Софи Оксанен - Когда исчезли голуби Страница 56

Конец “московской” операции уже маячил на горизонте, и это поднимало Партсу настроение. У Эвелин Каск закончилась лекция, и Партс шел за ней по Тоомпеа. Он смотрел на нее новыми жадными глазами и чувствовал, что вновь обретает нюх. Старый добрый нюх не мог его обмануть, хотя девчонка вела себя как обычно. Шаги Партса таяли в булыжной мостовой, пальто сливалось со стенами, он ощущал свою невидимость. Юбка девушки была даже более скромной, чем у других, на руках белые перчатки фабрики “Марат”, которыми она через шаг прихлопывала и поправляла прическу. Ее каблуки с металлическими набойками скользили на камнях. Она устало поднялась в автобус и, едва не упав, сошла на остановке возле общежития. Партс держался на расстоянии, позволил девушке подняться до второго этажа какого-то дома, прежде чем сам отправился следом. Он достал из бумажника пучок пустых стержней от шариковых ручек и встал в очередь, предварительно подождав, чтобы за девушкой встали еще на несколько человек. Сидящая за столом женщина сосредоточенно выковыривала шарики из стержней, вставляла стержни в машинку, поворачивала рукоятку, возвращала наполненные стержни, забирала мелочь. Очередь шуршала, шепталась, двигалась, студентов из кафе не было. Неожиданно лицо девушки напряглось. Рука, в которой был пакет, слегка отклонилась в сторону. К девушке подошел незнакомый парень, поздоровался и тут же ушел. Партс проследил за ним взглядом: в руке парень нес пакет, который только что забрал у девушки. Партс вышел из очереди и устремился следом за пакетом. Парень шел немного впереди, не спеша лавировал между высоток, мимо дома с голубем мира на стене, спокойно ждал автобуса. Партс не спешил его догонять, лишь на остановке смешался с группой людей, последним влез в автобус, последним вышел и последовал за парнем, который неожиданно свернул в кусты. Партс чуть не споткнулся и тут же вспомнил, как несколько раз терял Объект из виду именно на этой дорожке, но всегда винил свою усталость и излишнюю осторожность. Только сейчас он понял, что это было неслучайно. Ловкие исчезновения говорили о том, что Объект знал о слежке, но был гораздо хитрее теперешнего парня, который шагал звучно, никого не опасаясь, и чертыхался, пробираясь сквозь репейник. Партс заметил, как парень прошмыгнул в заднюю дверь серого дома, и записал время. Он догадался, что человек в очках, впустивший парня, занимается нелегальной деятельностью.

В пропахшей кошачьей мочой песочнице играл с юлой мальчик, он с удовольствием взял рубль и назвал имя живущего в сером доме поэта.

Партс отправился в библиотеку знакомиться с поэзией. Поэт издавал хвалебные гимны рабочему народу примерно в те годы, когда Роланд ругал Каалинпяя. Возможно, это случайность, но так ли уж много поэтов, связанных с нелегальной деятельностью, пользуются одним и тем же псевдонимом?

1965 Таллин Эстонская ССР, Советский Союз

На следующий день в кафе “Москва” товарищ Партс задремал над кофе, трюфелями и салатом “Столичный”. Накануне он до ночи работал и вчитывался в стихи. Когда подбородок ударился в грудь, Партс встрепенулся и огляделся. К компании Объекта присоединились студенты-художники в фиолетовых фуражках, кто-то был с непокрытой головой. Одна из девушек была в очень короткой юбке и, понимая это, все время держала руку плотно прижатой к бедру, правда, было неясно, пытается ли она опустить синюю ткань ниже или не допустить, чтобы она задралась выше. Над васильковой юбкой искрилась белая рубашка. Партс подумал, что в рапорте стоит отдельно упомянуть об использовании национальных цветов в одежде.

Вместе с фиолетовыми фуражками в кафе пришел невысокий брюнет, волосы его свисали вперед, как у неопрятной женщины, а борода скрывала лицо. Партс признал в нем автора антисоветских картин дурного вкуса. Контора наверняка давно уже следит за его деятельностью. Империализмом дышал даже сам облик художника, откровенно копирующего моду капиталистических стран. Пианист старался изо всех сил, длинноволосый мужчина заигрывал с двумя девушками. Их смешки пронзали задымленный воздух острыми стрелами и заставили Партса проснуться. Он вздрогнул и распахнул глаза. Что за мелодия?

