Даниэль Глаттауэр - Дар Страница 6

– Ах, вон как, – сказал он.

А могло бы быть и хуже. Я уже приготовился услышать: «Но ведь у тебя же всегда есть время».

Потом мы некоторое время сидели относительно спокойно, занимаясь своими делами или предаваясь безделью. Но в какой-то момент я заметил, что Мануэль заерзал – у него явно что-то вертелось на языке, а коренилось где-то в области челюсти, как в итоге и оказалось.

– Мне в понедельник надо к зубному врачу.

– Ой, бедняга, – ответил я.

У меня сразу побежали по спине сотни мурашек на высоких шпильках. Потому что я испытывал панический страх перед зубными врачами. Они с детства преследовали меня в кошмарах. Приблизительно с тех пор я у них и не был ни разу, а сами они, к счастью, меня никогда не разыскивали как дезертира, и в этом состояла их единственная человечная черта.

– Я боюсь зубных врачей, – сказал Мануэль.

– Э-э… это ты зря, они сейчас вообще все делают не больно, с современной зубной техникой стало намного лучше.

– Я не могу пойти туда один, – горько сказал он.

– Хорошо тебя понимаю, – ответил я.

Со мной тоже всегда кому-нибудь приходилось идти, чтобы подхватить меня и оказать первую помощь, когда я потеряю сознание.

– Тебе придется пойти со мной! – объявил Мануэль.

– Мне?

Он не знал, что такое городит.

– Да, тебе. Тетя Юлия не может, и никто другой не может, потому что все работают, и тетя Юлия сказала, чтобы я попросил тебя, кого же еще, никого же больше нет, а мама в Африке.

Теперь я понял: она попыталась сделать меня послушным при помощи музыки на CD.

– Мануэль, мне действительно очень жаль, я бы тебя с удовольствием сопровождал, но у меня в понедельник после двух часов весь день расписан на важные дела, – сказал я.

– Очень хорошо, я закончу раньше, зайду за тобой в половине первого, и мы это сделаем, – ответил Мануэль.

Стоматологиня

Еще слегка изнуренный после воскресной ночи, я почувствовал необходимость сейчас же, натощак, влить в себя пару децилитров водки, иначе и десяток лошадей или внебрачных детей не затащили бы меня в эту чертову стоматологию на Маргаретенштрассе.

Для Мануэля я выполнил свою задачу уже тем, что его страх перекрывался стыдом перед посторонними, какая образина сопровождает его на пыточное кресло.

– Отец тоже войдет с тобой? – спросила медсестра со справедливым скепсисом.

– Не отец, а лишь старинный знакомый моей матери, но он войдет вместе со мной, – ответил Мануэль.

Я, к сожалению, был не в силах возразить, но устроился у самой двери.

При некоторых сценах из фильмов моя позиция всегда была одинакова: лучше выколите мне глаза, чем я буду вынужден увидеть, как один делает это другому. Приблизительно так же мне было теперь с Мануэлем, которому закутанная в белое преступница под жужжанье, вибрацию и свист адской машины засовывала в детский беззащитный рот один инструмент за другим и подолгу ковырялась там острыми серебристыми приборами, все что-то улучшая и устраняя недостатки, чтобы придать пытке последний блеск.

Но позже все было кончено. Мануэль вскочил, как будто ничего не случилось. Я, в отличие от него, был скорее мертв, чем жив, но тут докторша направилась прямо ко мне, одним движением освободилась от маски на своем лице, улыбнулась и сказала насмешливо, а может, и нет:

– Редко мне приходилось видеть здесь такого сострадательного отца, как вы.

То, как она при этом выглядела и как смотрела, подействовало на меня таким образом, что сотня мурашек, которые снова побежали по моей спине, все теперь были в мягких войлочных шлепанцах. Во всяком случае, мой первый зрительный контакт с женщиной, которая, кроме всего прочего, только что вылечила моего собственного ребенка, представлял собой исторически исключительное явление качества встречи. И я почувствовал это не только оттого, что стоял словно бы рядом с самим собой, содержащим в крови наверняка более одного промилле. Мне было уже сорок три года, и, оглянувшись, я мог бы насчитать сотни первых взглядов.

К сожалению, я был не в состоянии сказать что-либо осмысленное. И я не сказал ничего. Мануэль тоже, понятное дело, не раскрыл замороженный уколом рот, чтобы опровергнуть тот факт, что я его отец. Таким образом, заключительное слово перешло к медсестре, и оно было однозначно адресовано нам обоим:

– На следующей неделе зайдите для контрольного осмотра.

