Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк Страница 52

Сердце Евы бешено колотилось. Приземистая, раздраженная медсестра, холодно поприветствовав посетителей, провела их в обитый деревянными панелями кабинет.

— Хайль Гитлер! — поприветствовал Еву и Пауля узколицый главврач. Взглянув на них поверх очков в тонкой оправе, он, сев за свой стол, начал спокойно листать какие-то документы. — Значит, фрау Кайзер, вы утверждаете, что этот мальчик — ваш сын? — Ева кивнула — Вы можете это доказать?

Пауль спокойно наклонился вперед.

— Я — дедушка мальчика и пастор церкви. Я крестил его 2 июля этого года в евангелической церкви Вайнхаузена. Вот свидетельство.

Врач быстро пробежал глазами по документу.

— Оно выписано на имя Германа Фолька Кайзера, а нашего пациента зовут Пауль Бауэр. Не знаю, что и думать.

Сняв очки, доктор посмотрел на Еву и Пауля, ожидая их объяснений.

— Видите ли, это — очень непростая история… — начал Пауль, но его перебил стук в дверь.

В кабинет вошла медсестра. У нее на руках лежал завернутый в летнее одеяльце ребенок. Ева вскочила со стула.

— Герман! — она бросилась к сыну, прося медсестру отдать ей мальчика.

— Нет, фрау Кайзер, — остановил ее доктор.

— Но… Он же — мой сын! — воскликнула Ева. — Папа!

— Соблюдайте спокойствие. Присядьте пока, — доктор жестом показал Еве на стул. — Дайте мне ваши документы.

Пауль и Ева протянули ему свои удостоверения личности, в которых, кроме автобиографических данных, была также фотография, отпечатки пальцев и сведения о национальности предков. Ознакомившись с документами, доктор немного смягчился.

— Дайте женщине подержать ребенка.

Ева с трепетом протянула руки к малышу. От прикосновения его теплого тельца ее пронзила радостная дрожь. Кроме того, что он подрос, Герман ничуть не изменился. Его внешние дефекты было невозможно не узнать, но теперь по его взгляду можно было также догадаться о дисфункции мозга. Впрочем, мать за всем этим уродством видела родную душу — пусть и в сломанной телесной скорлупе. Вложив в ручку малыша игрушечного мишку, Ева нежно уткнулась носом в его личико и тихо заворковала ему на ушко.

Пока внимание Евы было приковано к Герману, врач и Пауль начали тщательно сопоставлять известные им факты. Побеседовав с пастором, доктор пришел к выводу, что его словам можно доверять. Кроме того, ни одна женщина в здравом уме не будет предъявлять прав на такого ребенка, если только она, действительно, — не его мать. Главврача смущало только одно: солдат, который ночью 29 июля привез малыша в больницу, представился Эрнстом Бауэром.

Пауль попросил взглянуть на форму, заполненную при приеме ребенка.

— Вы не попросили у него удостоверение личности?

Доктор поерзал в своем кресле.

— Он приехал поздно ночью, и разговаривал с моим заместителем. Я так понимаю, он был очень убедителен. Знаете, мне жаль, что все так получилось, но я просто не могу выписать ребенка, пока не будут выяснены все обстоятельства этого дела. Вы должны стать в мое положение.

Услышав это, Ева поднялась со стула.

— Герман — мой сын, и я без него не уеду.

— Ева, — сказал ей Пауль, — боюсь, по закону ты не имеешь права забрать его. По крайней мере, не сейчас.

— Фрау Кайзер, врачи и акушерки обязаны официально фиксировать дефекты ущербных новорожденных. Ваш доктор должен был подробно описать мальчика и указать его имя, поэтому нужно просто отыскать соответствующий журнал.

— Вы вполне можете устраивать свои проверки, когда ребенок будет у себя дома, — процедила Ева сквозь стиснутые зубы.

— Ребенка из этого здания вы не вынесете, так что лучше сядьте и успокойтесь, — сурово ответил доктор.

Пауль обнял Еву за плечи.

— Доченька, я думаю, ты сможешь навещать Германа. — Он посмотрел на врача. — У вас же в больнице свободный график посещения пациентов?

— Вообще-то, да, но в данный момент — нет.

— Как это?

Доктор опять поерзал в кресле, пряча глаза от Пауля и Евы.

— Просто… у нас сейчас проходит проверка, и я… я не хотел бы, чтобы здесь были лишние люди.

— Но как моя дочь может помешать проверке? Я думаю, проверяющие, наоборот, одобрили бы, что кто-то заботится о больном ребенке.

— Прошу вас, разрешите мне навещать его, — умоляюще посмотрела на доктора Ева своими заплаканными глазами.

Он, сняв очки, вздохнул.

— Ну хорошо… Раз в неделю, по воскресеньям, с часу дня до пяти вечера. Но если вы будете создавать для нас проблемы, я сразу же положу этому конец.

