Януш Вишневский - Следы (сборник) Страница 6

Она любит Карлоса без памяти. И знает его наизусть. Каждую его мысль, каждый вздох, каждое желание, каждый шрам и каждую выпуклость каждой жилки на его руках. И, кажется, каждый волосок на его голове. Он красивый. Чтобы знать это, совсем не нужно видеть. Достаточно иметь ладони, язык и нос. Он заботится о ней, но старается делать так, чтобы она не чувствовала себя ущербной. Слепоту ее воспринимает как досадное неудобство. «У кого-то изжога, у кого-то диабет, а кто-то не видит», – повторяет он ей, когда она в минуту слабости жалеет себя и впадает в отчаяние, как бывает и с теми, кто видит. Она точно знает, что когда он это говорит – он смотрит ей прямо в глаза.

Год назад в качестве подарка на день рождения он записал ее на танцевальные курсы, а два года назад под елочкой она нашла лыжи.

Учиться танцевать было труднее…

Галлюцинация

– Я ваши книжки ненавижу.

Вообще-то не только ваши. Я ненавижу все книги, в которых эти слюни про любовь. Вы вот, пан, вы что, действительно верите в такую ерунду, как любовь? Я никогда не верила. Я люблю свою семью, но никогда не верила в любовь к чужому человеку. Терпеть не могу эти так называемые влюбленные парочки, которые держатся за ручки и не сводят друг с друга глаз, – для меня это всегда зрелище жалкое и полное лицемерия.

Я встречалась со множеством мужчин. И со всеми ними ложилась в постель, но никогда никого из них не любила. Если через пару недель или несколько месяцев такого знакомства я слышала «люблю тебя» – тут же заканчивала все отношения. У меня всегда были твердые принципы. Дети – если вообще они нужны – только после тридцати, а замужество вовсе не нужно. Я живу так, как считаю нужным. Учусь на архитектора в престижном университете, потому что именно об этом мечтала с десятилетнего возраста. Работаю, потому что всегда хотела быть независимой.

У меня были фантазии, о которых я никогда никому не рассказывала. Потому что никого достойного выслушать эти признания – до недавнего времени – не находилось. И фантазии эти куда более интимные – вы, пан, и сами это понимаете и часто об этом пишете, – чем совместное принятие ванны и обмывание друг друга мочалкой.

Несколько месяцев назад я познакомилась с… Ну, даже не знаю, как его назвать. Пускай это будет Плохой Человек – это, наверно, самое удачное определение. После первой беседы с ПЧ я не могла понять, что со мной происходит. Мы с ним росли и воспитывались в совершенно разных, бесконечно далеких друг от друга городах, в разных – во всех смыслах – средах, и все равно он казался точной копией меня. Он говорил вслух то, что я в данный момент думала. Те же планы, фантазии, мечты, те же самые стихи, те же самые книги, то же самое любимое блюдо и тот же самый десерт после обеда. После второго нашего разговора, длившегося целую ночь, у меня полностью изменилась система ценностей. Дети? Если с ним – то хоть сейчас. Замужество? Если с ним – то хоть сегодня. Я первый раз в жизни доверилась чужому мужчине! Я три месяца не ходила, а летала и была, пожалуй, впервые в жизни по-настоящему счастлива. Я доверяла ему, верила ему безгранично, чувствовала себя рядом с ним в безопасности, меня ничто в нем не раздражало, я училась готовить и ждать его с горячей картошкой на плите – я хотела отдать ему все. И отдавала. Я отдавала ему все свое тело целиком, все свои мысли, все чувства. Я любила его. Ведь именно это и называется любовью, правда? Когда каждый твой вздох принадлежит другому, когда ты отдаешь ему каждую минуту своей жизни – это и есть любовь, да? Вы ведь это точно знаете…

Плохой Человек – он красивый, образованный, культурный, с безупречным чувством юмора. Никто не смешил меня так, как он. Он чувствительный и нежный, а если нужно – необузданный и страстный, сильный, а в какие-то моменты такой замечательно слабый…

Он никогда не говорил о деньгах. Настоящий мужчина никогда не говорит о деньгах – таким было его кредо. А деньги у него были.

Он говорил, что хочет от меня детей, планировал наше совместное будущее, «любил» меня, обнимал, носил на руках, чаще всего – в постель, а я глотала все эти бредни, как аист жабу. Первый раз в жизни я была так ужасно наивна! И уверена – последний раз.

