Поппи Адамс - Мотылек Страница 38

Но там, куда вышли мы с Артуром, все могилы относились к девятнадцатому и восемнадцатому векам, так что Полин Эбби Кларк и ее соседей уже очень давно никто не помнил и никто по ним не скучал – а значит, никто не докучал дикой природе, во власти которой оказалось кладбище. Весной здесь буйствовали дикорастущие растения и насекомые. Теплыми вечерами из своих зимних коконов появлялись мотыльки, причем в таких количествах, что воздух буквально шелестел от трепета молодых крылышек этих созданий, которые, надо заметить, всю оставшуюся жизнь проводят в полном молчании.

– Люблю кладбища! – неожиданно для меня произнес Артур, когда мы стояли бок о бок, рассматривая надгробный камень Полин.

– Правда?

Меня удивила не столько симпатия к кладбищам вообще, сколько то, что он так свободно это признал. Сама я никогда не признавалась ни в чем подобном из опасения, что люди сочтут меня полоумной. Я знала, что жители деревни не раз замечали меня во время моих сумеречных странствий. Иногда охотникам на мотыльков приходится, как и их жертвам, вести ночной образ жизни. Но я знала, что миссис Акстел и ее подруги, увидев меня в безлюдном месте, тем более в таком жутком, как кладбище при церкви Святого Варфоломея, да еще и с галогеновой лампой, банкой патоки и укутанную в коврик, на следующий день насочиняют кучу зловещих небылиц. По взглядам, которые бросали на меня деревенские дети, я догадывалась, как пугают их рассказы о моих загадочных склонностях, к тому же раздутые буйным детским воображением.

Но Артур чужой в здешних местах, и его мнение обо мне было непредвзятым. К тому же он как горожанин не обращал внимания на мнение соседей.

– Хочешь побывать в самой маленькой церквушке в стране? – предложила я.

– Да, с удовольствием. Я и церкви люблю, – ответил он, и, помолчав, добавил:

– Даже не могу сказать почему.

Я и не нуждалась в его объяснениях. Я уже перестала посещать церковные службы, хотя в детстве не пропускала ни одного воскресенья, но зато завела привычку ходить в церковь в одиночку, втайне от всех. Мне нравилось это необычное, ностальгически-сладкое и волнующее чувство, которое вы не можете не испытывать, если все детство регулярно бывали в церкви. Бы приходите в освященное место и задаетесь вопросом, не совершили ли вы ужасную, непоправимую ошибку, отвергая Бога и пачкая свою душу.

Наша церковь больше походила на часовню: она была крошечной по размерам и при этом непропорционально высокой. По обе стороны от центрального прохода располагались три ряда деревянных скамей, а окна здесь находились настолько высоко, что лишь слабо освещали происходившее далеко внизу действо. Впереди стоял простой деревянный алтарь, а за ним к кирпичной стене было прикручено болтами изображение Христа почти в натуральную величину – золотой венок на голове, розоватая кожа длинными клочьями свисает с бедер… Позади, на запыленном полу, стояла небольшая каменная чаша, используемая как купель, а рядом с ней, занимая чересчур много места, лежал вырезанный из дерева святой Варфоломей. Как у всякого усопшего, его руки были скрещены на груди, глаза мирно закрыты, одежды безупречно аккуратны, а носки сандалий смотрели точно на крышу. Прямо у его ног стояла деревянная скамья. Когда мы с Виви были детьми, то любили сидеть рядом со статуей, опершись локтями на пальцы ног святого.

– Артур, посмотри сюда, – произнесла я, усевшись в первом ряду.

Артур опустился рядом со мной.

– Я про подошву левой сандалии святого Варфоломея, – добавила я, указав на нее рукой.

Он наклонился вперед, навалившись на мои ноги, и стал рассматривать статую. От ощущения его подбородка на моих коленях мне стало не по себе.

– «Вив», – проговорил он и, выпрямившись, рассмеялся. – Нехорошая девчонка!

– Вообще-то эту надпись она сделала моей заколкой. На это ушло немало воскресных служб, – сообщила я. – У Виви тогда были короткие волосы. Иногда мне кажется, что она отрастила их лишь для того, чтобы у нее всегда имелась под рукой заколка, которой можно что-нибудь осквернить.

– Правда? Она что, так любит осквернять все?

– О, она оставила память о себе на всем, что есть вокруг!

