Мэри Элис Монро - Тысячи ночей у открытого окна Страница 6

Джек, наконец, опустил голову и с облегчением выдохнул, молясь в душе, чтобы клетки мозга молодого лаборанта не были повреждены. Затем он стянул твидовый пиджак с усталых плеч и швырнул его на спинку ближайшего стула. Он надевал ненавистный пиджак только в те дни, когда ему надо было читать лекции.

– Ну как ты? – спросил Ирвинг с беспокойством в глазах.

Джек чувствовал себя абсолютно опустошенным и лишь отмахнулся от всех выражений заботы и сочувствия. Воротник его оксфордской рубашки был мокрым от пота. Он попытался расстегнуть верхнюю пуговицу, но ничего не получалось, поскольку пальцы предательски тряслись.

– Давайте я помогу, – произнесла Ребекка Фоулер – высокая аспирантка с длинными стройными ногами, расстегивая злосчастную пуговицу спокойными уверенными движениями тонких ловких пальчиков.

– Благодарю. – Джек смущенно кашлянул и отступил назад. – Спасибо всем, – уже громче произнес он, обращаясь к кучке взволнованных лаборантов и аспирантов. – Все будет хорошо, ведь вентиляция в камере восстановлена. Вы все прекрасно сработали и спасли положение. Я горжусь вами.

Его слова успокоили сотрудников и через некоторое все погрузились в обычные занятия.

– Ну ты прямо как Бакару Банзай в восьмом измерении, Джек[5]. Пора писать мемуары, пока ты еще жив, – отпустил Ирвинг шутку в адрес друга, подавая ему стакан холодной воды. – А то никто не узнает о твоих героических деяниях.

– Ну, понимаешь… – Джек одни глотком осушил стакан. – Мне сейчас не до мемуаров. Меня мало что интересует, кроме работы. – Он смял бумажный стаканчик и швырнул его в мусорную корзину. – В ней вся моя жизнь.

– Да неужели? – засмеялся Ирвинг, похлопывая друга по плечу. – К чему излишняя скромность? У нас всех есть что рассказать, даже если эти воспоминания не такие уж волнующие.

Джек рассмеялся, а потом отвернулся, и улыбка сползла с его лица. Да нет, не у всех такая хорошая память, подумал он, болезненно поморщившись.

– Что с вами, доктор Грэхем? Вы не пострадали?

Джек поднял голову и увидел подходившую к нему Ребекку Фоулер. Он был высоким мужчиной, но ее глаза оказались почти на одном уровне с его собственными, и девушка заглянула в них, подняла руку и легким, исполненным кокетства жестом, отвела темную прядь его вьющихся волос со лба.

Ребекка была наделена всеми возможными достоинствами: умом, красотой и деньгами. Глядя на ее точеную фигуру, блестящие волосы цвета воронова крыла и искрящиеся голубые глаза, которые сейчас смотрели на него взглядом, полным соблазна, Джек думал, что в ее случае природа, пожалуй, даже перестаралась. Каждый мужчина в лаборатории мечтал оказаться с ней наедине на потерпевшей аварию и изолированной от всего остального мира космической станции.

– Нет-нет, со мной все в порядке, – ответил Джек, отводя взгляд и теряя великолепный шанс на более близкие отношения.

Сейчас он хотел лишь побыть в одиночестве и все обдумать. Реплики Ирвинга пробудили в нем мысли о прошлом, которых он обычно старательно избегал. Он сделал еще один шаг назад.

– Все так перепугались, – продолжала Ребекка, похлопывая его по руке, словно он был неразумным ребенком. Надо сказать, что он находил этот жест скорее раздражающим, а вовсе не соблазнительным. – Почему бы нам не поехать ко мне домой и что-нибудь выпить? Я приготовлю ужин. Вы могли бы… расслабиться…

Ну, это вряд ли. Было совершенно очевидно, что расслабление не входит в задуманную программу, а с него уже хватит приключений на этот день.

– Ребекка, ваше приглашение большая честь для меня, но, к сожалению, я не могу, – ответил Джек. – У меня еще есть дела, которые надо завершить.

Он не стал обращать внимание на ее разочарованно надутые губки и удивленный взгляд Ирвинга и постарался убежать из лаборатории как можно раньше, чувствуя себя совершенно обессиленным.

Говоря о незавершенных делах, Джек имел в виду поиски ответа на вопросы, которые мучили его на протяжении всех тридцати шести лет его жизни. Кто я такой? Откуда я появился? Дело в том, что, за исключением нескольких отрывочных воспоминаний, Джек совершенно не помнил своего раннего детства. Жизнь для него началась с шестилетнего возраста, когда дрожащий от холода брошенный ребенок оказался на ступеньках крыльца лондонского приюта, а на шее у него висела записка. Он был словно выброшенный на улицу никому не нужный щенок.

