Мэри Элис Монро - Тысячи ночей у открытого окна Страница 4

– Возможно, чуточку эксцентрична в последнее время, но и только.

Безобидна? Эксцентрична? Фэй внезапно засомневалась в том, так ли уж хороша сделка с домом.

– Миссис Ллойд, миссис Ллойд – окликнула она хозяйку.

– Принимайтесь за свои дела, милочка. У меня сейчас назначена другая встреча! – Хозяйка прижала папку с договором к груди и с царственным видом, коротко, словно королева-мать, кивнув головой, поспешила прочь по извилистой тропинке.

Фэй осталась стоять на ступеньках крыльца, наблюдая за тем, как хозяйка дома исчезла за углом. Нехороший холодок подозрений пробежал по ее позвоночнику. Она могла поклясться, что заметила огромное облечение, промелькнувшее в глазах миссис Ллойд, когда подписывала договор.

Прежде чем снова войти в дом, Фэй бросила любопытный взгляд на окна третьего этажа. И тут же заметила мелькнувшую в окне маленькую руку и задергивающиеся занавески.

Вечерний ветер зловеще свистел за окнами детской спальни. Губы Фэй были плотно сжаты, и она судорожно сжимала в руках занавески, когда напряженно вглядывалась в темноту за окном, пытаясь разглядеть какие-либо подозрительные движения среди глубоких теней сада. Ветви яблони, отягощенные весенними цветами, раскачивались на все усиливающемся ветру, усыпая землю белыми лепестками, словно снегом.

Это был ее первый вечер в Лондоне. Все, что происходило с ней не так давно, казалось сейчас таким же далеким, как звезды, сверкающие в темном небе. Все вокруг казалось таким… незнакомым. Она должна получить эту работу. У нее не осталось ничего, кроме одежды в чемоданах и весьма скромных средств на банковском счете, которых едва хватало, чтобы свести концы с концами. Сейчас Фэй чувствовала груз огромной ответственности за тех двух самых главных людей в своей жизни, которые сейчас посапывали за ее спиной в кроватях с подоткнутыми одеялами. Она готова была сделать что угодно ради своих детей. Но иногда можно отдать все за то, чтобы почувствовать себя свободной.

Фэй глубоко вздохнула, затем закрыла окно и заперла его на щеколду.

– Нет, мам, не закрывай, – протянула недовольно Мэдди. – Ты всегда закрываешь окна. А мы любим, когда они открыты.

Фэй оглянулась на дочь, лежащую на краю односпальной металлической кровати. Дочь подпирала подбородок ладонью и смотрела на мать осуждающе, что более подходило сорокалетней женщине, чем восьмилетней девочке.

– Дождь собирается, – поспешно сказала Фэй.

– Ну и что. Все равно, пусть будет открыто.

– Давай не будем рисковать, – откликнулась Фэй.

– Это все из-за папы, да? – Ее бледная кожа и запавшие глаза яснее слов говорили о том, что больше ее дурачить не получится.

Фэй с шумом задвинула шторы. Временами проницательность ее ребенка ей сильно досаждала.

– Разумеется, нет, – солгала она. – Я просто не люблю, когда окна ночью открыты. И вообще, мы на самом деле не знаем, кто такие наши соседи. Бог знает, что творится на улице сейчас.

– Ты имеешь в виду, что там может быть папа? – надула губки Мэдди.

Фэй глубоко вздохнула. Да, подумала она. Папа сейчас где-то там. Далеко. Но она не знала, как долго океан будет служить для него преградой.

Фэй увидела, как ее страх тут же отразился в глазах дочери. Она слишком часто замечала этот страх в последние годы. Фэй подошла к кровати Мэдди, села рядом и, протянув руку, откинула несколько золотистых прядей со лба дочери. Какие у нее пушистые волосы, подумала она, стараясь стереть легкими движениями беспокойную складочку между бровей, прорезавшую лоб ее маленькой девочки.

– Да, папа где-то там, но он сейчас очень далеко и не сможет снова забрать тебя у меня. И никто никогда не сможет. – Фэй наклонилась к ней и тихо прошептала на ухо: – Твоя мама всегда будет о тебе заботиться.

В глазах Мэдди мелькнуло сомнение, потом она нахмурилась и, оттолкнув руку матери, отвернулась от нее и перевернулась на другой бок. У Фэй сжалось сердце, но неимоверным усилием воли она сдержала слезы. И все же почувствовала, как в ее доспехах образовалась брешь.

– Том ненавидит его, – тихо, словно с трудом, произнесла Мэдди.

Фэй обернулась и посмотрела на сына. Малыш лежал, закинув руки за голову и уставившись на светящиеся искусственные звезды на потолке. Том был чересчур мал и хрупок для своих лет, словно тень ребенка – бледная и молчаливая. Мать прекрасно понимала, что, несмотря на свое молчание, Том не пропустил ни одного слова из их разговора, уловил все его оттенки и понял все, что было недосказано. Маленький острый подбородок был сердито выдвинут, выражая слишком тяжелое, возможно, даже непереносимое для такого малыша чувство гнева и неприятие всего происходящего. Фэй снова, уже в который раз, ощутила свою беспомощность.

