Колин Маккалоу - Милый ангел Страница 38

Выдайся день удачным, я вернулась бы домой в половине пятого. Но день оказался так себе, с работой я управилась только в шестом часу, поэтому возвращалась домой вместе с Пэппи, которая только недавно сдала экзамены. Она считает, что выдержала их, и я в этом не сомневаюсь. Сестер всегда не хватает – многих отпугивает жесткая дисциплина, тяжелая работа и необходимость жить в общежитии. Последнее беспокоит меня сильнее всего: к дисциплине Пэппи привыкла, пока еще была подчиненной сестер и относилась к низшему персоналу больницы. Но уживется ли Пэппи в крохотной комнатушке, если будет работать в большой больнице, и сможет ли делить комнату с кем-нибудь, если ее направят работать туда, где в общежитии не хватает мест?

– Лучше бы тебе оставить за собой комнаты в Доме, – сказала я, пока мы шли домой.

– Не получится, – возразила она, – и, честно говоря, Харриет, даже не хочется.

Ну что это такое? Сначала Тоби собрался съезжать от нас, теперь Пэппи! Останутся только Джим, Боб, Клаус и Гарольд. И двое новых жильцов, один из которых поселится прямо по соседству со мной. Когда Пэппи увезет свои книги, которыми уставлены стеллажи от пола до потолка, в постели мне будет слышно все, что творится за стеной: от соседней комнаты меня отделяет только заколоченная дверь с викторианскими панелями, тонкими, как картон. Да, я эгоистка, но ведь и Пэппи не подумала, каково мне будет остаться здесь. Будь проклят профессор Эзра Сумчатти! Когда Пэппи убила его ребенка, в ней погибло что-то еще, не имеющее отношения к младенцам.

– А по-моему, тебе следует поднапрячься и сохранить жилье в Доме, – заметила я, пока мы переходили Оксфорд-стрит. – Во-первых, на новом месте тебе не разместить и двадцатой доли книг, а во-вторых, ты уже слишком взрослая, чтобы жить среди смешливых и безголовых девчонок. Пэппи, они же просто младенцы!

Ох, как неудачно я выбрала слово! Но Пэппи пропустила его мимо ушей.

– Наверное, я смогу снять что-нибудь среднее между сараем и коттеджем в Стоктоне, – сообщила она. – Там и буду держать книги и коротать свободные дни.

Я услышала только одно слово – Стоктон.

– В Стоктоне? – ахнула я.

– Да, я подала заявление на место сестры в Стоктонской психиатрической больнице.

– Господи, Пэппи, как ты могла?! – выкрикнула я, останавливаясь возле больницы Винни. – Работа в психиатричке – это каторга, всем известно, что сестры и врачи там безумнее пациентов, а Стоктон – всем дырам дыра! Там повсюду песчаные дюны до самого устья Хантера, а компания помешанных, недоразвитых и уродов сведет тебя с ума!

– Надеюсь, наоборот, исцелит, – ответила она.

Да, этого и следовало ожидать. Особенно от Пэппи. Католикам легко: они могут отречься от мира, покрыть голову и уйти в монастырь. А что делать всем остальным? Ответ прост: надеть шапочку медсестры и устроиться на работу в психушку Стоктон, откуда даже до Ньюкасла сто миль, а парома невозможно дождаться. Пэппи решила искупить грехи единственным доступным ей способом.

– Я тебя понимаю, – выговорила я, и мы продолжили путь.

Когда мы вошли в Дом, в прихожей нас встретила миссис Дельвеккио-Шварц.

– О, вас-то мне и надо! – заявила она взволнованно и тревожно и тут же подавила смешок.

Этот смешок мигом успокоил меня: значит, с Фло все в порядке. Если бы что-то случилось с малышкой, ее матери было бы не до смеха.

– А что такое?

– Да Гарольд, – ответила миссис Дельвеккио-Шварц. – Ты не посмотришь его, Харриет?

Меньше всего мне хотелось видеть Гарольда, но просьба носила явно медицинский характер. Во врачебных вопросах наша домовладелица ставила меня неизмеримо выше Пэппи.

– Конечно. Что с ним? – спросила я, пока мы поднимались наверх.

Миссис Дельвеккио-Шварц зажала рот ладонью, сдавленно хохотнула и вдруг разразилась гоготом, в изнеможении помахивая рукой.

– Знаю, принцесса, тут нет ничего смешного, но это же умора! – отсмеявшись, заговорила она. – Ничего смешнее не слыхивала! Ох, не могу! Обхохочешься! – И ее снова одолел приступ смеха.

– Да прекратите вы! – прикрикнула я. – Что случилось с Гарольдом?

– Писать не может! – корчась от смеха, выкрикнула хозяйка.

– Что-что?

– Говорю, не писает он! Не может! Ох, умора!

Ее смех был настолько заразительным, что я с трудом удерживалась от улыбки.

– Бедный Гарольд. И давно это случилось?

