Эмманюэль Пиротт - Сегодня мы живы Страница 4

Когда Рене было три или четыре года, ее приютили супруги-фермеры. Их соседка Мари-Жанна, высокая костистая тетка, все время угощала ее сластями, гладила по волосам, называла красавицей. А потом Рене разбудили среди ночи и сказали, что она должна бежать – сейчас же, не одеваясь, что немцы вот-вот придут за ней. Пьер, муж мамаши Клод, вывел машину из сарая, и они долго ехали. Рене притворялась спящей и слушала разговор супругов о Мари-Жанне. Оказалось, они ей платили за молчание, потом Пьеру это надоело, он отказался давать деньги, и гадина тут же донесла немцам. Благодарение Иисусу-Марии-Иосифу, один очень храбрый деревенский мальчишка случайно обо всем узнал и не побоялся предупредить фермеров. Если бы не он – благослови его Господь! – они бы уже лежали в сырой земле. Фермерша плакала и все повторяла: «Благодарю тебя, кроткий Иисус, за то, что сжалился над нами, Пресвятая Дева Мария, прости нам грехи наши! Если бы они пришли раньше, нас бы уже не было на белом свете!»

Матиас уснул. Рене легла на старый матрас. Себе он устроил отдельную подстилку из соснового лапника. Она закрыла глаза и мгновенно соскользнула в дрему. Ей снилось, что Мари-Жанна стоит на коленях перед Карлом Великим и просит пощады. На шее у нее веревка, к концу привязан жернов, огромный-преогромный. Император глух к мольбам Мари-Жанны, он велит солдатам бросить женщину в Маас, она читает Ave Maria[19] и тонет, пуская пузыри.

Матиас разбудил Рене, подергав ее за руку, и приложил палец к губам. Кто-то или что-то скреблось в дверь. Он достал свой большой нож и зажал его в зубах, затем стремительно подтянулся на руках и замер над притолокой. Стук стал громче.

– Откроешь на счет «три», – шепнул Матиас.

Он начал отгибать пальцы, на третьем Рене распахнула створку и спряталась за ней. Они услышали звук шагов, да нет, скорее шарканье, сопровождавшееся громким сопением. Матиас перехватил нож рукой и спустился с «насеста». Его лицо застыло от изумления, он кивнул Рене, она вылезла из укрытия и увидела большого оленя с ветвистыми рогами. Взгляд у нежданного гостя был кроткий и одновременно надменно-гордый, гладкую матовую шкуру припорошил снег. Рене видела оленей только на картинках, а этот, живой, оказался огромным. Может, она все еще спит? Только бы не спугнуть его… Матиас медленно и плавно протянул к оленю руку, и в этом движении была какая-то давняя, интимная близость. Зверь шагнул вперед и долгое мгновение смотрел человеку в глаза, потом опустил свою прекрасную тяжелую голову и ткнулся губами ему в ладонь. Рене осенило: у немца есть Дар! Он – повелитель леса и диких животных. Теперь она знает его секрет. Он почти не говорит с ней, даже имени своего не назвал (а она в отместку не сказала своего), но это совершенно не важно. Олень отступил назад, попрощался с ними взглядом, повернулся и исчез в темноте.

Следующий день Рене навсегда запомнит как «день подарка». Она видела, как немец что-то шил из заячьей шкурки, используя вместо ниток жилы. Девочка и не подумала спросить: «Что ты делаешь?» – знала, что ответа все равно не получит, и ждала, когда он позовет ее.

– Эй, иди сюда!

Рене подошла, и он надел на ее маленькие обмороженные руки рукавицы мехом внутрь. Настоящие рукавички, которые он сшил специально для нее.

Она редко получала подарки. Самым любимым, бесценным был Плок, ведь его подарила мама. Во всяком случае, так ей сказали. Плок был ужасно симпатичный и смешной, с внимательными глазами и ежиком шерстяных волос на заостренной макушке. Маму он наверняка рассмешил, потому она его и выбрала. А еще у Рене был подарок от Марселя – книга «Четыре сына Эмона», но она осталась в чемоданчике, брошенном на дороге. Другую куклу – память о Катрин – однажды утром забыли в замке. Она умоляла вернуться за игрушкой, но ей объяснили, что это невозможно. Вообще-то Рене не так уж любила кукол, но эта была напоминанием о подруге. Немцы забрали ее и, конечно же, убили, закопали в сырую землю, «на корм одуванчикам», как говаривала фермерша Клод. Рене нравилось это выражение, она никогда не верила в сладкие истории о небесах, ангелах и добром Боженьке. Земля, поросшая одуванчиками, куда надежней. Кто-то из взрослых объяснил Рене, что Катрин забрали в особенное место, где много других деток и где она, наверное, снова встретится с родителями. Если все так чудесно, почему у сестры Марты из Сакре-Кёр было такое печально-озабоченное лицо? Воссоединение с семьей – это здорово, спору нет, но что немцы станут делать с кучей людей, которых они ненавидят?

Рене подняла руки и восхищенно покрутила ими, как «маленькими марионетками», потом подбежала к немцу и прижалась к нему щекой. Он замер, как окаменел. Девочка не удивилась, точно зная, что чувствует этот мужчина. Она и сама не слишком любила прикасаться к себе подобным – не важно, детям или взрослым. Предпочитала людям животных. Но с ним все иначе.