— Но… — хотела было возразить Ева.

— Фрау Кайзер, — строго оборвал ее доктор. — Скажите спасибо уже за это. Мы найдем документы на мальчика, и тогда вы сможете его забрать. Не раньше.

В четверг 4 сентября 1940 года Ева помогала Линди на кухне в доме Ландесов. У нее было отличное настроение. Теперь ее ничего не тревожило. Сын нашелся, и через три дня она опять будет держать его на руках. Отец заверил Еву, что на решение вопроса о возвращении Германа домой уйдет несколько дней.

— Вы только послушайте, — проворчал из гостиной пожилой Ландес. Он сидел перед радиоприемником, потягивая пиво вместе с польским военнопленным, которого предоставили ему в качестве помощника по ферме. Этот поляк был приятным, широколицым парнем из Позена. В семье Ландесов его называли Скаем.

— Фюрер обращается к съезду общества «Зимняя помощь» на берлинском стадионе, — Ландес сделал звук погромче. — Такое ощущение, что там на трибунах вопит миллион женщин.

Ева и Линди, отложив полотенца, сели возле радиоприемника Гитлер яростно критиковал Британию за «чудовищную бомбардировку». Одиннадцать дней назад немецкие летчики во время налета на военные объекты сбросили бомбы на центр Лондона. В немецкой прессе их ошибку объяснили густым туманом, однако британцев подобное объяснение не устроило. Последовала незамедлительная гневная реакция Уинстона Черчилля, и на следующий день английские бомбардировщики совершили налет на центр Берлина, убив тысячи мирных жителей.

…Они бомбили наугад, не думая о жилых районах, фермах и деревнях. Они бросали бомбы туда, где замечали свет. Я не хотел развязывать конфликт, надеясь, что Британия остановит свое безумие, однако мистер Черчилль счел мою гуманность за слабость и ответил убийством женщин и детей.

Как вы понимаете, теперь мы должны ответить ударом на удар. Если британцы усилят атаки на наши города, то мы сотрем их города с лица земли! Бог свидетель: мы остановим этих ночных пиратов.

По стадиону пронеслось громогласное: «Зиг хайль!» Ева и Линди переглянулись, а Ландес, встав, отправился на кухню за очередной порцией пива.

— И это — только начало, — пробормотал он.

На улице послышался гул двигателя и голос Гюнтера, который с кем-то разговаривал. Выглянув в окно, Ева увидела, что возле ворот остановилась темная машина, но кто из нее вышел, она заметить не успела. Линди тоже подошла к окну.

— Кто бы это мог быть?

У Евы перехватило дыхание. «Неужели кто-то приехал сообщить, что погиб Вольф?» Она втайне надеялась на это, хотя и презирала сама себя за такие мысли.

Ева и Линди поспешили к двери. Выйдя на улицу, они увидели, что Гюнтер разговаривает у ворот с каким-то незнакомцем. Сердце Евы учащенно забилось. Направляясь к машине через запруженный курами двор, она на ходу пригладила волосы и поправила свой передник. Ее руки дрожали.

Гюнтер, развернувшись, пошел навстречу Линди и Еве.

— Вольф приехал, — угрюмо сказал он, стараясь не смотреть на Еву. — Он сейчас в уборной.

Ева оцепенела.

— Вольф?

Гюнтер кивнул. Его круглое лицо пылало.

— Ему Оскар сказал, что ты здесь.

Ева сделала глубокий вдох. В этот момент из-за угла сарая, прихрамывая, вышел Вольф. На нем была гражданская одежда и коричневая кепка. Ева ощутила слабость в ногах. Она смотрела на приближающегося мужа и хотела только одного: убежать.

— Привет, дорогая, — сказал Вольф, подходя к жене.

Ева как будто лишилась дара речи. Этот человек был ей ненавистен. Она не могла забыть его ярости, его пощечин и того дня, когда он ушел из дома, неся под мышкой ее Германа…

— Как насчет поцелуя для твоего солдата? — Вольф, сняв кепку, легонько взял Еву за плечи и приблизил к ней свое лицо. От него пахло мятой. Этот поцелуй вызывал у Евы тошноту. Ей хотелось вырваться и убежать, но она сдержалась.

— И как тебе моя хромота? — рассмеялся Вольф.

Ева быстро вытерла губы.

— Ее почти не заметно.

— А как дела у наших Ландесов? — повернулся Вольф к Линди и Гюнтеру. — Я слышал, вас уже шестеро?

Линди ничего не ответила. Она не простила Вольфу ни его жестокого обращения с Евой, ни того, что он рассказал Гюнтеру правду об ее изнасиловании.

Вольф заметил у Линди награду немецкой матери, торжественно врученную ей тремя неделями ранее, 12 августа (День рождения матери Гитлера) за четвертого ребенка для Рейха. Медаль представляла собой удлиненный тевтонский крест синего цвета со свастикой на фоне бронзового щита.