Харуки Мураками - Медленной шлюпкой в Китай (сборник) Страница 5

Но даже при этом – уложу-ка я на дно чемодана остатки гордости верного аутфилдера, сяду на каменные ступени в порту и подожду, когда на чистом горизонте появится медленная шлюпка в Китай. Подумаю о сверкающих под солнцем крышах китайских городов, представлю зеленые луга.

Поэтому нечего мне больше бояться. Так, как в бейсболе бэттер боится подачи «черным ходом», как революционер боится виселицы. Но если все-таки мечта сбудется…

Друг!

Друг мой, Китай уж очень далеко.

Апрель 1980 г.

История бедной тетушки

1

А началось все в ясный июльский полдень. В исключительно прелестный воскресный полдень. Даже валявшаяся на газоне скомканная обертка от шоколада в этом королевстве июля сияла горделивым светом, подобно легендарному кристаллу на дне озера. Непрозрачная и изящная солнечная пыльца, как бы стесняясь, медленно планировала на земную поверхность.

Возвращаясь с прогулки, я присел на площади перед кинотеатром и вместе с подругой рассеянно принялся разглядывать бронзовые статуи единорогов[8]. Закончился сезон дождей, и свежий ветерок шевелил древесную листву, гонял невысокие волны на поверхности мелкого пруда. В прозрачной воде утонуло несколько рыжих банок из-под колы – они смотрелись на дне руинами заброшенного города. Пока мы с подругой сидели на бережке, прямо перед нами успели пробежать несколько бейсбольных команд в одинаковой форме, собака наперегонки с велосипедом из проката и молодые иностранцы в спортивных шортах. Из забытого кем-то на газоне радиоприемника едва слышно развевалась по ветру слащавая попса. Песня о потерянной либо грядущей любви. Мелодию я, кажется, узнал, но вот слышал ли я ее раньше? Может, просто похожа на другую песню. Солнечные лучи без остатка впитывались в мои руки.

Не знаю, почему бедная тетушка потревожила мою душу в такой солнечный полдень. Ведь поблизости не было никаких бедных тетушек – так с чего бы мне ее воображать? Но она все равно мне явилась – и тут же исчезла. Задержалась в сердце на долю секунды, навсегда оставив по себе странную леденящую пустоту в человеческом облике. Словно кто-то за окном пролетел.

Бедная тетушка?

Я еще раз обернулся, на всякий случай даже задрал голову к летнему небу. Слова гасли в воскресный полдень, подобно ветру или же невидимой траектории пули. Все так начинается. В какой-то момент все существует, потом раз – и все потеряно.

– Хочу что-нибудь написать о бедной тетушке, – сказал я подруге. Ведь я из тех, кто пытается писать истории.

– О бедной тетушке? – слегка удивилась она и пожала плечами, будто бы покрутив в руках саму фразу «бедная тетушка», но так ничего и не поняв. – Почему о тетушке?

Почему, не знал я и сам. Меня отчего-то всегда цепляет то, чего я не понимаю. Мимолетное чувство – вроде пробежавшей тени облачка, только и всего.

– Просто подумал о ней. Невзначай.

Пока мы искали слова, зависла долгая пауза. И сердца наши связывал лишь нежный звук вращения Земли.

– И что, ты будешь писать о бедной тетушке?

– Да, я.

– И кто-то будет читать?

– Может, и будет, – ответил я.

– Но ты все равно напишешь?

– Ничего не поделаешь, – попробовал оправдаться я. – Не знаю, как тебе объяснить… Может, я и впрямь открыл не тот ящик. Но в конечном итоге, я сделал это сам. Как-то так.

Она молча улыбнулась. Я вынул из кармана мятую сигарету и закурил.

– Кстати, у тебя что, среди родственников есть бедная тетушка?

– Нет.

– А у меня есть. Настоящая. Я прожила с ней несколько лет.

– А-а.

– Но я о ней ничего писать не собираюсь.

В радиоприемнике сменилась мелодия – очень похожа на первую, но ее я совсем не узнал. Казалось, весь мир полон потерянной и грядущей любви.

– Выходит, у тебя нет ни одной бедной тетушки? – продолжала она. – Но даже при этом ты хочешь о ней что-то написать. Не странно?

Я кивнул:

– Интересно, почему?

Она лишь склонила голову набок, но ничего не ответила. Казалось, от моего вопроса у нее свело судорогой пальцы, которые засасывал подводный ил. И только мой вопросительный знак по-прежнему сверкал на солнце, как до блеска отшлифованная железка на дне пруда. Лежит там и наверняка достает тем же вопросом окружающие жестянки из-под колы.

Почему? Почему? Почему?

– Я не знаю, – спустя вечность отрывисто сказала подруга.

