Орхан Памук - Снег Страница 5

В этот первый миг это была скорее картинка, нежели мысль, но она была нечеткой, как рисунок, на который мы бездумно смотрим, когда торопливо проходим по залам музея, а затем пытаемся вспомнить, но никак не можем его себе представить. Гораздо ярче, чем картинка, было ощущение, которое появилось на какой-то миг и исчезло, – и такое происходило с Ка не в первый раз.

Ка вырос в Стамбуле в светской республиканской семье и не получил никакого мусульманского образования, кроме уроков религии в начальной школе. Когда в последние годы у него в голове порой возникали образы, похожие на тот, что появился сейчас, его не охватывало волнение и он ни разу не испытал поэтического вдохновения, которое увлекло бы его вслед этому видению. Самое большее, в такие моменты у него рождалась оптимистическая мысль о том, что мир – это прекрасное место, достойное того, чтобы его увидеть.

В номере отеля, куда Ка вернулся погреться и немного вздремнуть, он с этим же чувством счастья перелистал книги по истории Карса, привезенные из Стамбула, и эта история, напомнившая ему детские сказки, смешалась у него в голове с тем, что он услышал в течение дня.

Когда-то в Карсе жили обеспеченные люди, которые устраивали приемы, длившиеся целые дни, давали балы в своих особняках, отдаленно напоминавших Ка о годах его детства. Сила этих людей зиждилась на том, что Карс находился на торговом пути в Тебриз, на Кавказ, в Грузию и в Тифлис, а также на том, что город был важным рубежом для двух великих империй, Османской и Российской, рухнувших в последнее столетие; чтобы охранять это место среди гор, империи поставили здесь большие армии. В османские времена в этих краях жили люди самых разных национальностей: армяне, тысячу лет назад воздвигшие церкви, часть которых и сейчас стоит во всем своем великолепии; персы, бежавшие от монгольского нашествия и иранских армий; греки, потомки подданных Понтийского царства и Византии; грузины, курды и черкесы из множества племен. После того как в 1878 году крепость, построенная пятьсот лет назад, сдалась русским войскам, часть мусульман была изгнана, однако город оставался богатым и многоликим. В русский период, когда особняки пашей, бани и османские здания, стоявшие в квартале Кале-Ичи, рядом с крепостью, начали ветшать, царские архитекторы возвели в южной долине речки Карс новый город, в котором было пять параллельных проспектов, пересекавших другие улицы под идеально прямым углом, – явление, невиданное ни в одном другом восточном городе. Этот быстро богатевший город, куда приезжал царь Александр III, чтобы встретиться со своей тайной возлюбленной и поохотиться, давал возможность русским двигаться на юг, к Средиземному морю, и захватить торговые пути, так что не удивительно, что на его строительство не пожалели средств. Именно этот Карс, печальный город, улицы которого были вымощены крупной брусчаткой и усажены в республиканский период дикими маслинами и каштанами, очаровал Ка двадцать лет назад – а не деревянный османский город, полностью сгоревший и разрушенный во время войн между народами и племенами.

После нескончаемых войн, произвола, массовой резни и восстаний, когда город оказывался в руках то армянской, то русской, то даже на какое-то время английской армий, после того как на короткий период Карс стал независимым государством, в октябре 1920 года в него вошла турецкая армия под командованием Казыма Карабекира, статую которого впоследствии установили на привокзальной площади. Турки, сорок три года спустя вновь взявшие Карс и поселившиеся в нем, не стали менять царский план города и культуру, которую принесли в город цари, также постарались усвоить, поскольку она соответствовала республиканскому энтузиазму европеизации, а пять русских проспектов переименовали в честь пятерых известных в истории Карса полководцев, поскольку не знали никого более великого, чем военные.

