Татьяна де Росней - Мокко Страница 38

Я чувствовала себя иссушенной. Я была словно пустая ракушка, я была пустотой – просто нечто легкое и туманное, переносимое по воздуху ветром. Я шла во влажной темноте ночи, словно сомнамбула. То, что я только что увидела и услышала, ошарашило, добило меня. Я знала, теперь я знала все, что хотела. И все же я ощущала не только умиротворение, но и жуткую усталость.

Гроза усилила запахи, которыми был наполнен воздух: цитрусовый аромат тамариска, островатый – гортензий. И вдруг мой нос уловил аромат смоковницы – пикантный, чувственный, с нотками запаха земли. Всколыхнулись воспоминания о нашем последнем отпуске в Италии. О смоковнице перед домом, окна которого выходили на море. Однажды ночью Эндрю увлек меня под это дерево, когда дети уже спали. Ночь была жаркая, как это часто бывает в Италии, и тяжелый, ароматный воздух ощущался как прикосновение влажной ладони к загорелой коже. Вспомнился жар его губ, задержавшихся между моими бедрами. Вспомнилось переплетение корней смоковницы, к которым я прижималась спиной, серая гладкая кора, густая зелень листьев над головами и этот головокружительный древесный аромат, нависающий над нами, словно душистый зонтик. Его смех, мой смех, пробуждение удовольствия, томное и неспешное, легкое, неуловимое… Эндрю. В это мгновение мне не хватало мужа так, что хотелось кричать, звать его по имени. Я нащупала карман куртки и только тогда вспомнила, что оставила телефон на прикроватном столике.

Смоковница росла по другую сторону от виллы, она оказалась небольшой, но пахла очень сильно. Это ее ни с чем не сравнимый изысканный аромат вернул меня в наше итальянское лето, напомнил то беззаботное, невесомое ощущение счастья, которое я так хотела обрести снова. Но, может, уже слишком поздно? Что, если я потеряла Эндрю? Удастся ли объяснить ему, почему для меня было так важно приехать сюда, узнать правду? Я опасалась его холодности, его презрения, боялась признаться себе, что, возможно, он меня уже не любит и что за эти четыре дня разлуки наш брак, и так хрупкий, окончательно развалился. Я нуждалась в нем, скучала по его молчанию, его силе, его прямолинейности. Теперь, когда я узнала, что произошло 23 мая, смогу ли я вернуть Эндрю, вернуть те чувства, испытанные летом в Италии, ту любовь под смоковницей, то взаимопонимание и взаимное желание, которого нам с некоторых пор стало не хватать?

Я сорвалась и побежала без оглядки, со всех ног, изо всех сил. Подошвы кроссовок скользили по влажному асфальту, но я не обращала на это внимания. Добежать до дома, позвонить Эндрю, сказать, как сильно я его люблю, как по нему скучаю, сказать, что теперь, когда я знаю, кто сбил Малькольма, я вернусь как можно скорее, да, я вернусь как только смогу!

Время приближалось к полуночи. В квартире у Кандиды во всех окнах горел свет. Мое сердце сжалось от дурного предчувствия. Задыхаясь от бега, я открыла дверь. Джорджия подбежала и прижалась ко мне с криком: «Мама! Мамочка!» Потом я увидела Арабеллу с мокрым от слез лицом. Ее поддерживала Кандида, которая тоже плакала. Я покачнулась, кровь отхлынула от лица, и мне пришлось ухватиться за дверь. Арабелла сказала, чтобы я не пугалась, но мне уже было страшно, мне хотелось зажать уши руками, я уже представляла худшее, слышала страшные слова: «Малькольм умер». Мой сын умер… Но Арабелла улыбнулась, и улыбка эта была радостной, хоть она и плакала навзрыд. Я едва успела схватиться за голову руками, как услышала ее голос:

– Не came out of the coma! Out of the coma!

Вышел из комы… Вышел из комы!

Арабелла протянула мне телефон и шепнула:

– No, not his mobile, call the hospital directly.

Джорджия продолжала обнимать меня ручонками. Дрожащими непослушными пальцами я набрала номер больницы и пробормотала:

– Это мама Малькольма.

Мне ответила Элиан, медсестра, которая мне нравилась:

– Мы уже два часа пытаемся до вас дозвониться. Ваш муж здесь.

Я сказала, что забыла взять с собой мобильный. Могу ли я поговорить с мужем?

Голос Эндрю. Дрожащий, но четкий и ясный, как у юноши:

– Where were you, Justine? Shit, where were you?[72]

Как объяснить ему, что мне только что пришлось пережить, что я узнала?

– Эндрю, теперь я все знаю! Я знаю, кто его сбил!

– Мне плевать! Он проснулся, он тебя зовет, его первое слово было «мама», слышишь меня, for God's sake,[73] его первое слово было «мама», а тебя здесь не было!

Я закрыла глаза.

– Прости, Эндрю. Прости. Умоляю, прости меня.

Было слышно, что ему трудно дышать.