– Том, милый, ненависть – это очень плохое чувство, – сказала она. – Особенно если это касается твоего отца.

Мэдди выразительно фыркнула, а Том еще больше нахмурился.

Она не могла винить их. Роб был отвратительным отцом, самовлюбленным, мнительным и подлым человеком. И очень жестоким. Как она могла убедить своего сына хорошо относиться к отцу, когда сама ненавидела Роба О’Нила всей своей душой. Сейчас, в свои тридцать пять, она в этом уже нисколько не сомневалась. И все же, раз психотерапевт ее детей сказал, что ненавидеть своего отца очень вредно для их психического здоровья, она должна прикусить язык и загнать свои чувства как можно глубже, чтобы ненароком не проговориться при них.

– Если он попытается снова забрать нас, я сбегу, – заявила Мэдди, снова поворачиваясь лицом к матери. Тени под ее глазами, казалось, стали еще больше на фоне бледной кожи. – И я знаю, как это сделать, не сомневайся.

– Он больше вас не заберет.

– А вдруг попытается? Тогда я возьму такси до полицейского участка и оттуда позвоню тебе, хорошо?

– Тебе не придется этого делать.

– Я позвоню тебе, – упрямо повторила дочка, ее пальцы нервно смяли край розового одеяла. – Полиции ведь платят за это, правда? Они ведь получают за это деньги? Ну конечно же, – она сама важным тоном ответила на свой вопрос. – Я все хорошо продумала. И я позабочусь о Томе, не беспокойся! – Ее голос сорвался на высокой ноте, и Фэй испытала невыносимую боль, слушая, как ее маленькая дочка выстраивает свой собственный план на случай очередной катастрофы в их жизни.

Внезапно Мэдди пришла в голову новая, взбудоражившая ее мысль, она села на кровати и выпрямилась.

– Они ведь здесь называют полицию «полицией», правда? Или здесь есть какое-то другое, специальное слово?

– Тихо, Мэдди, – с ласковой настойчивостью прошептала Фэй, мягко накрывая сжавшиеся в напряжении губы дочери ладонью. Она смотрела на взволнованное личико девочки и снова, в сотый раз, прокляла себя за то, что позволила уничтожить столько лет их жизни. Будь проклят Роб! Мало того, что он превратил ее жизнь в ад, так он еще сделал невыносимой жизнь ее детей.

Мэдди внезапно крепко обняла мать, а Фэй, захваченная врасплох, невольно подумала о том, кто же из них двоих больше нуждался в объятиях и утешении. Она с трудом сдерживала слезы. И как только она могла позволить случиться тому, чтобы ее обожаемые дети почувствовали себя такими несчастными и напуганными? С той стороны, где стояла кровать Тома, раздались горькие всхлипывания.

– Тише, тише, малыш, – прошептала она, поспешив к кровати сына и целуя его в мокрые от слез щеки. Он тут же крепко обхватил ее шею руками. Фэй прижала его к себе, ощущая, как содрогается в рыданиях его худенькое тельце, как напряжено его личико, уткнувшееся ей в плечо. О боже! Ее бедный, милый тихий мальчик!

– Все не так плохо, как ты думаешь, – сказала она, стараясь придать своему голосу беззаботность, которой давно уже не чувствовала. Она потормошила сына, дразня и щекоча его. – Нет причин для беспокойства. И вообще, беспокоиться – это моя привилегия. – Напряжение в комнате ощутимо уменьшилось, когда она снова уложила сына и накрыла его одеялом. – Объявляю условия нашего договора. Мы будем здесь счастливы. И я не буду больше переживать и беспокоиться, если вы сами не будете ни о чем тревожиться. Идет?

– Идет! – ответила Мэдди за обоих. Фэй была вознаграждена за все свои старания милыми улыбками на детских личиках. Улыбками, которые, тем не менее, не отразились в их глазах!

Фэй прекрасно понимала, что убеждать себя не беспокоиться, – это все равно что приказывать солнцу не вставать утром или не заходить вечером. Как мать, она не могла не переживать и не волноваться обо всем, что касалось ее детей. Она нервничала, когда они вовремя не возвращались от друзей, и о том, кто такие эти самые друзья, она тоже тревожилась. В школе она в первую очередь изучала всех детей, а затем буквально сканировала лица всех взрослых, которые появлялись в школьных коридорах или в школьном дворе. Каждое утро она напоминала своим малышам, чтобы они не заговаривали с незнакомцами, и каждый вечер проверяла, закрыты ли наглухо все окна, заперты ли все замки и включена ли сигнализация.