Андреа Басфилд - Неверная. Костры Афганистана Страница 43

– Ладно, можешь поесть по дороге.

И передал мне поднос.

– Только один сандвич, – предупредил он, когда я вышел за дверь, – и убедись, что он с яйцом, – они уже начинают попахивать подобно аду.

Я перешел дорогу, миновал мечеть Вазир и вереницу магазинов, продававших билеты на самолет в такие места земного шара, о которых я и не слыхал никогда и которые вряд ли когда-нибудь мог увидеть, и свернул направо, на улицу, где находилось пакистанское посольство.

Пир Хедери оказался прав – народу там была масса, длинная очередь надеющихся получить визу, выстроившаяся вдоль стены.

Посмотрев на них, я задумался – что заставляет такое количество людей хотеть уехать в страну, которую они во всем и обвиняют? Наверное, «где-нибудь» лучше, чем «нигде», когда у тебя ничего нет. А если у тебя ничего нет, вряд ли ты станешь тратить деньги, которых нет, на сандвичи…

– Сколько? – засмеялся один мужчина, когда я назвал цену, назначенную Пиром Хедери – двести афгани. – Да я целую овцу за это куплю!

– Да, но вам не подадут ее зарезанной, зажаренной и с хлебом за ту же цену, – ответил я, проворно уворачиваясь от его руки, приготовившейся влепить мне затрещину.

– Я дам тебе десять афгани, – сказал другой мужчина.

– Это очень любезно с вашей стороны, – ответил я, – но за сандвич заплатить все равно придется.

Когда вокруг меня начала собираться небольшая толпа – главным образом из тех, кто хотел получить что-то за ничего, – явился полицейский и велел мне убраться.

Судя по всему, я мог стать причиной беспорядков. И судя по всему, за это меня могли арестовать.

Поскольку я был слишком молод, чтобы провести остаток жизни в тюрьме за прогулку с подносом сандвичей, которые никто не хотел покупать, я послушался и ушел оттуда к забаррикадированному входу в американский лагерь.

В ожидании, когда мимо пройдут какие-нибудь солдаты, я уселся на обочине дороги и сказал себе, что заслуживаю – едва не потеряв свою свободу – несколько большего, нежели один паршивый ломтик хлеба с позеленевшим яйцом.

Развернув несколько газетных оберток, я выбрал цыпленка с сыром, и, должен признаться, на вкус он оказался весьма неплох, несмотря на то, что хлеб успел обветриться по краям.

– Привет, дружок!

Я посмотрел против пылающего солнца и кое-как разглядел казавшееся черным на его фоне лицо доктора Хьюго.

– Привет, доктор Хьюго! Хотите сандвич?

– Да, – ответил он. Взял с подноса верхний и развернул.

– Ореховое масло и огурец, – сказал я. – Прекрасный выбор. С вас двести афгани.

Доктор Хьюго улыбнулся и сел рядом со мной.

– Нет, я серьезно, – добавил я.

– А, – сказал он и, вынув из кармана пять долларов, отдал их мне. – Сдачу оставь себе.

– Спасибо.

Некоторое время мы оба сидели молча, поскольку рты наши были слишком заняты разжевыванием сандвичей Пира, но поскольку я начал раньше доктора, то и закончил первым.

– А что вы здесь делаете? – спросил я:

Доктор Хьюго с трудом сглотнул и закашлялся.

– Приходил повидаться с американцами насчет кое-каких лекарственных запасов. Ничего интересного.

– А.

Он снова принялся жевать. Потом перестал и затолкал остатки сандвича за щеку, чтобы иметь возможность заговорить:

– Слушай, Фавад, я хочу спросить тебя кое о чем…

– Хорошо, – ответил я после паузы, успев попросить Бога о том, чтобы ко мне не прилетел еще один проклятый секрет, – спрашивайте.

– Ну… – доктор Хьюго как будто был в замешательстве. Проглотив сандвич, он в поисках слов провел рукой по волосам, и те заблестели от масла. – Ты знаешь, где живет в Кабуле Хаджи Хан?

Я уставился на доктора, пытаясь по его глазам понять, что он замыслил.

Потом медленно кивнул.

– Хорошо. Это очень хорошо. Правда. А… ты можешь меня туда отвести?

Я взял другой сандвич и откусил кусочек. Томат, лук, огурец и мед. На вкус – крысиная блевотина.

– А, Фавад?

– Знаете, – сказал я наконец, – по-моему, это не очень хорошая идея.

– Я всего лишь хочу с ним поговорить.

– О чем?

– О Джорджии.

– Тогда это и вправду нехорошая идея. Боюсь, ему сильно не понравится…

– Пусть так, молодой человек, но попытаться я должен. Иначе она уедет.

Известие это меня удивило, но и слегка обрадовало.

– Джорджия переедет в Джелалабад?

– Разумеется, нет, – ответил доктор Хьюго, тоже удивившись. – Она вернется в Англию.

– В Англию?!

