Клэр Свотмен - Прежде чем ты уйдешь Страница 4

– Мама, где моя хоккейная форма?! – кричит она.

– Вон там, милая, – встрепенувшись, отвечает мама и показывает на аккуратную стопку выглаженной одежды на кухонном прилавке.

Господи помилуй, моя мама просто святая!

Потом мама замечает меня и выдавливает слабую улыбку:

– Привет, дорогая! Мы готовы, да?

Итак, мама меня тоже видит. Хорошо. Я делаю глубокий вдох и неуверенно улыбаюсь. При обычных обстоятельствах я сказала бы что-нибудь легкомысленное, типа: «Сплю и вижу, как бы поскорее отсюда убраться». Но сейчас на это у меня не хватает духа. Ведь я своими глазами видела, какой расстроенной она была еще минуту назад.

– Да, все уже упаковано. – И тут я замечаю, что у мамы припухли глаза.

Повинуясь порыву, я обнимаю ее. Она, похоже, немного удивлена, а потому только через пару секунд раскрывает ответные объятия. И, вдохнув знакомый аромат ландышевого мыла, я чувствую приступ ностальгии по прежней простой и незамысловатой жизни. Вот если бы всегда жить тихо и спокойно, как сейчас! Вот если бы всегда думать лишь об отъезде из дому, что я хочу на завтрак и как завести новых друзей.

Отстранившись, я замечаю, что мама недоуменно хмурится. Она, должно быть, удивляется, с чего вдруг мне вздумалось ее обнимать. Ведь Зои в подростковом возрасте никогда так себя не вела – она была слишком занята собой и своими переживаниями, чтобы заметить мамины слезы; более того, та, прежняя Зои скорее проигнорировала бы маму и устроила бы бардак на ее идеально чистой кухоньке, чем полезла бы обниматься.

Да, похоже, вести себя, как подросток, очень нелегко. Ведь я уже совсем другой человек. И тем не менее придется постараться.

Я подхожу к раковине налить воду в чайник.

– Чаю? – спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.

– Да, будь добра, милая.

– Угу, – бормочет Беки.

Она стоит возле кухонного шкафчика с хлопьями и жадно закидывает их в рот прямо из коробки, словно только что вернулась с голодного острова.

Я включаю чайник, сажусь за стол и жду, когда вода закипит.

– А где папа? – Я безумно хочу его снова увидеть.

– Ой, он на секундочку вышел за газетой. – Мама рисует в воздухе воображаемые кавычки.

Мы все знаем, что выражение «папа вышел за газетой» означает, что он решил втихаря выкурить сигаретку. А когда папа возвращается, прокуренный, карман его рубашки предательски оттопыривается от лежащей там пачки сигарет, однако мы все притворяемся, будто ни о чем не догадываемся, а он делает вид, будто в это верит. И к чему такие сложности?! Не понимаю. Я закатываю глаза и смотрю, как мама снова начинает суетиться. Она выдвигает ящики, стирает воображаемые пятна со столешницы, наклоняется, чтобы поднять рассыпанные Беки хлопья.

– Не надо за ней убирать. Она уже большая девочка и сама вполне способна это сделать. – Я киваю на дорожку из хлопьев, которую Беки оставляет за собой, совсем как Гензель и Гретель.

– Заткнись! – приходит в ярость Беки.

– Ничего страшного, милая. Я не против. Ведь мне все равно убирать.

– Но… – начинаю я и останавливаюсь.

Невыносимо видеть, что с мамой обращаются как с прислугой, но в свое время я сама вела себя точно так же, поэтому, пожалуй, стоит прикусить язык. Я встаю и разливаю чай, добавляю в чашки молоко, подсластитель для мамы, один кусочек сахара для Беки, себе – ничего.

– Милая, ты будешь завтракать?

У меня болит голова, я осторожно тру виски.

– Нет, спасибо. Я, наверное, выпью чай у себя наверху, а заодно закончу собираться.

– Хорошо. Увидимся позже. Но только не задерживайся, твой папа хочет выехать пораньше.

Кивнув, я поднимаюсь наверх и ставлю чашку с чаем на пол возле кровати. И снова ложусь. Мне необходимо секунду подумать.

Не уверена, удастся ли мне полностью досмотреть продолжение сегодняшнего дня, но это так странно, когда знаешь, что будет дальше. Через пару часов мы с папой и мамой уложим мои немногочисленные пожитки в машину, помашем на прощание Беки, которой разрешили остаться дома, чтобы не пропускать хоккейную тренировку и ланч в городе с друзьями; затем мы прибудем в Ньюкасл, и мое сердце будет колотиться от ужаса, когда мы поедем по незнакомым улицам. А подъехав к моему новому дому, мы разгрузим машину, и я впервые в жизни останусь сама по себе – только я и мои новые соседи.

На этом месте я словно получаю удар под дых, настолько сильный, что становится трудно дышать. Поверить не могу, что мне понадобилось столько времени, чтобы вспомнить.

В тот день – самый реальный день – я впервые увидела Эда. Моего Эда, которого я оплакивала последние два месяца. Эда, чья смерть сломала меня, оставив потерянной и обозленной.

