Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк Страница 59

Андреас не знал, что сказать. Гельмут посмотрел в маленькое окно, по стеклу которого стекали капли только что начавшегося дождя. Сделав большой глоток пива, он взял свои эмоции под контроль.

— Ну да ладно, не будем о грустном. Мой повар приготовил отличный обед, и у меня есть для вас сюрприз.

— Сюрприз?

Гельмут достал из кармана какие-то билеты.

— Да. Сегодня вечером мы идем в кино на «Голубого ангела». В Рейхе этот фильм, наверное, уже считают старым, но для нас он — новый. Надеюсь, вы его не смотрели?

— Нет. — Андреас увидел, что его ответ очень обрадовал Гельмута.

— Превосходно! А после обеда я кое-что вам покажу.

Глава 24

«Сегодня, как и в прошлом, Церковь знает, что Бог возложил на нее ответственность направлять народ на борьбу с большевизмом — с этим ужасным ядом, разрушающим любой достойный порядок и всякую человечность. Церковь — на стороне каждого, кто ревностен в этой борьбе».

По пути в кинотеатр Андреас кипел внутри. Как Гельмут и обещал, после обеда он действительно приготовил сюрприз. Это было письмо от дяди Евы, Руди, подтверждающее наихудшие опасения Андреаса. В нем было сказано о жестоком обращении Вольфа с Евой, о том, как он ударил Ганса Бибера, и о подозрениях в отношении его военных преступлений. Руди также подал выдержку из заявления Вольфа к администрации больницы Хадамара и выразил опасение, что если Вольфа не остановить, то его безумие перейдет все границы.

«Не думаю, что преувеличу, если скажу, что твой брат показал себя способным на ужасные вещи. Поэтому я уверен, что Ева в не меньшей опасности, чем другие невинные жертвы, оказавшиеся на его пути». Признав свою неспособность побудить к действию влиятельных покровителей Вольфа, Руди в завершение письма предложил Андреасу подумать над тем, как ему образумить своего брата.

— Я знаю суть письма, — сочувственно сказал Гельмут. — Именно поэтому я тебя и пригласил. Извини, что мне пришлось пойти на хитрость, но Ева — часть моей семьи.

— Руди мог бы отправить это письмо мне напрямую, — ответил Андреас после небольшой паузы.

Проигнорировав это замечание, Гельмут начал рассказывать историю.

— Когда-то у меня был породистый конь. Он начал кусаться, будучи жеребенком. Моя жена решила, что это — признак сильного характера. Когда жеребцу был год, он сильно укусил за руку моего конюха. Жена сказала, что тот, наверное, спровоцировал животное. Но однажды конь укусил саму Иду. Она хотела пристрелить его на месте. Я, конечно же, не позволил ей, а просто хорошенько огрел жеребца по носу резиновым шлангом. Он должен был понять, что переступил предел дозволенного…

Андреас молча смотрел в окно такси, вспоминая Вайнхаузен и письма от Линди, в которых она говорила почти то же самое, что и Руди. Раньше Андреас считал, что Линди, учитывая ее неприязнь к Вольфу, преувеличивает, теперь же он понял, что просто не хотел поверить ей, потому что это освобождало его от необходимости что-либо предпринимать.

— Значит, однажды мне придется врезать Вольфу резиновым шлангом по лицу.

Гельмут вздохнул. В этот момент такси остановилась у тротуара.

— Поступай, как тебе подсказывает сердце.

Андреас взглянул на дождливую темноту за окном.

— И еще одно, мой друг, — Гельмут, взявшись за ручку дверцы, остановился. — Руди смог организовать увольнительную для твоего брата. Вольф сейчас ожидает возле кинотеатра.

Андреаса словно пронзило током. Он выглянул в залитое дождем окно на улицу перед кинотеатром, освещенную тусклым светом фонарей, бликами мерцающих в лужах. Гельмут указал на солдата в кожаном плаще, который, прихрамывая, прохаживался перед окнами кинотеатра. Зал за окнами был заполнен немецкими офицерами с дамами.

— Да, я вижу его.

Сделав глубокий вдох, Андреас резко открыл дверцу и, выпрыгнув на тротуар, окликнул брата. Вольф резко обернулся.

— Андреас?

— Это тебе за Еву, — Андреас нанес сокрушительный удар в лицо опешившего Вольфа, от которого тот тяжело рухнул на скользкую мостовую. Наклонившись, Андреас приподнял брата за лацканы плаща. — А это за Бибера, — он нанес еще один удар кулаком, потом — еще один. Наконец, он рывком поднял Вольфа с земли и со словами: — А за Германа тебя вообще следовало бы убить! — ударом наотмашь повалил ошеломленного брата на мокрую водосточную трубу.

Наконец, придя в себя, Вольф медленно поднялся с земли. Он слегка пошатывался, а по его губам бежали струйки крови.