– Да. И я уверен почему-то, что тебе не больше моего хочется, чтобы это произошло.

Мне и в голову не приходило, что Джорджия может покинуть Афганистан – вернее, что она может покинуть меня.

– Нет, не хочется, – согласился я.

– Ну а если так, отведи меня к Хаджи Хану.

Не стоило, конечно, вести доктора Хьюго к Хаджи Хану – ведь его там наверняка должны были убить, но его жизнь в тот момент, надо признаться, меня тревожила мало. Куда больше я волновался за свою жизнь – без Джорджии.

Я представить себе не мог, что ее не будет рядом, более того – и представлять этого не хотел. Потеряв недавно одного из своих лучших друзей, еще одной потери я совсем не желал. И поэтому, раз уж доктор Хьюго считал, что сумеет решить эту проблему ценой собственной жизни, останавливать его я не собирался.

– Здесь, – сказал я, показав на зеленую железную дверь, перед которой сидел на зеленом пластиковом стуле охранник с автоматом.

– Ну что, вперед? – сказал доктор Хьюго.

– Вперед, – согласился я. – К могиле.

Он посмотрел на меня, проверяя, не смеюсь ли я. Но я не смеялся.

Тем не менее он все-таки вышел из машины, и я, слегка впечатленный его отвагой, двинулся со своим сандвичевым подносом следом.

Доктор Хьюго велел водителю подождать, после чего мы подошли к охраннику.

– Хотим видеть Хаджи Хана, – сказал я ему.

– Кто этот иностранец? – спросил он.

– Доктор, – ответил я.

Охранник кивнул и исчез внутри, оставив нас ждать снаружи.

Вернулся он через две минуты, сказал:

– Заходите, – и отступил в сторону, освобождая нам проход.

За воротами, в саду мы увидели Хаджи Хана, сидевшего в окружении примерно шести мужчин, одетых в дорогие шальвар камиз, с тяжелыми часами на запястьях.

Хаджи Хан встал, чтобы с нами поздороваться, и протянул сначала руку доктору.

– Салям алейкум, – сказал он.

– Алейкум салям, – ответил доктор. – Я – Хьюго.

– Очень приятно, Хьюго, – ответил Хаджи Хан. Судя по выражению его лица, он ни малейшего представления не имел, кто к нему пришел, и я почувствовал приближение беды.

Пригласив нас сесть на ковер рядом с ним, он спросил, как здоровье моей матери, и выразил надежду, что у меня все в порядке, дела идут хорошо и счастье мое неизменно.

– Если ты голоден, мы можем тебя чем-нибудь угостить. Ни к чему было приносить с собой еду, – добавил он, глядя на мой поднос с сандвичами.

Я попытался засмеяться, но было мне не до смеха, поэтому получился какой-то писк. После чего мы сели на ковер с Хаджи Ханом и его друзьями, и некоторое время все молча переглядывались друг с другом.

Хаджи Хан, должно быть, голову ломал, что я делаю здесь с каким-то незнакомым доктором, но вопросов не задавал, ибо это было бы невежливо. Нас пригласили к нему в сад, и мы были его гостями.

И я подумал, что, если мы продолжим сидеть просто так, мило и спокойно и попивать чай, который нам предложили, может, нам еще и удастся выйти из этих ворот живыми.

Но тут доктор Хьюго заговорил.

– Наверное, вы гадаете, зачем я здесь, – начал он.

Хаджи Хан пожал плечами, что означало – допустим, да, меня это и впрямь интересует.

– Так вот, – продолжил доктор Хьюго, – я – друг Джорджии.

Хаджи Хан ничего не сказал.

– Я знаю, что вы тоже ее хороший друг, и за прошедшие годы стали с ней довольно… гм… близки.

Хаджи Хан снова промолчал, и, поскольку его молчание мне не нравилось, я попытался сосредоточиться на своем чае.

– Дело в том, что я в курсе… отношения между вами изменились, и вы уже не так… гм… близки, как прежде. Но она все равно очень сильно переживает из-за вас, и мне кажется, что пора бы вам… гм… на время оставить ее в покое.

Доктор Хьюго договорил, Хаджи Хан снова промолчал, но глаза его потемнели, и брови сошлись на переносице. Это был нехороший знак, очень нехороший, и я начал молиться про себя, чтобы доктор на том и остановился, допил свой чай, поблагодарил моего друга и ушел.

Но он не остановился:

– Я говорю вам это потому, что Джорджия уже подумывает уехать в Англию, а мне хотелось бы, чтобы она осталась, по вполне понятной причине…

– Какой причине?

Это были первые слова, какие произнес Хаджи Хан за время беседы, и я услышал закипающий в его голосе гнев.

– Думаю, я ее люблю, – ответил доктор Хьюго почти сухо.

Я бы на его месте назвал лучше какую-нибудь другую причину.

– Вы с ней спали?

Голос Хаджи Хана еще звучал сдержанно, но я заметил, что друзья его придвинулись ближе.

– Простите, но, по-моему, это не ваше дело.