Поппи Адамс - Мотылек Страница 40

Это случилось во время вечернего чая. Я обрабатывала йодом белых гусениц совки, когда до меня вдруг долетел громкий голос отца:

– Вирджиния! Вирджиния!

Я сразу поняла: что-то случилось. До этого Клайв никогда так не кричал.

– Вирджиния, скорее!

Сбежав по лестнице, я увидела отца внизу: чтобы устоять на ногах, он держался за балясину перил. Судорожно дыша, он смотрел на пол у ног.

– Твоя мама упала с лестницы, – проговорил он.

Я с недоумением оглянулась – Мод не было видно.

– В подвале, – пояснил Клайв, кивнув в ту сторону.

Лишь теперь я заметила, что дверь в подвал была открыта.

Подойдя, я вгляделась в темноту, начинавшуюся за крутыми каменными ступеньками, но ничего не увидела. Тогда я повернулась к Клайву. Он стоял, все так же держась за перила и словно окаменев. Похоже, он был настолько потрясен, что даже был не в состоянии спуститься по лестнице. Быть может, он что-то перепутал?

– Внизу? – тихо спросила я.

Клайв кивнул.

Я повернула выключатель, осветив Мод у подножья лестницы. Она вытянулась на спине, раскинув руки и нота, словно ребенок, который притворяется мертвым.

– Ну что, она шевелится? – быстро проговорил Клайв.

– Нет.

Я знала, что Мод мертва, но все равно спустилась к ней И принялась искать в ее теле признаки жизни. Все было безуспешно. Поднявшись в холл, я увидела, что отец все еще держится за лестницу. Я позвонила в «скорую помощь», затем, сама не веря в успех, попыталась сделать ей искусственное дыхание, но от нее так несло алкоголем, что у меня быстро закружилась голова.

Тогда я подошла к отцу, оторвала его руки от перил и сжала их. Было похоже, что он еще не отошел от шока.

– Папа, должно быть, она умерла мгновенно, даже Не успев ничего понять, – сказала я. – Она была так пьяна, что ничего не соображала.

– Спасибо, – ответил Клайв.

Повисло молчание.

«Бедный отец!» – думала я. Каким же потрясением для пего, наверное, стал столь внезапный конец брака, длившегося почти тридцать лет! Но затем мне неизвестно почему пришла в голову очень необычная мысль. Я уверена, вы скажете, что в подобную минуту размышлять О таком по меньшей мере странно, но я подумала: «Надеюсь, им понравился тот пикник в автомобиле, с которого они недавно вернулись».

Потом мне вспомнились рассказы о начале их романа, О том, как они все скрывали от отца Мод. Я подумала об их фотографии на столе в гостиной, снятой до моего рождения, – той самой, где они в обнимку стоят на балконе в Париже, с обожанием глядя друг на друга. Может, это был и другой город – я никогда не спрашивала об этом родителей, – но мне всегда казалось, что это именно Париж.

Наверное, когда вы слышите о смерти другого человека, это немного напоминает возвращение после долгого отсутствия: у вас в голове вдруг всплывают воспоминания о ваших былых встречах с этим человеком, о позабытых приятных мгновеньях из далекого прошлого. Всплывают, чтобы терзать вас.

– Вирджиния, – проговорил отец, – я оставил дверь в подвал незапертой. Должно быть, она перепутала ее с дверью кухни.

– Папа, ты ни в чем не виноват, – попыталась я его успокоить.

Но он не поднял глаз, не посмотрел на меня – даже не пошевельнулся.

– Иди позвони доктору Мойзе, – сказал он.

– Папа, в этом нет…

– Джинни, позвони доктору Мойзе, пожалуйста! Я хочу, чтобы он осмотрел ее.

С этими словами он медленно двинулся к кабинету за кухней. Зайдя туда, он запер за собой дверь.

Не то чтобы я этим горжусь, но, думаю, вам стоит знать о том, что с того мига, когда я увидела бездыханное тело Мод, распластанное на холодном каменном полу у подножья лестницы в подвал, и до сегодняшнего дня я не пролила по ней ни единой слезы, не пережила ни единого приступа скорби. Сперва я думала, что это все от потрясения. Смерть пришла к Мод столь внезапно, что мне казалось, у меня просто не было времени поверить в нее и проникнуться ею. Я много лет рылась в своей душе в поисках чувства горя, думая, что оно засело где-то глубоко, и чтобы высвободить его, необходим некий толчок. Я все ждала и ждала этого толчка, а когда казалось, что горе не приближается, а наоборот, лишь удаляется от меня, я часами напролет думала о матери, о своем детстве, напоминая себе О заботе, любви и мудрости, которыми она меня окружала. И вспоминала пикники на берегу реки, торты, которые она готовила в день рожденья, запах ее дезодоранта, ощущения от ее кожи и губ – и все требовала, чтобы из моей души хлынули горе со слезами. Но этого так и не случилось, и вовсе не потому, что я не любила ее, не скучала по ней и не жалела, что ее больше нет.

