Любко Дереш - Намерение! Страница 38

Снова все осыпается. Все в тумане. 9

Я буду помнить, чего бы это мне ни стоило.

Буду помнить.

10

Армянин отвел меня к себе домой. Все в тумане. Как я очутился в этом незнакомом месте? Не помню.

Квартира казалась мне смутно знакомой – по крайней мере я с первого раза нашел выключатель в туалете. В гостиной я обнаружил свой рюкзак. Это напоминало запутанный сон. Откуда тут было взяться моему рюкзаку? Узнаю свои штаны, следовательно, это мои вещи.

Все в тумане. Оглушение.

Армянина звали Акоп, и я не понимаю, почему он меня привел к себе. Он спрашивал, как меня звать. Я ответил, что Цпрмцгр, но не имел ни малейших оснований доверять себе. Он спрашивал, где я живу, я не помнил. Он спрашивал, чем я занимаюсь, я не помнил. Не мог даже дважды повторить свое имя, все забывалось, все осыпалось в туман. Все в тумане. КТО Я? Память отслаивалась, как листовое тесто. Я не знал, где я и откуда, был только благодарен этому незнакомцу, что он такой доброжелательный.

Акоп попробовал привести меня в сознание коньяком, но я немедленно вывернул выпитое в умывальник. Кишки завязались в узел.

В башке нарезка памяти

нарезкапамяти село, я живу в селе. Занимаюсь хозяйством, пропалываю огород. Вечером надо пойти к Шелепилихе, одолжить свечку – в хате опять проблемы с электричеством. У меня есть бабушка, я за нею присматриваю. Бабушка просила купить завтра в городе газету. Я читаю газету вслух, потому что для бабушки газетный шрифт слишком мелкий

нарезкапамяти

я хожу на дискотеку в сельский клуб. Наверное, я самый молодой пацан, которому тут дают девки. Мне это нравится, даже несмотря на то, что все они старше меня. Я с ними на равных. Только батя чтоб не узнал, а все остальное – фигня.

И еще у меня какие-то странные прыщики появились, недавно ходил за клуб поссать, пробовал рассмотреть, да мало света. Блин, свербит как-то непривычно. Это, наверное, бабу хочется. Взрослею все-таки

нарезкапамяти уже, курва, сорок, а я, бля, все пашу киномехаником. Не, бля, это я недавно сюда устроился, а с прошлой, сука, бля, гады, выперли. Уже, курва, сорок, как быстро время летит, только что был, бля, пацаном, бегал за клуб девок ебать, нахуй блядь, а тут вон куда, бля, все зашло. Ремень, нахуй, старый такой ношу, и выкинуть, курва, жалко, и разлазится уже. Надо ногти наконец обрезать, а то как у бомжа, нахуй. Что-то я вообще, вижу, нахуй блядь, опустился за этот месяц – башка жирная, морда, блядь, распухла, надо, блядь, завтра встать в шесть утра, пойти на стадион побегать

нарезкапамятинарезкапамятинарезкапамятинарезкапамятинарезкапамяти

все крутится, меня тошнит, все крутится, если бы можно было вырыгать, просраться, и все бы прошло, а оно крутится и крутится, невозможно остановиться, гады, бля, как тошнит, фашисты, блядь, замучили, как тошнит

ни кто я ни где я

хоть бы это кончилось эта тошнота я просто стекаю через огромную дыру которой меня тошнит которой мне так паршиво аж немеют аж слипаются виски

где я

стоп-кадр

– Ты не сможешь повести ее за собой, – говорит Гагарин. Голос у него сухой и грубый.

– Я тебя вспомнил! – радостно кричу ему. – Юра, я тебя помню!

Гагарин никак не реагирует, только смотрит своими темными, как сон, глазами. В осеннем воздухе изо рта идет пар. Глухая ночь. Только свет из переулка.

– Юра, я помню тебя! Мы с тобой в баре работаем, правда же?

– Успокой разум и слушай. Все равно сейчас все забудешь. Просто слушай. Это касается тебя и твоей подружки.

– Говори, я слушаю.

– У тебя нет силы на двоих. Чтобы вести за собой, нужно иметь силу пояснить, для чего. Привлечь, заинтересовать. У тебя хватит силы только на насилие.

– Почему? – спрашиваю, внутренне бунтуя. – А может, как раз? А может, хватит?

– Ты не с человеком будешь бороться, а со стихией. Все должно происходить само или не должно происходить вообще. Ты не сможешь ее вести за собой, – шепчет он. – У тебя нет силы на двоих. Понимаешь, братуха? Брат! – шепчет он. – Брателло, запомни это, браток! Я знаю, ты захочешь забыть, бразер, ты слышишь? Мы братья, как уорнер бразерз, братья по крови и по праву, и по леву тоже братья, только вспомни

один вкус…

вспомни, приказываю себе

ВСПОМНИ!

11

ТОШНОТА ОТСТУПАЕТ. Сквозь запотевшие окна электрички я вижу Сколивские Бескиды, которые дымят. Один вкус.