— Хорошая встреча с братом после долгой разлуки.

— Заткнись! Если ты еще раз тронешь Еву, я тебя точно прибью.

Вольф вытащил из кармана носовой платок.

— Ну и ну. И куда подевался наш нежный поэт? — Приложив платок к носу, Вольф закинул голову. После небольшой паузы он продолжил совершенно спокойным тоном, чем немало удивил Андреаса. — По правде сказать, я действительно был чрезмерно суров с Евой. Да и не с ней одной. Но нельзя сказать, что я все время обращался с ней плохо. На самом деле, я сделал для Евы много хорошего. — Прямо посмотрев на Андреаса, Вольф спокойно продолжил. — У нее есть дом и добрая репутация, хорошая работа и связи. У нее есть хорошая одежда и еда. Странно, что Ева не упомянула тебе об этом, когда ты виделся с ней в увольнительной. — Уравновешенный, осуждающий тон Вольфа обезоруживал.

— Ты лжешь. И к тому же, я с Евой не виделся.

— Нуда, конечно, — ответил Вольф с сарказмом. — Тогда скажи мне, это Ева рассказала тебе, что я бью ее?

— Нет.

— Понятно. Значит, ты начитался писем Линди.

Андреас внутренне съежился.

— Нет.

— Разве Линди не пишет тебе? Мы оба знаем, что она склонна преувеличивать. И к тому же, она все время врет. Разве она не обманывала всех насчет того африканца? — Опять приложив к носу платок, Вольф прищурился на брата. — Впрочем, ты никогда не поднял бы руку на брата из-за сплетен какой-то фермерской коровы. Ты для этого слишком добрый. Может, все-таки признаешься, кто тебе накапал на меня? Хотя, какая разница. Суть в другом. Просто ты любишь мою жену.

Вольф попал в самую точку.

— Нет, — ощетинился Андреас.

Вольф, усмехнувшись, еще раз приложил к носу платок.

— Ну и кто из нас двоих лжец?

Андреас облизал губы. Он бы мог одним ударом уложить Вольфа на землю, но его покинуло присутствие духа. Андреас должен был признать, что брат прав. Вдруг в кинотеатре прогремел оглушительный взрыв, вышвырнув в разбитые окна тела людей. Вольфа и Андреаса отбросило на мостовую. В вечернее небо взметнулись клубы дыма и яркие языки пламени…

Когда на утро после подрыва партизанами кинотеатра к дому Гельмута подъехало такси, Андреас как раз обрабатывал свои порезы и ушибы.

— Я навел справки в городской больнице. Вольф особо не пострадал, — сказал Гельмут.

Андреас медленно поднялся с дивана.

— Вот и хорошо.

— Готов? Такси уже ждет.

Выйдя на улицу, Андреас забросил свой вещмешок на заднее сиденье машины и, обернувшись, вяло пожал Гельмуту руку.

— Кстати… Чем закончилась история с тем жеребцом?

— Ах, да, я же не закончил ее… Он укусил меня, и я его пристрелил.

Ева узнала о стычке между братьями из телеграммы дяди Руди, однако, прочитав ее, она не почувствовала внутреннего удовлетворения. Воспоминания о Германе постоянно подпитывали жажду мести, которая вскоре переросла в жгучий гнев, направленный против Вольфа и нацистов. Повздорив с Клемпнером, Ева бросила работу. Она приводила своего отца в ужас публичными стычками с местными партийными руководителями и разговорами с вдовами солдат, которым она объясняла, что их мужья погибли за уголовников. Ева считала дни до очередной увольнительной Вольфа, ожидая, когда он вломится в дверь их дома. Но теперь она была готова встретить его.

По ночам, лежа в постели, Ева желала Вольфу всего самого ужасного, что только можно придумать. Она представляла, как его пытают и вешают партизаны, как его колют штыками или режут на части евреи. И по утрам она не испытывала угрызений совести.

Остаток апреля, май и начало июня Ева по предписанию Кребеля отдыхала дома Доктор сказал Клемпнеру и партийному комитету, что у нее — нервный срыв из-за смерти сына, поэтому она просто не владеет собой. Обрадовавшись, что поведению Евы нашлось какое-то приемлемое объяснение, Клемпнер походатайствовал в ее защиту перед высшим партийным руководством, Гестапо, и ей дали время, чтобы она могла прийти в себя Благодаря этому Ева получила освобождение от многих проектов, в которых были задействованы остальные женщины Вайнхаузена. Она не помогала женскому комитету организовывать упаковку подарков для солдат, не участвовала в сборе средств для членов «Гитлерюгенд», которые теперь работали на фермах по всей Германии, и даже не жертвовала денег для весенней лотереи, проводимой местной национал-социалистической Лигой учителей.