Колин Маккалоу - Милый ангел Страница 40

– Гарольд, Гарольд. – Она скорчила гримасу. – Карты говорят, что уже совсем скоро он будет не нужен Дому. Как только его время истечет, он вылетит отсюда.

– Думаю, бесполезно рассказывать вам, что и Пэппи уходит, и Тоби… – Я вздохнула. – Дом разваливается на глазах.

Только теперь ее взгляд снова стал рентгеновским.

– Не смей так говорить, Харриет Перселл! – сурово велела она. – Дом вечный.

Вышла Фло, позевывая и потирая глаза, увидела меня и живо забралась ко мне на колени.

– Впервые вижу ее заспанной, – призналась я.

– Да, она спит.

– И я ни разу не слышала, как она говорит.

– Говорит.

Я медленно побрела вниз, ведя за ручку Фло. Вечер обещал быть сносным только потому, что миссис Дельвеккио-Шварц доверила мне ангеленка. Когда я привела девочку обратно, время близилось к девяти (Фло не соблюдала традиционный детский режим: она бодрствовала, пока ее мать не ложилась спать. Что сказала бы по этому поводу моя мама?), миссис Дельвеккио-Шварц сидела в темной комнате, а не на балконе, как летом. Перед ней на столе поблескивал Хрустальный Шар, будто вбирая в себя каждую частицу света уличного фонаря, лампочки в коридоре, фар редких автомобилей – какого-нибудь «роллса» с шофером, доставившего клиента в дом 17b или 17d. Увидев мать, Фло замерла и сжала мне руку, ясно давая понять, чтобы я не шевелилась. Мы простояли в полумраке почти полчаса, и все это время исполинская туша не двигалась, приблизив лицо к Шару.

Наконец миссис Дельвеккио-Шварц со вздохом откинулась на спинку кресла и устало отвела волосы со лба. Я мягко повела Фло к столу.

– Спасибо, что присмотрела за ней, принцесса. Мне надо было поглядеть в Шар.

– Можно включить свет?

– Ага, а потом иди сюда.

Когда я вернулась к столу, Фло уже сидела на материнских коленях и печально смотрела на пуговицы ее платья.

– Жаль, что вы больше не кормите ее грудью, – услышала я собственный голос.

– Пришлось, – коротко ответила хозяйка. Она взяла меня за обе руки и приложила их к Шару. Фло восторженно уставилась на них, а потом перевела взгляд на меня, и я прочла в ее глазах… пожалуй, удивление. Точно не знаю. Я стояла, обнимая пальцами Шар, и ждала чего-нибудь. Но не дождалась. Поверхность шара была гладкой и скользкой, вот и все.

– Помни, – подала голос миссис Дельвеккио-Шварц, – помни, что судьба Дома – в этом Шаре. – Она отвела мои руки и соединила их ладонями вместе, сложила пальцы, как у ангелов на картинах. – В Шаре.

Пятница

30 декабря 1960 года

Опять эти проклятые карты! В Новый год я все-таки не работаю. Доктору Алану Смиту придется дежурить весь день, и Энн вызвалась помогать ему. Вот и славно. За два дежурства подряд он вымотается, ему не повредит тихая заводь – рентгенология, где ждет Энн. Наша подчиненная в отпуске, поэтому мы нашли ей временную замену, славную девушку. Я побоялась бы оставлять ее в лаборатории одну, но Энн попросила назначить на дежурство ее, и я пожалела молодую пару, условившись, что после праздников они будут отдыхать два дня подряд.

Воскресенье

1 января 1961 года

(Новый год)

1961 году скоро исполнятся первые сутки, уже стемнело. Я шагнула в следующий год, и, хотя измотана так, что едва могу пошевелиться, мне необходимо описать все события минувшего дня в дневнике, пока они еще свежи в памяти. Я обнаружила, что ведение дневника для меня – своего рода катарсис, избавление от надоедливых, блуждающих по кругу мыслей об одном и том же.

Новогодняя вечеринка поначалу была шумной, как взрыв водородной бомбы, – в доме царил первоклассный гвалт, красотища, как выразилась миссис Дельвеккио-Шварц, обнимая Мерва и густо покраснев. Но она не пила, совсем не пила – разве что капельку, развеять грусть. Помню, она была безмятежно счастлива.

У нас собрался весь Кросс: одни гости забегали на пару минут, другие задерживались надолго и были еще у нас, когда в три часа ночи Тоби помог мне спуститься вниз. События этой ночи я помню обрывочно, словно тумане: прибытие леди Ричард в блондинистом парике на пятидюймовых шпильках и в красном облегающем платье с блестками и разрезом чуть ли не до пояса, обнажающим гладкую, безволосую белую кожу над кружевным верхом тонких черных чулок. Грудь у гостя оказалась самой настоящей, а там, где мужчинам полагается иметь выпуклость, ничего подобного не наблюдалось. Пэппи драматическим шепотом поведала мне, что леди Ричард ездил на операцию в Скандинавию. «Значит, мочевая система у него хуже некуда», – прошептала я в ответ. Бедняга Норм успел одарить меня слюнявым поцелуем, а Мерв, пользуясь положением начальника, напропалую флиртовал с миссис Дельвеккио-Шварц. Это совсем не нравилось Лернеру Чусовичу – как и Клаусу, который смотрел на домовладелицу с неприкрытым вожделением. Джим продемонстрировала мне, что умеет целоваться, и я не возражала, потому что успела пропустить стаканчик, но тут Боб разозлилась, я оттолкнула Джим и все оставшееся время не отходила от Тоби. Наши мелкие размолвки были забыты, а целовался он, если мне не изменяет память, как Дункан, только вот я на поцелуи не отвечала. Тоби – это все-таки Тоби.