– Мне бы хотелось пройти по следу. Это было бы забавно. – Артур раскрыл сложенные ладони, словно собираясь читать книгу. – «Вандализм как деяние, проливающее свет на ранний период жизни Вивьен Стоун», – продекламировал он. – Я так понимаю, здесь никто не собирается драить ноги святого Варфоломея напильником? А раз так, то ее отметка останется тут навечно. Дети, которые придут сюда через двести лет, будут благоговейно произносить: «Когда-то здесь сидела Вив» – и представлять себе, каким человеком она была.

Мне смутно казалось, что Артур и сам пытается понять, что за человек его жена. Мы находились в церкви и обсуждали девушку, которую мы оба так любили, рассматривая буквы, некогда вырезанные ее рукой, сидя на скамье, на которой когда-то сидела она, – и у меня возникло чувство, что сестра, которую я так хорошо знала, становится менее материальной, менее достижимой, что она рассыпается в эфемерное, почти неземное создание, которое следует помнить и поклоняться ему. На краткий сюрреалистический миг мне представилось, что алтарь, молитвенники и тусклые окошки высоко над нами посвящены недосягаемой богине Виви. Мы молчали, но в этом молчании не было неловкости, и я подумала, как легко мне в обществе Артура, а также что между нами немало общего – любовь к сельской местности и к церквям, его неподдельный интерес к исследованиям, которые проводили мы с Клайвом…

Мы двинулись по направлению к дому. По пути Артур все расспрашивал меня о Виви. И хотя эти вопросы не были особенно личными, мне пришло в голову, что отвечать на них не стоит. Я чувствовала, что если бы Виви узнала о нашей прогулке вдоль ручья и о том, как мы говорили о ней, стоя на кладбище, а потом искали оставленные ею надписи в церкви, она добавила бы все это к списку строго-настрого воспрещенных вещей.

– Ну что ж, – сказал Артур, когда мы приблизились к дому, – самое время рассказать мне вашу фамильную тайну.

И хотя я видела его улыбку и догадывалась, что он поддразнивает меня, меня пронзил страх, что он начнет расспрашивать о пьянстве Мод.

– Я хочу знать, – властно продолжал он, – как вы определяете гусеницу-каннибала? Я про тот самый особый вид, о котором вы обе говорили.

– Ах вот ты о чем! – с облегчением протянула я и замолчала, размышляя, как облечь в слова то, что я знала инстинктивно. – Наверное, они обычно не такие мохнатые, как их братья, а еще какие-то…

– Какие?

– Дерганые, – наконец подобрала слово я.

– Спасибо, буду знать, – сказал Артур, вежливо открывая дверь передо мной.

Как я уже говорила, Артур лишь во второй раз приехал к нам, чтобы зачать ребенка для Виви, но после той прогулки к церкви неловкость ушла, мало того – его общество стало для меня более приятным. Ни Мод, ни Клайв не допытывались, зачем Артур приехал и как долго он собирается у нас гостить, и в течение следующих нескольких месяцев его приезды органически влились в нашу жизнь. Мод с каждой неделей пила все больше, а мы с Клайвом были слишком заняты своими исследованиями, так что визиты Артура стали для меня отдушиной в такой однообразной жизни в Балбарроу. Когда его не было, я часто вспоминала о нем, с нетерпением дожидаясь его приезда, и даже отсчитывала дни до той минуты, когда он в очередной раз расцветит скучную повседневность. Когда он наконец появлялся, помимо процедур по зачатию ребенка мы много гуляли и разговаривали, и я даже начала ощущать, что он понемногу проникает в ту область в моем сердце, в которой до этого находилась только Виви. Скажу вам правду, я верила, что он и сам с нетерпением ждет встреч со мной, хотя он никогда этого не говорил, а я не спрашивала.

Одновременно меня все сильнее мучили мысли о том, что моя жизнь увязает в обмане. С одной стороны, мне надо было держать планы по рождению ребенка втайне от Мод, с другой – необходимо было хранить секрет Мод от всего остального мира. Мое существование приняло вид настольной игры в предателей, в которой люди играли роль фишек или шашек. Но играла я одна, одновременно со всеми и против всех – аккуратно передвигала фишки, обеспечивая победу каждой из них и при этом не позволяя никому догадаться, что ими играют.

Во время седьмого ежемесячного визита Артура начались неприятности.

В тот день мы с Артуром дважды занимались сексом, и я отправилась спать пораньше. В десять часов вечера я проснулась от жажды и в полусне отправилась на кухню выпить воды. Включив неяркую лампу, я подошла к буфету, чтобы достать чашку. Когда я наклонилась за ней, кто-то схватил меня за волосы и дернул назад. Я громко завизжала. Неведомая сила оттащила меня от буфета и бросила на пол. Я все еще не до конца проснулась, а потому моя реакция была замедленной.