Рене вышла из хижины. Снег лежал толстым пушистым ковром, деревья клонились под тяжестью белого одеяния. Вокруг царила тишина. Девочка слепила снежок и покатила его по земле. Теперь руки у нее не замерзнут, и она сделает снежную бабу. Матиас стоял на пороге и наблюдал за малышкой, поглощенной своим занятием и совершенно отрешившейся от мира. А ведь она так внимательна, так осторожна, наделена даром упреждения, даже предчувствия – совсем как индейцы. Сейчас Рене ничем не отличалась от детей, поглощенных игрой. Он впервые задумался о том, какой была жизнь девочки до встречи с ним. На нее охотились, преследовали, ей все время грозила опасность. Когда его внедряли в ряды французского Сопротивления, он часто видел маленьких еврейских детей, которых прятали гражданские. Они, эти карапузы, казались ему какими-то… потухшими. Не смотрели в глаза, жались к стенам, робко протягивали дрожащую руку. Страх взял над ними верх. Рене совсем другая.

Она почти закончила лепить снеговика, вставила палочку вместо носа и отступила на несколько шагов, чтобы полюбоваться. Матиас отправился в дом за сигаретами, а когда снова вышел, с крыши прямо ему на голову упал ком снега. Он долго смотрел на Рене, потом встряхнулся, как лохматый пес, и… Она что, правда хихикнула? Матиас напустил на себя безразличный вид, что вызвало у Рене новый приступ веселья. Она смотрела на него поджав губы и прищурившись, чтобы удержаться от смеха. Он разозлился – девчонка не смеет над ним издеваться! – и шагнул к ней, сделав «страшное» лицо, чем только усугубил нелепость ситуации. Девочка зашлась звонким дерзким смехом. Матиас схватил ее за руку, она ловко вывернулась и побежала, он ринулся следом, поймал за полу пальто, они упали и покатились по снегу. Рене вскочила первой, наградила его торжествующим взглядом и пошла к хижине. Матиас тяжело уронил голову на землю – сейчас он вряд ли сумел бы описать свои чувства словами.

3

Среди ночи Матиас внезапно проснулся. Рене лежала, уткнувшись лбом ему в спину и закинув руку на бедро. Он чувствовал на коже тепло ее дыхания, ощущал невесомость детской ладошки, прожигавшей его насквозь. На короткий миг ему захотелось обнять ребенка, но он сразу опомнился. Нужно ее отодвинуть! Что она себе возомнила?! Думает, несколько дней, проведенных в хижине, и совместное поедание зайца сделали их лучшими друзьями? А кстати, сколько дней – три, четыре? Матиас точно не знал, но понимал, что слишком много. Пора заканчивать эту историю. Ей нужен настоящий дом, кровать, тепло, игрушки, свежие овощи… Он отведет ее к хорошим людям – на ферму или в какой-нибудь стоящий на отшибе дом. Матиас осторожно убрал руку Рене и откатился в сторону, бесшумно поднялся и сел у огня.

– Вставай! – громко приказал он.

Рене зашевелилась, приподнялась и начала тереть глаза.

– Нужно уходить. Ты не можешь оставаться со мной.

– Почему? – удивилась девочка.

– Потому. Вставай. Мы уходим.

Рене отвернулась и снова легла.

– Нет. Ты оставишь меня у… людей. Я больше так не хочу.

Матиас подошел, взял девочку за плечо, она вырвалась, тогда он схватил ее за руки и стал трясти. Рене издала жуткий вопль, и он зажал ей рот ладонью. Она продолжала сдавленно кричать и отбиваться, лицо и глаза налились кровью. Матиас растерялся, не понимая, что делать с впавшим в истерику ребенком. Нужно немедленно заставить ее замолчать! Можно решить проблему очень просто, перерезав девчонке горло. Чик – и готово! А что, не самый плохой выход… Или стукнуть по затылку и вырубить, лишь бы заткнулась! Он неловким, даже робким движением обнял Рене, прижал к себе. Она вздрагивала, судорожно всхлипывала, икала и никак не могла успокоиться. Матиас не шевелился, и она мало-помалу затихла, обмякла в кольце мужских рук. Убедившись, что припадок прошел, Матиас вытер ей слезы, пригладил волосы. Рене свернулась калачиком на матрасе и лежала до самого выхода из дома.

Джип стоял там, где они его бросили, что само по себе было чудом: здешние леса превратились в поле битвы, изрытое «лисьими норами»[20] и усеянное трупами. Еще удивительней, что никто не потревожил их в хижине. Матиас сел за руль, повернул ключ в замке зажигания, и они покатили по тропинке, но не к дороге, а в глубь леса. Когда машина увязла в речке, он подложил камни под колеса и начал толкать ее что было сил, ругаясь и пиная ногой бампер. Рене надоело смотреть, как ее спутник злится на автомобиль, словно на упрямого осла, она спрыгнула в ледяную воду, выбралась на берег и решительно пошла вперед, даже не оглянувшись на Матиаса.