе гамбургер сейчас или потом? – спросил Фил.

– Я еще не проголодалась, – пробурчала я.

Симпатичный официант привычным жестом сунул мне под нос тарелочку с нарезанной сырой рыбой. Желая произвести на него впечатление, я ловко забросила кусочек себе в рот. Рыба оказалась очень нежной, сладковатой, с необычным привкусом.

– Как вкусно!

Гэй и Фил в изумлении переглянулись. Я стянула кусочек ролла с тунцом с тарелки Фила и тоже отправила его в рот.

– Можно попробовать суп? – попросила я.

Фил поставил передо мной тарелку, и я все съела – даже морскую капусту.

– Купить тебе гамбургер? – спросил Фил, когда мы сели в машину.

– Не-а.

Через пару минут я не удержалась:

– Поверить не могу, что ела сырую рыбу!

После того, как улеглась кутерьма с удочерением, тиски, сжимавшие меня изнутри, разжались, и я стала проявлять интерес к еде. Оказалось, что в любом ресторане можно найти что-нибудь по душе, и мне больше не приходилось вставать из-за стола голодной.

Начался очередной учебный год, и как нельзя вовремя, потому что мы с Гэй все чаще ссорились. Она не давала мне свободно вздохнуть, и я частенько ее провоцировала.

На Хеллоуин ко мне зашла Тесса. Выбрав юбки покороче, мы густо накрасились косметикой.

– Что это у вас за костюмы? – спросила Гэй.

Вихляя бедрами, я прошлась по коридору на высоких каблуках и остановилась в вызывающей позе.

– Проститутки.

– Я не выпущу тебя в таком виде! – взорвалась Гэй.

– А почему Тессе можно? – Мне стало досадно, что меня унизили на глазах у подруги.

– А Тессу я отвезу домой, и посмотрим, что на этот счет скажет ее мама. Если ты сейчас же не переоденешься, никуда не пойдешь!

Не говоря ни слова, я смотрела сквозь нее.

– Можешь хоть все глаза просмотреть – этот номер со мной не пройдет. Я-то знаю, что у тебя на уме.

– Ты безмозглая… – Я чуть было не перешла на крик, но вовремя себя одернула. Прежде я никогда не обзывала Гэй в лицо и не знала, чем это чревато.

– А ты ведешь себя как твоя мать!

Я пошатнулась, хватая губами воздух, словно меня ударили. Гэй явно хотелось взять свои слова назад. Придя в себя, я притащила бусы и шали, и из нас вышли две вполне благопристойные цыганки.

Среди старых фотографий Гэй нашла еще кое-что: письма моей мамы, тети Лианны и Дасти, но предпочла умолчать об этом. И лишь оформив удочерение, она связалась с тетей Лианной. Тетя невероятно обрадовалась и все рассказывала Гэй, как они с мамой по очереди меня нянчили. Тетя Лианна вышла замуж и родила двоих мальчиков. Дядя Сэмми тоже женился и пытался разыскать нас с Люком. Гэй спросила у тети, как лучше связаться с Лорейн. Выяснилось, что у нее теперь постоянная работа и новый сожитель. «Ей бы очень хотелось узнать, как поживает Эшли».

– Я ей напишу, – сказала Гэй.

– Только держите ухо востро, – предупредила тетя Лианна.

Мэри Фернандес и Мэри Миллер в один голос предостерегали Гэй. По мнению психолога, я должна впитать ценности новой семьи, прежде чем снова начну отождествлять себя с мамой. А Мэри Миллер, истратившая несколько лет на общение с мамой, попросту ей не доверяла. Фил не поддержал затеи Гэй и настоял, чтобы письма приходили на адрес нашего адвоката. Гэй целый год скрывала от меня переписку с мамой.

Приезжая к Люку в «Дом», я всякий раз с содроганием задумывалась, что стало бы со мной, если бы меня не удочерили. Если раньше приют казался мне тихой заводью, то теперь в моих глазах он стал тюрьмой, где Люк отбывал бессрочное наказание. Однако отношения с Гэй у меня по-прежнему не ладились.