Глава 3

Лавры для Софии

Последовавшие дни были отмечены тем, что Бог и мир взаимно выпытывали друг у друга, объявится ли благодетель, или, может, дело еще дойдет до третьего анонимного денежного пожертвования в столь же существенном размере. Все взоры при этом были устремлены на бесплатную газету «День за днем», а в ней, естественно, на первые большие социальные репортажи и колонки Софии Рамбушек. Мне было даже жаль ее, ведь она находилась под избыточным психологическим давлением, это прочитывалось и по ее текстам, в которых она судорожно и слишком уж прозрачно взывала к состраданию то к тем, то к другим жертвам.

По моему же мнению, было в принципе невозможно вызвать у читающей публики чувства, которых сам пишущий не испытывает. София Рамбушек, изучавшая экономику и организацию производства, по-журналистски, так сказать, была приемной дочерью Доу Джонса. И вот, к примеру, она описывала на целый разворот бедственное положение сельской общины, которая в прошлом году угодила под паводок, какой случается раз в сто лет, и до сих пор тщетно ждет обещанных выплат из некоего фонда стихийных бедствий. История при этом хотя и содержала огромное количество цифр, проверенных до последнего знака после запятой, но никого не задевала за живое. А не задевала потому, что самой Софии Рамбушек было, скорее всего, наплевать, получат ли какие-то там крестьяне выплаты или нет – нечего было строить свои дома вдоль реки, в паводок выходящей из берегов. Ее единственный посыл, скрытый, но прямо-таки умоляющий, гласил: пожалуйста, дорогой благожелатель, сжалься надо мной и передай жертвам еще разок десять тысяч евро в сочетании с моей вырезкой из газеты, чтобы я получила предложение о работе от приличной экономической газеты и наконец-то могла уйти из этого подтирочного листка!

Это желание пока что, к сожалению, не исполнялось, и уже через несколько дней пошли слухи о том, что владельцы концерна PLUS хотят вскоре снова прекратить финансирование социальных очерков, якобы есть жалобы от важных заказчиков, которые дают в газету объявления.

Приятно было, что Рамбушек сняла с меня часть работы тем, что каждый день переправляла мне в «Пестрые сообщения дня» одну-две короткие заметки. Они, конечно, были сформулированы настолько мертво, что я не мог оставить их без некоторой шлифовки, хотя это в принципе меня не касалось.

В среду она пригнала мне такой текст:

78-летняя пенсионерка Аннелизе З., страдающая почечным заболеванием, во вторник вечером подверглась нападению и ограблению на Нусдорфер-штрассе. Преступник в маске имел внешность южанина. Правда, она сама поспособствовала грабителю тем, что подала нищему пару монет и при этом не уследила за своей сумочкой. А перед этим сняла в банке со счета все свои сбережения, почти 9000 евро. Преступник, должно быть, видел это.

То есть, будь я Аннелизой З., которая, кстати, ровесница моей мамы, и если бы у меня украли все мои сбережения и мне потом пришлось бы прочитать в газете, что я сама поспособствовала грабителю тем, что достала из кошелька пару монет, и что я, таким образом, как бы сама виновата, а нападение спровоцировано ненужной милостыней нищему, – это бы меня доконало. Что же касается преступника, то замечания, подобные «внешности южанина», я нахожу более чем ненужными. Я знал немало южан, которые выглядели вполне себе северянами, и наоборот. И я знал даже южан, которые выглядели южанами, но, несмотря на это, не были грабителями, даже если в это никто не верил, по крайней мере, в газете «День за днем».

Моя слегка поправленная и сокращенная версия выглядела так.

78-летняя пенсионерка Аннелизе З. стала во вторник вечером на Нусдорфер-штрассе жертвой нападения и понесла большой материальный ущерб. Неизвестный преступник отнял у нее сумочку в тот момент, когда она подавала милостыню нищему. Непосредственно перед этим женщина сняла в банке 9000 евро, все свои сбережения.

Именно это неприметное «пестрое сообщение дня» и привлекло в конце недели большое общественное внимание – с громкими заголовками во всех местных газетах и с подробными сообщениями и обсуждениями на радио, телевидении и в Интернете. Поскольку соответствующая газетная вырезка из «Дня за днем» находилась вкупе с десятью тысячами евро в одном белом конверте без обратного адреса, который Аннелизе З. – ее звали Аннелизе Зайльчек – достала из своего почтового ящика через два дня после ограбления. В первый момент она подумала, что это сам грабитель, раскаявшись в своем злодеянии, прислал деньги назад. Но как бы он узнал ее адрес? И, кроме того, в конверт были вложены не похищенные девять, а десять тысяч евро. А о таких грабителях можно только мечтать: чтобы через день после ограбления они не только возмещали потерю, но и приплачивали десять процентов за перенесенный шок. По логике, такие грабители обанкротились бы один за другим, и грабительство как таковое быстро бы вымерло.