– Я так испугался! Я уже думал, что все пропало. Думал, что ты ушла. Что решила бросить меня, что между нами все кончено. Джорджия сказала, что видела тебя сегодня с каким-то типом на мотоцикле. Она видела вас из окна. Она сказала, что тот тип тебя поцеловал. И я решил, что ты уехала к нему. Что все кончено.

– Нет, это был Лоран, флик, он отдыхает в соседнем городке. Он сказал, что полиция в понедельник утром придет к той женщине. Это совсем не то, что ты подумал!

– Жюстин, why are you not here?[74]

– Прости меня! Да, я должна быть в больнице! Я это знаю. Дай ему трубку! Ты можешь дать ему трубку?

Тишина.

И вдруг – голос мужчины:

– Мама!

Мужской голос, который я не узнала.

– Малькольм?

– Мама, где ты?

У Малькольма «сломался» голос.

Я почувствовала, как глаза снова наполняются слезами. Джорджия, которая по-прежнему висела на мне, тоже плакала.

– Малькольм, любимый! Мальчик мой!

– Мама, ты скоро приедешь? Мама?

– Да, сынок, я скоро приеду!

И снова голос Эндрю:

– Я заказал тебе билет через Интернет, ты вылетаешь завтра в семь утра. Гранбелла и Джорджия вернутся позже, днем.

– Как он? Как он себя чувствует?

– Он просто огромный. И бледный. Исхудавший. Завтра попробует встать с постели. Думаю, он уже выше тебя ростом. Врач доволен. Говорит, что последствий не будет. Но об этом мы поговорим завтра.

– Хорошо, завтра.

– Я был рядом, когда он открыл глаза. По-настоящему открыл глаза и увидел меня. Мне показалось, что он вернулся с другой планеты. Как будто во второй раз родился. Он посмотрел на меня и новым голосом, от которого я вздрогнул, сказал «мама».

Я могла только слушать и плакать.

– Я хочу, чтобы завтра вы все были здесь, со мной, you hear me?[75] Чтобы вы все трое были со мной – ты, он и Джорджия, вся наша семья, все мы четверо. Я больше не могу без тебя, без Джорджии, слышишь меня? Я больше не могу без вас, это сводит меня сума!

Я подумала о смоковнице, о магических картинках из прошлого лета. Наша семья, мы четверо. Дети, которые с радостными криками плавают в прозрачном море…

Голос Эндрю был теплым, вибрирующим. Он волновал меня. Его голос – такой, как раньше. Он так давно не говорил со мной таким голосом…

– I love you, you stupid, wonderful woman. I need you. I need you.[76] Завтра утром поезжай прямиком в больницу. Малькольм уже со всеми поговорил, пока мы разыскивали тебя, глупая наша девчонка, пока не выяснилось, что ты забыла свой мобильный в комнате. Я позвонил твоим родителям, сестре, Оливье. Подожди, снова даю трубку сыну!

Едва оправившись от изумления, в которое поверг меня голос Эндрю, его «I love you», я сказала Малькольму, что приеду завтра утром. Потом положила трубку, и мы еще какое-то время плакали вместе – Арабелла, Джорджия, Кандида и я. Кандида принесла из своего погребка бутылку розового шампанского, которое было теплое, но это уже не имело значения. Даже Джорджия получила глоток, а после мы все отправились спать.

Два часа ночи. У меня никак не получалось заснуть. Я вышла на балкон и села лицом к морю. Справа от меня виднелся маяк с белым глазом. Гроза ушла на запад, и на темном небе не осталось и следа от тяжелых туч. Я смотрела на север, где по ту сторону маяка меня ждали Малькольм и Эндрю. Завтра я обниму Малькольма, услышу его новый, «мужской» голос. Мама. Завтра, Эндрю и я…

Я отправила всем друзьям одно и то же сообщение: «Малькольм проснулся. Все ок». Я ощущала умиротворение. Все тело болело, но усталости не ощущалось, голова была светлая, тревога ушла. Я не потеряла Малькольма, не потеряла Эндрю. Завтра, через несколько часов, я увижу их снова… Я решила, что посплю в самолете. Никогда еще мне так не хотелось бодрствовать, как сейчас. И никогда я не спала так мало, как в эти несколько дней.

Четверг, пятница, суббота. Уже наступившее воскресенье. Воскресение встреч, воскресение радости. Счастья.

Мама.

I love you, you stupid, wonderful woman. I need you.

Мое тело расслаблялось, наполнялось покоем. Тяжесть, давившая на меня с той самой среды, понемногу таяла, уходила, убегала. Мне хотелось танцевать, смеяться, петь. Хотелось неистово обнимать Эндрю. Хотелось баюкать Малькольма и напевать ему «Lavender's Blue».

На небе взошла луна – странная, голубоватая, нереальная. Под ней белым светом светилась Скала Святой Девы – маленькая бледная точка в ночи. После грозы море успокоилось. Начался отлив. Шум прибоя стих, превратился в отдаленный шепот. Я вообще мало что слышала, только свист ветра, шелест изредка проезжающих машин и голоса из соседнего дома.