Должно быть, я была слишком занята – я поняла это лишь спустя годы. Я чересчур практична – это всегда осложняло мне жизнь. Во мне слишком много от ученого. Если я не заставляла себя думать о Мод, то постоянно ловила себя на том, что все меньше вспоминаю о ней и все больше размышляю, что теперь будет с домом, пашей семьей и всем прочим, как будет продолжаться наша жизнь. К тому же смерть Мод была не единственным поворотным для моей жизни событием, которое произошло в тот день. Я еще не рассказала вам о невероятном поступке, совершенном Клайвом после того, как он закончил свое исследование.

Однако же я продолжу с того места, на котором остановилась. Клайв заперся в кабинете. Само собой, доктор Мойзе приехал «так быстро, как только смог» – даже, на мой взгляд, слишком быстро. Прибыв, он ни на секунду не оставлял меня одну: я бы сказала, пристал ко мне как банный лист. Но затем он отвел меня в комнату на втором этаже, заявив, что лучше мне не видеть, как тело матери накрывают и уносят, а также чтобы мне не пришлось стать свидетелем других процедур, связанных с ее смертью, – всем необходимым занялся Клайв.

Я и не думала возражать, хотя все это, возможно, помогло бы мне почувствовать горе.

Четыре часа спустя, ближе к десяти вечера – уже после того, как полицейские опросили свидетелей, тело Мод увезли в морг, кто-то запер дверь подвала, а из дома ушли все чужие, – Клайв вышел из кабинета и велел мне сесть за кухонный стол. Он положил на стол четыре блокнота формата A4 в жестких обложках, а также три стопки документов и писем. Потом он передал мне папку. Открыв ее, я увидела аккуратно отпечатанный первый лист.

Там было что-то про суд Балбарроу, условия, счета, опись имущества и рекомендации. Но не успела я рассмотреть все как следует, Клайв произнес фразу, которая потрясла меня до глубины души.

– Я оставляю Балбарроу и все поместье тебе и Вивьен, а сам переезжаю в дом престарелых Анкоридж – это на Пол-стрит в Крюкерне. Адрес есть в последнем разделе этих бумаг.

Он проговорил это так, словно цитировал текст наизусть. На меня он не смотрел, сосредоточившись на бумагах у себя в руках или на столе.

– Я организовал все так, – продолжал он, – что вам будет несложно вести дела с того места, где я их оставил. Я составил для вас подробный список рекомендаций, охватывающий большинство событий, которые могут произойти в ближайшие годы. Как я здесь указал, – он дрожащими руками пролистал несколько страниц в поисках нужного места, – в первую очередь вам нужно будет продать часть теплиц и покрыть наиболее насущные долги. В последние годы я делал все возможное, чтобы не допустить этого, но теперь пришел к выводу, что иного выхода не остается. Я уже переговорил с Майклом по этому вопросу и думаю, он в состоянии предложить разумную цену. Кроме того, я отправил письма с уведомлением о моем уходе своим коллегам, а также в Королевское общество, Британский музей и музей естественной истории в Лондоне. В этих письмах я предложил направлять тебе все будущие запросы на проведение исследований. Уезжаю я уже завтра.

– Но ведь… – Я запнулась и стала молча смотреть на аккуратные стопки на столе.

Я не поверила ни единому слову Клайва, решив, что он еще не пришел в себя после потрясения и когда он проспится, все вернется на круги своя.

– Думаю, тебе необходимо как следует обдумать это решение, – наконец выдавила я из себя.

– Я уже давно его обдумал, – сказал он.

Но этого просто не могло быть! Он не отдавал себе отчета в том, что говорит и что делает.

– Вот, смотри. – Клайв передал мне листы, которые он держал в руках.

Название статьи гласило: «Nomophila Noctuella, пришелец из Западной Африки».

– На этой неделе статья выйдет в журнале «Лепидепторологист Атропос», а через две недели – в «Журнале Британского энтомологического общества». Кроме того, сейчас рассматривается вопрос о ее печати в «Нейчур».

– Nomophila Noctuella? Та крошечная моль, которую ты нашел в ловушке Робинсонов на подоконнике?

Клайв кивнул:

– Она испускала радиоактивное излучение – вот почему я не умертвил ее. Это сделало бы результаты недостоверными.

– Излучение?

– Да, она контактировала с радиоактивной пылью, порожденной ядерным испытанием, которое французы провели в пустыне Сахара. Период полураспада в точности совпал. Получается, она была там, – бесцветным голосом произнес Клайв.