Я пробую рассмотреть сквозь стекло что-то еще, когда обнаруживаю, что стою около непрозрачного окна («Открытого кафе»!)

(квартиры Акопа!)

(дома в Медных Буках!)

(вагона-ресторана в поезде в Ужгород!!!)

своей комнаты в Хоботном.

Мир кажется мне нематериальным, ненадежным. Вместо меня в этом мире присутствует опустошенный призрак, пугало на осеннем ветру, от которого хочется плакать.

Я припомнил – припомнил все, что на самом деле случилось с Гоцей Дралой, и со мной, и с Юрой по прозвищу Гагарин. Тяжелый камень скатился с моей груди, потому что лучше знание, чем немощь.

Я изрядно замерз. На улице светало, а я стоял у окна в одних трусах, и меня трясло от холода.

12

Оделся, пошел на кухню и растопил печку. В хате повисли голубые сумерки, замешанные на запахе старого человека. Подогрел чайник, заварил себе кофе из цикория. Сел и задумался.

Как я мог жить раньше, не помня Гоцу Дралу? Не помня кафе, не помня самого себя – как я мог? Жил, как зомби, не осознавая, где я, когда я.

Что было в моей жизни важного, настоящего? С тем же успехом я мог и вообще не жить.

Каждая минута.

Каждая минута теперь как подарок.

Жить изо всех сил, жить изо всех жил. Жить в Духе, действовать Духом. Ежесекундно, изо всех сил, до последнего вздоха намереваться вернуть бесконечность, которая тут, рядом, на расстоянии протянутой руки.

Изо всех сил Быть – только это что-то может значить против холодной, немой тьмы, которая рано или поздно поглотит каждого из нас.

Глава X Жить значит оставаться живым

1

Все, что можно сделать на протяжении жизни, делается сейчас – или не делается вообще. Я помнил, что со мной может случиться к сорока годам, если не изменить ничего сейчас. При «нормальном» способе жизни к сороковке человек превращается в руину, все еще убеждая себя, что самочувствие более-менее неплохое, что каждый день болит в другом месте, а вот завтра – о, завтра он встанет в шесть утра, пойдет на стадион бегать, подтягиваться, обливаться водой.

Все, что можно сделать за жизнь, делается сейчас. Или не делается вообще.

2

Я держался за эту мысль и от нее медленно трезвел. Первое, что я сделал – начал просыпаться, как все в Хоботном, на рассвете. Я заставил себя обливаться водой из колодца. Не знаю, дает ли это что-то на самом деле, но знаю точно: если это делать настойчиво, жизнь изменится.

3

Нужно много работы. Много физической работы, чтобы отвлечься на время от навязчивых мыслей про тошнотную нарезку памяти.

В конце марта стояла сухая погода, и я вскопал огород возле конюшни. Его было немного, может, полсотки. Для сравнения: куда больше места занимал сад. Выкорчевал старые кусты смородины черной и красной. Они уже лет пять не цвели. Выкорчевал старый крыжовник. Сложил коряги за хатой, а через две недели, когда они малость подсохли, спалил их вместе с разным мусором из гаража.

Пошел в село к Ганкевичам, купил у них пять тачек перегноя. Разбросал, снова перекопал огород.

4

Я наблюдал за собой со стороны. Во мне срастались два «я». Одно – которое жило у бабушки, другое – которое работало во Львове. Я снова попал в точку расхождения, в месяц март, когда я приехал в Хоботное. Я снова повторял работу, уже однажды сделанную. Снова думал думы, уже однажды продуманные. И я вспоминал, что в тех думах, которые я думал тогда, уже пряталось знание своей другой половинки.

Я словно шел параллельной тропой и наблюдал за собой со стороны. У меня появлялись воспоминания даже про это наблюдение.

5

Была некоторая морока с садом, я никогда раньше не обрезал плодовые деревья. Но наш сосед, старый мент Юрович, показал, как это делать правильно. Продал мне немного извести, еще и одолжил щетку.

Побелил деревья. В саду было семь старых яблонь, две груши, две вишни, старая и молодая, и одна желтая черешня. А возле самого крыльца росла развесистая алыча. А в уголке – толстый орех.

Обрезал малину, немного ее проредил. За те годы, что с бабушкой сидели ее дочери, никому до огорода не было дела. И понятно – свои еще не копаны, работы хватает.

На огороде я разбил грядки. Прикинул, что сажать бульбу не окупится, дешевле купить. Посеял морковку, петрушку. Немного позже, когда потеплело, посадил кабачки – очень хотел потушить их со сметаной.

Еще посеял укроп, любисток, базилик, евшан-зелье (эстрагон). Потом не нашел только базилик – должно быть, слишком глубоко посадил. Посадил чеснок, лучок. Еще раннюю редиску – «Белую бурульку» и «Рубин», а около дорожки, как меня учили дома, посеял салат – кудрявый и обычный.