Я подпер ладонью щеку и, как был, с сигаретой во рту, еще раз окинул взглядом единорогов. Два животных, встав своими четырьмя копытами на дыбы, словно махали вслед унесенному куда-то времени.

– Я лишь знаю, что человек с подносом на голове не сможет задирать голову к небу. Это я о тебе.

– А если конкретней?

Вытерев мокрый палец о рукав, она посмотрела мне прямо в лицо.

– Кажется, я тебе сейчас ничего объяснить не смогу. Ничегошеньки.

Я вздохнул.

– Извини.

– Да ладно. Похоже, мне сейчас даже подушка-думочка не советчик.

Она снова улыбнулась:

– К тому же у тебя нет даже бедной тетушки.

Да.

У меняНет даже бедной тетушки…

Ну чем не куплет?

2

А вдруг бедной тетушки нет и у тебя? Раз так, выходит, что «неимение бедной тетушки» – наша общая черта. Странная общая черта! Общая черта, похожая на тихую утреннюю лужицу.

Однако ты же не мог не видеть бедную тетушку на чьей-нибудь свадьбе.

Как стоит на любой книжной полке хоть одна долго не читанная книга, как висит в любом гардеробе хоть одна долго не ношенная сорочка – на любой свадьбе есть хоть одна бедная тетушка.

Никто ее никому не представляет, никто с ней не заговаривает. Никто не просит толкнуть речь. Она, как старая молочная бутылка, аккуратно садится за стол, беспомощно хлюпая, поглощает кукурузный суп, ест салат вилкой для рыбы, вылавливает фасоль – и в конце ей не хватает ложечки для мороженого. Ее подарок, если повезет, растворится в глубине антресолей, если нет – при переезде отправится на помойку вместе с различными кегельбанными призами.

Она даже возникает порой на страницах изредка раскрываемых свадебных альбомов, но доверия не внушает, даже если выглядит аккуратной утопленницей.

– Кто эта женщина? Смотри, вот эта, во втором ряду, в очках…

– А-а, да никто, – отвечает молодой муж. – Просто бедная тетушка.

У нее нет имени. Просто бедная тетушка. Только и всего.

Конечно, можно сказать, что имя рано или поздно исчезнет.

Но произойти это может по-разному. Первый тип – когда имя исчезает сразу после смерти. Все просто. «Высохла река. Погибла рыба». Или же: «Пламя охватило лес, сгорели птицы»… Мы оплакиваем их смерть. Второй тип – как у старого телевизора: после смерти на экране проскакивают белые полосы, но в конце концов все гаснет. Тоже неплохо. Как под стопой заблудшего индийского слона, но все-таки – неплохо. И, наконец, последний тип – когда имя пропадает еще до смерти. В смысле, как у бедных тетушек.

Но бывает, я и сам, себя не помня, впадаю в «состояние бедной тетушки». В сутолоке вечерних перронов не помню ни имени, ни адреса, ни куда мне нужно ехать. Само собой – ненадолго. Секунд на пять – десять.

Бывает и так. Кто-нибудь говорит:

– Никак не могу вспомнить твое имя.

– Ладно. Не бери в голову. Ничего важного в этом имени нет.

А он тычет себе в кадык и приговаривает:

– Ведь вертится на языке…

В такие минуты я чувствую, будто зарыт в землю и на поверхности торчат лишь пальцы правой ноги. Этот кто-нибудь замечает и начинает извиняться. Ты, мол, прости, но вот-вот было вспомнил…

Хорошо, а куда исчезают потерянные имена? В городе-лабиринте вероятность их выживания крайне мала. Некоторые расплющиваются в лепешку под колесами тяжелых грузовиков, некоторые умирают под забором, не найдя денег на электричку, некоторые тонут в глубокой реке с полными карманами гордости.

Но даже при этом какие-то умудряются выжить, добрести до города утерянных имен, где они создают себе укромное общество. Маленький, очень маленький городок. При входе в который, пожалуй, стоит вывеска:

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!

Зашедшие туда без всякой надобности должны получить легкое возмездие.

Или же то было легкое возмездие, устроенное мне самому. К моей спине прилипла маленькая такая бедная тетушка.

Впервые я обратил на нее внимание в середине августа. Причем не то чтобы как-то заметил ее присутствие. Просто вдруг почувствовал. Глядь, а на спине у меня – бедная тетушка.

Нельзя сказать, что мне было неудобно. Ноша не из тяжелых, в ухо гадостью никто не дышит. Она просто прилипла ко мне – плотно, словно отбеленная тень. Ее не замечали даже посторонние – если не присматривались. Живущие у меня кошки подозрительно косились на нее первые два-три дня, но когда поняли, что на их территорию она не претендует, быстро к ней привыкли.

Не могли успокоиться лишь несколько моих товарищей. Бывало, в самый разгар посиделок с выпивкой у меня из-за спины на них устремлялся острый взгляд.