Джек долго бродил по парку, втянув шею в воротник плаща и сунув руки в карманы. Почему он ничего не мог вспомнить? Что случилось и почему те первые шесть лет в его сознании погружены во мрак? Как он ни пытался сосредоточиться, напрягая все сто пятьдесят шесть баллов своего интеллекта, образы раннего детства ускользали от него. Предполагалось, что родился он в Англии. Когда год назад он вернулся из Америки в Лондон, он подумывал о том, чтобы нанять частного детектива, чтобы раскопать информацию о своем прошлом. На самом деле это и было одной из причин, по которым он согласился принять предложение приехать в Лондон, чтобы прочитать курс лекций и поучаствовать в научных исследованиях. Но теперь, в Лондоне, всегда находились причины, по которым он так и не решился начать свое расследование: то он не мог найти детектива, которому можно было доверять, то был слишком загружен делами, и в конце концов решил, что поиски не имеют никакого смысла.

Однако сегодня эта неопределенность заявила о себе с новой силой. Он вдруг понял, что если бы погиб из-за происшествия в лаборатории, то некому было бы даже сообщить о его смерти. У Джека не было родных и близких. Шагая по парку в туманных сумерках мимо фонарных столбов и слушая звук своих шагов по мокрому асфальту, Джек Грэхем внезапно осознал, как он бесконечно одинок.

В тот вечер он рано лег в постель, поужинав горсткой чипсов и запив их стаканом виски. Несколько часов он беспокойно ворочался, путаясь в простынях и на чем свет стоит проклиная свой неуемный ум. Когда наконец он успокоился и начал погружаться в сон, в голове вдруг на мгновение возник знакомый образ. Это было единственное воспоминание детства, которое преследовало его почти каждую ночь, всякий раз возникая в том странном промежуточном состоянии между сном и бодрствованием. В этом видении какой-то мужчина сильно бил его по лицу. Он уже видел кулак, устремляющийся к нему, но успел вынырнуть из полусна.

Джек открыл глаза и тихо выругался. Ну нет, с него хватит! Он выбрался из постели, включил свет, достал из лотка лежащие там листочки для заметок и принялся их просматривать, пока не нашел то, что искал. Вот: Йен Фарнсуорси, частный детектив. В конце концов, какая разница, на какой кандидатуре остановиться, решил Джек и без дальнейших раздумий точными движениями набрал номер.

Как и следовало ожидать, в трубке раздался голос автоответчика, но Джек оставил краткое сообщение и свой номер телефона и прервал звонок. Он некоторое время смотрел на телефон, потом глубоко вздохнул, вернулся в постель и погрузился в долгожданный глубокий сон.

Следующим утром в квартире, расположенной над той, где мирно спал Джек, Мэдди и Том О’Нил свесились через с перила второго этажа квартиры и захныкали.

– Мам, а теперь что нам делать?

Фэй вытащила руки из ведра, наполненного горячей мыльной водой, и внимательно посмотрела на детишек, слушая их вопросы. Они не давали ей покоя уже целый час. Длинные волосы Мэдди были спутаны, а Том вырядился в клетчатые шорты и рубашку в горошек, что выглядело совершенно нелепо, но он наотрез отказывался переодеваться.

– А вы свои игрушки уже распаковали?

Мэдди закатила глаза и недовольно протянула:

– Да-а-а…

– А как насчет того, чтобы помочь мне на кухне? Ну-ка, берите губки в руки!

Ее слова были встречены громкими стонами, но Фэй лишь крепче сжала тряпку в руке. Она безумно устала: несколько дней распаковывала вещи, закупала продукты и отмывала квартиру до стерильной чистоты. В довершение всего через пару дней ей предстояло выйти на новую работу, а она еще так и не нашла няню, которая бы сидела с детьми в ее отсутствие. Она чувствовала себя выжатой как лимон. Самое время еще развлекать детей, которые никак не хотели угомониться.

– Нам скучно, – хныкала Мэдди тем противным капризным голосом, от которого скрежещут зубами все мамы на свете.

Фэй уже собиралась было повторить детишкам, что она велела им делать, но придержала язык. В конце концов, для них это время тоже было трудным. Им было непонятно, куда можно пойти и что можно делать в этом странном незнакомом доме, наполненном необычными звуками и чужими запахами. Все было новым и незнакомым, а еще приближалось лето, ведь занятия в школе начинались лишь осенью. Больше всего им сейчас нужны были друзья, а сама Фэй была слишком занята, выполняя обязанности одновременно и матери и отца. У нее просто не хватало времени быть им другом.

– У меня идея, – сымпровизировала Фэй. – Смотрите, какой прекрасный весенний день. Почему бы вам не пойти поиграть на улицу?