– Не знаю, принцесса. – Она утерла глаза подолом, демонстрируя розовые панталоны чуть ли не до колен. – Я слышала только, что в последнее время он из уборной не вылезает. Я уж думала, у него запор – все свое держит в себе. Джим и Боб жаловались на него, Клаус тоже, Тоби просто бегал в нижнюю уборную. Я твердила Гарольду: прими английские соли, крушину или еще что-нибудь, а он воротил нос. С тех пор сколько дней прошло! А сегодня он забыл запереть дверь уборной, и я вломилась туда, чтобы не заставлял людей ждать. – С подступающим приступом смеха она успешно справилась. – Гляжу – стоит перед толчком, трясет свой старый стручок и ревет так, что сердце разрывается. А ведь всегда такой был чистюля – ни дать ни взять старая дева. Надо же, писать разучился! – И она снова затряслась от хохота.

Мне хватило объяснений.

– Ладно, хотите смеяться – смейтесь, а я иду к Гарольду. – И я вошла к нему в комнату.

Я очутилась в этой комнате впервые. Как и ее хозяин, все вокруг было тусклым, опрятным и невыносимо скучным. На полке над камином стояла фотография в серебряной рамке, на ней надменная старуха презрительно щурила глаза. По обе стороны от снимка в одинаковых вазах красовались букетики. Сколько книг! «Красавчик Жест», «Алый первоцвет», «Узник Зенды», «Разрушители плотин», «Деревянная лошадка», «Граф Монте-Кристо», «Стержень», «Тени былого», «Ученики Харроу». Все романы Хорнблоуэра. Невероятная коллекция сорвиголов, рыцарей в сверкающих доспехах и романтических фантазий, которые приелись мне к двенадцати годам.

Улыбнувшись, я поздоровалась с Гарольдом. Бедолага сидел скорчившись на узкой койке. Услышав мой голос, он поднял взгляд налитых болью глаз. Когда он понял, кто пришел, боль сменилась яростью.

– Ты ей проболталась! – закричал он на миссис Дельвеккио-Шварц, стоящую в дверях. – Как ты могла?

– Гарольд, я работаю в больнице, поэтому миссис Дельвеккио-Шварц обратилась ко мне. Я пришла, чтобы помочь вам, и давайте без глупостей, хорошо? Вы не можете мочиться, верно?

Его лицо исказилось, он прикрыл живот обеими руками, согнул спину и мелко задрожал, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом наконец кивнул.

– И давно это продолжается?

– Три недели, – простонал он.

– Три! Ох, Гарольд, почему же вы молчали? Почему не сходили к врачу?

В ответ он разрыдался. Плотина рухнула, но источник слез иссяк: из его глаз, как из выжатого лимона, выкатилось лишь несколько мутных слезинок.

Я повернулась к Пэппи:

– Надо немедленно везти его в Винни.

Несмотря на боль, Гарольд взвился как кобра:

– Не поеду в Сент-Винсент! Там католики!

– Тогда мы доставим вас в Сиднейскую больницу, – решила я. – Как только вам вставят катетер, станет гораздо легче. Еще будете удивляться, почему так долго мучили себя!

Представив себе Гарольда с катетером, миссис Дельвеккио-Шварц снова прыснула и зажала рот ладонью. Я обратилась к ней:

– Может, выйдете пока отсюда? И займитесь делом! Найдите старые полотенца на случай, если ему понадобятся в дороге, а потом вызовите такси. Живее!

Советуя Гарольду не бояться, но придерживая его с двух сторон, мы с Пэппи поставили его на ноги. От боли он не мог распрямиться и все держался обеими руками за низ живота. К тому времени, как мы доползли до прихожей, у дома уже ждало такси.

Младший стажер и сестра в Сиднейской больнице вытаращили глаза, узнав, что стряслось с Гарольдом.

– Три недели! – бестактно воскликнул стажер, но под нашими взглядами смущенно умолк.

Дождавшись, когда Гарольда усадили в коляску и увезли, мы покинули больницу и на Бельвью-Хилле успели на трамвай.

– За него возьмутся всерьез, – сказала Пэппи, когда мы нашли свободные места. – Дома он не появится, пока не познакомится с цистоскопом, капельницей и так далее.

– Значит, по-твоему, все не настолько плохо, – заключила я.

– Слишком уж хорошо он выглядит. Цвет лица не изменился, а боль причиняет только растянутый мочевой пузырь. Ты же видела, на что похожи пациенты с болезнями почек, мочекаменной болезнью или раком органов таза. Да, у него электролитный дисбаланс, но органических поражений скорее всего нет.

Ах, Пэппи, почему бы тебе не заняться общей практикой вместо психиатрии! Но высказать пожелание я не осмелилась.

Впервые я была избавлена от Гарольда, а тревога только усилилась. Чутье подсказывало мне, что этот и без того склонный к подавлению чувств человек стремительно скатывается к полной депрессии. Ему мало запоров, боль и унижения на него не действуют, и он дошел до удерживания в организме мочи. Остается лишь один шаг: прекращение самой жизни. Какого черта миссис Дельвеккио-Шварц потешалась над ним! Если она не научится владеть собой, рано или поздно Гарольд сведет счеты с жизнью. Хорошо, если не попытается прихватить на тот свет Джим, Пэппи или меня. Но разве можно вразумить порождение стихий вроде миссис Дельвеккио-Шварц? Она сама себе закон. Поразительная мудрость, бездна глупости. А если Гарольд покончит самоубийством, его бывшая любовница будет безутешна. Почему она не разглядела этого в картах? Ведь все же ясно, все на виду! Гарольд и Десятка Мечей. Гибель Дома.