В постель я плюхнулась во всем праздничном великолепии, а в восемь утра меня разбудила Марселина, вся жизнь которой подчинялась велениям желудка. Должно быть, Тоби задернул шторы на моем окне – отлично. Пошатываясь, я сварила кофе, приняла дозу дексала, чтобы приглушить тошноту, и побаловала Марселину блюдцем сливок и миской сардин, кривясь от едкого рыбного запаха. Покончив с делами, я снова завалилась в постель, а Марселина тем временем расправлялась с сардинами.

Фло спала в моей постели, свернувшись клубочком. Ангеленок, мой ангеленок! А я даже не заметила, что она рядом. Наверное, наверху всем не до нее, вот она и прибежала ко мне. А может, Гарольд остался ночевать с ее матерью. Да, на вечеринку он явился, подпирал спиной стену, попивал бренди, наблюдал, как миссис Дельвеккио-Шварц кокетничает с Мервом, и что-то бормотал, глядя на меня, особенно когда я целовалась с Джим. «Шлюха», – отчетливо выговорили его губы.

Дождавшись, когда утихнет тошнота, я вышла в гостиную, открыла дверь, впуская свежий воздух, и сделала глубокий вдох. Снаружи было абсолютно тихо. Не хлопало белье на веревках, не слышались перебранки и смех за сиреневыми кружевными шторами дома 17d, и наш Дом тоже погрузился в тишину. Я подождала, когда миссис Дельвеккио-Шварц громогласно позовет домой ангеленка, но напрасно. Раннее утро в первый день года – самое тихое время в Кроссе, думала я. Все местные спят.

Надо бы отнести Фло наверх, чтобы мать не встревожилась, когда проснется. Я вернулась в спальню, присела на край постели и взяла Фло на руки, прижалась щекой к летучим волосам, поцеловала детский лобик. Когда я была маленькой, мама всегда будила меня так: я до сих пор помню, как чудесно было просыпаться в сказочной стране объятий и поцелуев.

Фло оказалась мокрой. Ох, только не это, ангеленок! Ведь тяжелый ватный матрас на бельевую веревку не повесишь! Но от Фло не пахло мочой, загадочная жидкость быстро высыхала, а пропитанное ею платьице твердело. Несмотря на все объятия и поцелуи, девочка не просыпалась. Ни Фло, ни ее мать не сочли нужным наряжаться на вечеринку. Глядя на знакомую коричневую ткань, я никак не могла понять, чем она пропитана. Только запах был знакомым… О господи! Скорее раздвинь шторы!

Кровь. Фло в крови. По коже побежали мурашки, но я не поддалась ужасу, подняла подол платьица, стащила великоватые трусики, осмотрела низ живота. Боже, только бы не самое худшее! Нет, все в порядке! Я твердила эти слова и чувствовала, как у меня дрожат руки. Нет, ничего. Фло была перепачкана чужой кровью, не своей, она засохла даже на ступнях и ладонях. В этот миг девочка проснулась, сонно улыбнулась мне и обняла за шею. Я подхватила ее и понесла в гостиную, где умывалась Марселина, не оставившая в миске ни крошки.

– Милая, поиграй с Марселиной, – выговорила я, преодолевая подползающее оцепенение, и посадила Фло рядом с кошкой. – Мне надо на минутку выйти, ангеленок, так что ты пока побудь здесь, с Марселиной. Последи, чтобы она хорошо вела себя.

Я взлетела по лестнице, перемахивая через пять ступенек зараз, промчалась по коридору, ворвалась в комнату и застыла как статуя. По полу растеклось озеро крови: она окружила все ножки стола, скопилась во вмятинах в старом линолеуме, облепила коркой выпуклости. Кто-то пытался навести здесь порядок: свалил оставшийся после вечеринки мусор в дальнем углу, но оставил на столе гору пустых тарелок и остов несъедобной индейки. Взгляд цеплялся за каждую мелочь, ничего не упуская. Кровь не забрызгала стены, но попала на них в одном месте: в том самом, где обычно рисовала Фло. Вся стена была испещрена гигантскими кровавыми водоворотами и отпечатками крошечной ладошки. Отпечатки детских ног виднелись на чистом линолеуме между берегом озера и стеной, эти отпечатки вели то к стене, то к озеру. Мелки не передавали всех чувств художницы. Фло рисовала, обмакивая пальцы в кровь.