Брук согласилась, что Гэй не только не имеет представления, что носят девочки нашего возраста, но и отвратительно одевается сама, а кроме того, не делает маникюр, не носит джинсы и туфли на высоком каблуке. Табита, в свою очередь, заметила, что в ее семье куда более строгие правила, чем у Кортеров. Да, в мои обязанности входит накрывать стол, зато мне не приходится, как Табите, каждый вечер вручную вытирать хрупкие фарфоровые тарелки. Тебе еще повезло, добавила она, и я нехотя согласилась.

Дедушка Вайзман, отец Гэй, жил в паре миль от нас. У меня всегда перехватывало дыхание на подъезде к его дому: входную дверь сторожили два огромных каменных льва – точь-в-точь как в моих мечтах. Дедушка не мог не заметить, что мне сложно найти с Гэй общий язык, но вместо того, чтобы защищать свою дочь, он однажды сказал:

– Если она снова будет на тебя наседать, смело жалуйся мне. Я ее приструню. – Его морщинистые губы сложились в улыбку. – А теперь покажи-ка мне твой табель. – Дедушка пробежался взглядом по моим оценкам. – За успехи отличные – плачу наличными.

И он протянул мне сто долларов.

– Для отличников устраивают торжественный завтрак, но Фил и Гэй не смогут прийти. Ты пойдешь со мной? – попросила я дедушку.

Он просиял.

Однажды в январе Гэй заехала за мной после школы.

– Мы снова собираемся в Вашингтон, – сообщила она, тяжело вздохнув, точно речь шла о досадной необходимости.

– Что снимаете на этот раз?

– Вообще-то зовут тебя, – и она протянула мне факс-сообщение от директора Фонда Дейва Томаса, который приглашал меня посетить мероприятие в Белом доме.

– И я встречусь с президентом?

– Не уверена, но там будет первая леди.

В Вашингтон я полетела вместе с Гэй. Пройдя контроль, мы зашли в женскую уборную, расположенную в Восточном крыле. По стенам в комнате отдыха висели портреты первых леди. Гэй сфотографировала меня на их фоне. Даже на бумажных полотенцах был логотип Белого дома, и я оторвала парочку листов для подруг.

Я поднималась по мраморной лестнице под звуки классической музыки в исполнении струнного трио.

– Тебе нехорошо? – спросила Гэй, заметив, как я раскраснелась от возбуждения.

– Душновато здесь, – ответила я. Не хотелось объяснять, что сбылась моя детская мечта: будто я оказалась в «приемышах» совершенно случайно, а на самом деле мне уготована другая, роскошная жизнь.

На конференции представляли программу, разработанную для детей, которые выходили из-под юрисдикции органов опеки и попечительства. Одна из приглашенных девушек рассказывала, как она училась днем, а ночью спала на пустых каталках в пунктах скорой помощи. Неужели это и Люка ожидает, подумала я.

По окончании презентации Гэй подвела меня к Майклу Пираино, исполнительному директору Национальной ассоциации государственных адвокатов-представителей.

– Я гляжу, ты здесь от Фонда Дейва Томаса, – сказал он. – Молодец!

– Она такая, – похвасталась Гэй.

– Что ты думаешь о предложениях миссис Клинтон? – обратился ко мне мистер Пираино.

Наверное, стоило ответить ему что-нибудь нейтральное, но из головы не выходили мысли о Люке и других детях из «Дома», которым усыновление не светит.

– Детям нужны семьи, а не программы, – ответила я.

– Сколько тебе лет? – поинтересовался мистер Пираино.

– Четырнадцать, – пробормотала я, решив, что он возмущен моей дерзостью.

– Ты заставишь говорить о себе, – произнес он с улыбкой.

– Эшли девять лет промаялась в приемных семьях, и если бы не ее представительница Мэри Миллер, маялась бы и по сей день.

– Достаточно одного неравнодушного человека, да? – сказал мистер Пираино, подмигнув мне.