О тех годах европеизации с гордостью, горячась, рассказывал Ка бывший мэр, член Народной партии Музаффер-бей. В народных домах давались балы, под железным мостом (теперь, как заметил утром Ка, местами проржавевшим и прогнившим) устраивались соревнования по катанию на коньках; приехавших из Анкары сыграть трагедию «Царь Эдип» актеров встречали бурные аплодисменты представителей республикански настроенного среднего класса (хотя со времени войны с Грецией еще не прошло и двадцати лет); богачи, носившие пальто с меховым воротником, выезжали на прогулки в санях, запряженных здоровыми венгерскими скакунами, украшенными розами и звездами; на балах в поддержку футбольной команды, устраивавшихся под акациями в Национальном парке, под аккомпанемент фортепиано, аккордеона и кларнета танцевали самые модные танцы; летом девушки Карса надевали платья с короткими рукавами и совершенно спокойно могли ездить по городу на велосипедах, а юноши, прибегавшие зимой в лицей на коньках, надевали с пиджаками галстук-бабочку, подобно многим своим сверстникам, восторженным сторонникам республиканского строя. Спустя долгие годы, когда адвокат Музаффер-бей вернулся в Карс в качестве кандидата на пост мэра и в предвыборной горячке вновь захотел надеть бабочку, его товарищи по партии заявили, что из-за этого «щегольства» он потеряет много голосов, но он не послушался.

Между тем, что в Карсе давно уже не бывало длинных суровых зим, и тем, что город ветшал и становился все более бедным и несчастным, словно бы существовала некая связь. Вспомнив прекрасные зимы прошлых лет, бывший мэр рассказал о полуголых напудренных актрисах, приезжавших из Анкары и игравших в греческих пьесах, и об одном революционном спектакле, поставленном в конце сороковых в Народном доме молодыми людьми, среди которых был и он сам. «В этом произведении рассказывалось о пробуждении одной нашей девушки, носившей черный чаршаф[12], и о том, как она в конце концов снимает его с головы и сжигает», – сказал он. Поскольку в конце сороковых годов во всем Карсе они никак не могли, как ни старались, найти необходимый для пьесы черный чаршаф, пришлось позвонить в Эрзурум и привезти его оттуда. «А сейчас девушки в чаршафах и платках заполонили улицы Карса, – добавил Музаффер-бей. – Они кончают жизнь самоубийством, потому что из-за этого символа политического ислама на голове не могут попасть на занятия».

Как и всякий раз, когда во время встреч в Карсе речь заходила об усилении политического ислама и девушках в платках, Ка промолчал, не задал возникших у него вопросов и не стал задумываться над тем, почему пылкие молодые люди устроили представление против чаршафа, хотя во всем Карсе в 1940 году не было ни одной женщины в чаршафе. Целый день бродя по улицам города, Ка не обращал внимания на женщин в чаршафах или платках, потому что за одну неделю еще не успел приобрести способность и привычку, свойственную светским интеллигентам: делать политические выводы, исходя из количества женщин с покрытой головой. Собственно говоря, он с самого детства не обращал внимания на улице на таких женщин. В европеизированных кварталах Стамбула, где Ка провел детство, женщина в платке могла быть только жительницей пригорода, например Картала, приехавшей в город, чтобы продать выращенный в своем саду виноград, или женой молочника, или еще кем-нибудь из низших сословий.

О прежних хозяевах отеля «Кар-палас», где остановился Ка, я впоследствии слышал много историй: среди них был и университетский профессор, большой ценитель всего европейского, которого царское правительство вместо Сибири отправило сюда, в более легкую ссылку, и армянин, торговавший крупным рогатым скотом; позже здесь расположился греческий сиротский приют… Кто бы ни был первым хозяином этого здания, возведенного сто десять лет назад, отопление в нем изначально было устроено по тому же принципу, что и в других домах Карса того времени: в стены были встроены печи, четыре стороны которых выходили в четыре разные комнаты и могли обогревать их одновременно. В республиканский период турки так и не научились пользоваться ни одной из этих печей, и первый хозяин-турок, который переделал дом под отель, перед входной дверью во двор разместил огромную печь из латуни, а в комнаты позже провел паровое отопление.

Когда Ка, растянувшись на кровати в пальто, погрузился в свои мысли, в дверь постучали. Это был Джавит, который проводил весь день, сидя у печки и глядя в телевизор. Он сказал, что, когда отдавал ключ, забыл кое-что передать.

– Совсем забыл: вас срочно ждет Сердар-бей, владелец газеты «Серхат шехир».

Они вместе спустились в холл. Ка уже собрался выходить, как вдруг остановился: рядом со стойкой администратора открылась дверь, вошла Ипек, и она была гораздо красивее, чем Ка себе представлял. Он сразу же вспомнил, насколько была красива эта девушка в университетские годы. Внезапно Ка заволновался. Конечно, ведь она была такой красивой. Как полагается европеизированным стамбульским буржуа, они сначала пожали друг другу руки и, немного поколебавшись, обнялись и поцеловались, вытянув шеи, но не приближаясь друг к другу телами.