Через четыре месяца и десять дней с момента нашей встречи он стал часто пропадать. Не брал трубку, не отвечал на смски, отговаривался тем, что у него много работы, что у него тоже бывают трудные дни и я должна это понимать. Я тогда старалась делать все, чтобы он чувствовал себя счастливым, я хотела, чтобы он знал, как сильно я его люблю и что он всегда может рассчитывать на мою поддержку. Я верила каждому его слову, каждому письму, я доверяла ему – а он делал что хотел, и я даже не помышляла о ревности, потому что ведь знала: он меня любит и так будет всегда…

Когда звонила его начальница – он всегда брал трубку и послушно ехал в офис по первому ее требованию. И я ему даже сочувствовала, потому что видела, как много он работает, как устает. Однажды – так просто, от скуки или от нахлынувшей вдруг тоски – я позвонила его коллеге и спросила, почему ПЧ так странно себя ведет. А коллега в тот вечер был сильно навеселе и очень разговорчив. Он и рассказал мне, что это, наверно, потому, что «ПЧ много времени проводит, забавляясь с шефиней, этой старой развратной…» – тут последовало весьма грубое слово. Мой – тогда еще любимый – ПЧ летел к ней в постель или на заднее сиденье ее шикарного автомобиля только затем, чтобы побыстрее получить повышение. Вот почему он так часто пропадал. Повышение он, разумеется, получил. А до него повышение получила Дорота, его «лучшая подруга» в фирме, которая никогда не скрывала своей бисексуальности и того, что «готова на все». А иногда они, как я узнала позже, делали это втроем. Чаще всего – в отелях, во время командировок, не таких уж и служебных на самом деле.

Вот уже два месяца я ворочаюсь с боку на бок с вечера и до утра, а потом с самого утра жду вечера в надежде, что сон принесет облегчение – но сон не приходит и облегчения тоже нет. Это же надо было так трагикомично вляпаться в такую фигню, как любовь! Я чувствую себя сломанной, как будто меня прожевали и выплюнули. И мне больно – так больно, что иногда хочется выть от боли. Никакой любви, уважаемый пан писатель, не существует. Это просто временная наркотическая галлюцинация.

Уж я больше никогда не дам себя так обвести вокруг пальца…

Осиротевшие

Зал светлый и просторный. Стены, выкрашенные в оттенки теплого оранжевого и светло-желтого, отражают свет лампочек и как-то так причудливо его рассеивают, что получается интересный эффект: когда кто-то плачет – слез на лицах не видно. Это, скорей всего, случайно так получилось, но очень удачно. На стенах нет никаких картин. Еще год назад над стеклянными дверями висел стеклянный крест, правда стеклянного Иисуса на нем не было – но это таки был крест. Пусть и стилизованный, дабы соответствовать интерьеру в стиле модерн. А сегодня креста нет.

– С божественными символами здесь надо быть поосторожнее, – объяснила Отилия, – потому что некоторые Бога ненавидят, а таких, кто его любит, здесь мало. А если говорить откровенно – таких тут вообще нет. Бог нас всех очень сильно разочаровал. Если вообще он есть, этот Бог. Мартина, например, Бога ненавидит истово. Она потеряла двух дочек, мужа и мать. Какой-то пьяница не справился с управлением на автостраде. Так она на этот крест над дверями прямо смотреть не могла, потому что когда-то была очень верующая, вот ее и перевернуло так. Стоило ей случайно взглянуть на крест – и она начинала прямо рычать, я сама слышала. И крест сняли – после одного из таких инцидентов. И кресла поменяли – кожаную обивку заменили на тканевую. Потому что на кожаной очень заметны были следы от ногтей, которые в нее впивались.

Это Альфред так захотел. Ведь он тут за все платит. И за этот зал, и за то, чтобы тут Бога не было. Альфред из нас вроде бы меньше всех осиротел – если вообще сиротство можно мерить какой-то меркой. Он потерял только шестилетнего сына. Правда, единственного – но зато его жена выжила. Она передвигается в инвалидной коляске, но хотя бы жива. Красивая, умная женщина. Говорить она не может, но как посмотрит – и мы все понимаем, что она хочет сказать. Это была ее идея – организовать сообщество. Альфред нас только зарегистрировал и за все заплатил. Сообщество Осиротевших Родителей – так нас официально в бумагах и всяких документах называют. И благодаря этому мы теперь имеем право приходить сюда, когда хотим. Альфред мог бы, если уж на то пошло, купить все здание – и даже не заметил бы, что у него со счета что-то списали. Но он не хочет, чтобы оно принадлежало ему и было у него. Видите ли, он самый богатый коммунист, какого я когда-либо встречала. Когда он сказал, чтобы крест убрали – в тот же месяц пришли и сняли его. Потому что этот зал принадлежит городу, а городу нужны деньги Альфреда.