Я перекатываюсь на бок, прижимая руки к животу и судорожно хватая ртом воздух.

Неужели это значит… Мне страшно даже сформулировать мысль…

Неужели это значит, что после двух месяцев скорби по Эду, после двух месяцев жизни с разбитым сердцем, двух месяцев отчаянных желаний потрогать щетину у него на подбородке, обвить руками загорелую шею и прижаться к нему всем телом, у меня появится шанс снова увидеть Эда?

Похоже, я вот-вот потеряю сознание.

В это трудно поверить, и тем не менее я не могу дождаться.

Равномерное покачивание машины усыпляет меня, потому что, когда я открываю глаза, папа, оказывается, уже успел припарковаться. Мама с улыбкой поворачивается ко мне с переднего сиденья, и я оказываюсь в 1993 году, и у меня все хорошо, и я улыбаюсь маме в ответ.

А потом я вспоминаю и снова начинаю задыхаться.

– Милая, ты в порядке? Ты ужасно побледнела.

Я выпрямляюсь, вытираю ниточку слюны в уголке рта.

– Да, просто немного задремала. Извини.

– Это меняет дело, – хмыкает папа.

– Джон, оставь ее в покое.

– Что? Она ведь еще подросток, а подростки всегда такие. – Папа кивает в сторону окна. – Посмотри, вот твой новый дом.

Я бросаю осторожный взгляд на маленький домик с террасой, в котором буду жить весь следующий год. Дом я знаю как свои пять пальцев, и эта мысль вызывает у меня улыбку.

Обшарпанная дверь открыта, оттуда выходит женщина средних лет и спешит к нам навстречу.

– Привет… э-э-э? – С теплой улыбкой она протягивает папе руку.

– Джон. – Папа отвечает ей крепким рукопожатием. – Джон Морган. А это моя жена Сандра.

Они жмут друг другу руки, и женщина поворачивается ко мне:

– Итак, ты, должно быть, Зои. Я мама Джейн. Кара. Очень рада тебя видеть.

– Здрасте, – бормочу я, стараясь не показывать, что уже знаю, кто она такая.

Мы заносим вещи внутрь и оставляем их в ближайшей комнате, в которой оказываемся.

– Сейчас найду чайник. – Мама сдирает скотч с одной из коробок.

– Не надо. Я уже приготовила чай. – Кара ведет нас на кухню.

И пока мама с папой болтают с Карой, я прокрадываюсь наверх, чтобы осмотреться. А когда вхожу во вторую комнату, у меня перехватывает дыхание. Какая-то девушка, стоя спиной ко мне, аккуратно вешает джинсы в шкаф. Я вижу знакомые белокурые волосы, собранные на затылке в конский хвост. Она оборачивается посмотреть, кто там пришел; ее юное хорошенькое личико расплывается в широкой улыбке.

– Привет, я Джейн. Ты, должно быть, Зои. Заходи. Присаживайся. Ой, если, конечно, найдешь куда.

Она отодвигает в сторону ворох одежды, чтобы освободить мне место, я сажусь и пытаюсь сообразить, что можно сказать человеку, которого знаю как облупленного, но с которым, по идее, встречаюсь впервые. Боже, как жаль, что для таких случаев нет специального руководства, оно бы мне сейчас здорово пригодилось.

– Очень приятно, что мы наконец смогли познакомиться. – Я осторожно усаживаюсь на край ее односпальной кровати.

– Мне тоже. Я надеялась, что ты приедешь первой.

Отлично. Все идет своим чередом. И пока никаких посторонних. Я оглядываю комнату и улыбаюсь:

– Похоже, кроме нас, девочек тут больше нет. Интересно, а когда приедут остальные?

Она пожимает плечами:

– А бог его знает. Будем надеяться, что они не окажутся убийцами с топором. – Она подмигивает, я ухмыляюсь в ответ, нервный спазм в животе постепенно проходит. Это Джейн, моя лучшая подруга, с которой мы дружим почти двадцать лет. Так что не о чем беспокоиться. – Ты, случайно, не помнишь, как их зовут? Этих мальчиков.

– Роб, Саймон и Эд, – слишком быстро выпаливаю я.

На последнем имени мой голос слегка дрожит, и улыбка Джейн увядает. Однако через пару секунд Джейн снова широко улыбается:

– Интересно, а нам удастся кого-нибудь из них подцепить? Ну, ты знаешь, я об этих романах с соседями по дому, которые хорошо начинаются, но плохо кончаются. А потом ты целый год страдаешь и чувствуешь себя неловко. Но без романа уж точно не обойдется, разве нет? По-моему, это закон жизни.

– Угу, непременно. – Я чувствую, как горит лицо.

Несмотря на отсутствие у меня энтузиазма, Джейн садится рядом со мной на кровать и продолжает:

– Конечно, мой вопрос покажется тебе ужасно тривиальным, но хотелось бы узнать, что ты будешь изучать? Лично я – театральное искусство. Мама с папой хотели, чтобы я занялась чем-то более стоящим, но у меня мозгов не хватает. В любом случае, думаю, будет весело.