Неужели они родились в его голове? Пел ли он вслух? Видел ли сон? По-прежнему звучали джазовые ритмы, но девушки перестали хихикать, мужчина забыл стряхнуть пепел с сигареты, и он посыпался на стол. Объект поднялся. Партс незаметно оглянулся. Все студенты повернули головы в сторону пианиста, женщина за соседним столиком улыбалась, ее улыбка прожигала все вокруг, рука поднялась на плечо кавалера, а губы неслышно двигались: Saa vabaks Eesti meri, saa vabaks Eesti pind… Партс захлопал глазами. Ритм марша прорывался сквозь импровизации пианиста, прятался и появлялся, прятался и появлялся, губы женщины беззвучно продолжали петь. Бородач встал, хихикавшие у него под мышкой девушки тоже, за ними вся студенческая компания. Партс посмотрел на коллегу за столиком в углу. Он тоже встал и весь напрягся, как перед прыжком, настороженно обвел взглядом кафе и на секунду встретился глазами с Партсом. В этот момент то пропадающий, то вновь возникающий марш замедлился, и бородач с Объектом запели: Jään sull’ truuiks surmani, mul kõige armsam oled sa [18] , коллега Партса стремительно, словно порывистый ветер, пролетел через весь зал, хлопнул крышкой пианино, повернулся к бородачу, замахал руками, что-то сказал и выбежал из кафе, махнув перед лицом Партса полами пальто. Партс успел заметить, что лицо коллеги покрылось пятнами, а глаза вытянулись в узкие щелочки. Как только дверь за ним захлопнулась, пианист открыл крышку пианино и заиграл свой обычный вечерний репертуар. Друзья бородача потащили его к выходу, голова к голове, на лбах выступил пот, а шепот эхом разносился по залу. Они не смотрели по сторонам, никто не смотрел на них, словно они вдруг стали невидимыми, однако весь зал волновался, как море перед бурей. Партс слышал отдельные слова, но не верил своим ушам. Неужели коллега действительно подошел к бородачу и сказал: “Вы в своем уме, замолчите, я из КГБ!”

Пианист был тот же самый и на следующий день, и через день тоже, так что Партс даже засомневался, доложил ли коллега о случившемся. Однако сам он в кафе не появлялся, а на третий день его сменило новое лицо. Бородач больше не приходил. Компрометирующего материала было уже и так более чем достаточно. Компания явно затевала что-то в рамках университетского факельного шествия, и если это правда, то работа Партса по ведению “московской” группы закончится либо до шествия, либо сразу после него. Партс понял, что ему надо спешить. Он должен завершить расследование, пока группа со всеми своими подразделениями еще на свободе и в полной доступности.

Поэт сам открыл дверь. Дом был таким все таким же серым, одежда мужчины сливалась со стенами. Поэт поправил очки, глаза с трудом можно было разглядеть за толстыми линзами. Партс вежливо улыбнулся и сказал:

— Каалинпяя.

Момент был, бесспорно, волнующий. Партс знал, что стоящий на пороге мужчина и не подозревает, что они сейчас испытывают примерно одни и те же чувства. У поэта был шанс. Хорошие актерские способности и правильная тактика защиты спасли бы его. Партс повидал за свою жизнь множество изворотливых личностей, которые отлично владели искусством высшего пилотажа, однако этот человек оказался не из их числа. Фигура его поникла, как стены прогнившего дома, которые можно сломать одним ударом топора.

— Нам стоит поговорить. Старые дела не должны мешать вашей карьере. — Партс сделал небольшую паузу и продолжил: — Но нельзя забывать и о молодом поколении. Ваши нынешние произведения недостаточно способствуют укреплению моральных устоев молодежи.

— Моя жена скоро вернется домой.

— Я с удовольствием побеседую и с ней тоже. Может быть, продолжим внутри?

Поэт попятился.

— Мы, безусловно, постараемся сделать все возможное, чтобы запрет на публикацию был как можно скорее снят.

Поэт оказался легким случаем. Намного легче, чем Партс мог себе представить. Удивительно, как ему удавалось вести двойную жизнь так долго под самым носом у партии. Он годами считался заслуженным советским поэтом, и, судя по всему, отдел пропаганды, Главлит и все прочие инстанции были им вполне довольны, и все же, несмотря на это, он продолжал вести подпольную деятельность. И одновременно писал оды партии!

Партс бодро шагал к остановке. Лишь там его накрыла усталость, и ему пришлось присесть. Поэт был легким случаем, потому что у Партса была информация, чтобы прижать его. Но у него не было ничего, чтобы прижать жену. Хотя имя Сердца упало из уст поэта, словно “юнкерс” без топлива, он не был уверен, что Роланд делился с ней абсолютно всем. Однако не потому ли между ним и женой выросла непроходимая стена? Знала ли она все это время, почему ему необходимо избавиться от Роланда? Имело ли это теперь хоть какое-то значение? Он сам удивлялся, насколько спокойно все воспринял. И почти восхищался своим хладнокровием. Может, в глубине души он давно догадывался обо всем, но сейчас это было не важно. Впервые за долгое время он испытывал невероятное удовлетворение. Он знал, что все в его власти, — чувство, которое в последнее время он едва не забыл. Словно он на лету поймал целую стаю птиц, которая тут же превратилась в легко управляемую массу. Дома его ожидали нетерпеливые клавиши “Оптимы” и жена. Обо всем остальном позаботится Контора.