Мэри Элис Монро - Место, где зимуют бабочки Страница 7

– При чем здесь отец? – Эсперанса возмущенно скривила губы. – Отец! Да он нам никто! Мы даже не знаем его фамилии. Никогда не прощу этому паршивцу, что он бросил твою мать.

– Может, он не ее бросил, – прошептала Луз едва слышно. – Может, он просто меня не хотел.

– Что ты говоришь такое, детка. Как можно было не хотеть появления на свет такого ангела? Да ты – единственно мало-мальски стоящее, можно сказать, что осталось от их союза! – Эсперанса негодовала и не скрывала этого.

Луз мельком взглянула на свои коротко обстриженные, не тронутые лаком ногти, и с сомнением покачала головой.

– Вся твоя родня, твоя семья, то, что мы называем la familia, все это у тебя от матери. И от меня, конечно! – воскликнула Эсперанса дрожащим голосом и кулачком ударила себе в грудь. – Дитя мое! Неужели я не научила тебе ничему? И ничего не дала? Взгляни вокруг себя. Все эти яркие краски, пища, которую ты ешь, музыка, которую слушаешь, – все это оттуда, из Мексики. А сколько я рассказала тебе мексиканских сказок и преданий! И все для того, чтобы ты знала, кто я такая и откуда родом. И ты сама тоже. – Эсперанса опустила голову и тихо добавила: – И кто такая твоя… мама. – Она взглянула в упор на внучку, и голос ее окреп и зазвенел. В нем слышалась уверенность человека, знающего, чего он хочет. – Мексика растворена в твоей крови. И ты должна гордиться и своим происхождением, и своими предками.

Луз исподлобья посмотрела на Эсперансу, сидящую за столом напротив. Та бесцельно затеребила косу, лежащую у нее на плече. Иногда Луз и правда чувствовала неразрывную связь с той культурой, к которой принадлежала ее бабушка. И ей в такие минуты было понятно желание бабушки, чтобы и она выросла настоящей мексиканкой, с такой же длинной и толстой косой, как у нее и какую носят все замужние мексиканские женщины. Разумеется, Луз гордится своим мексиканским происхождением. Но и ограничивать себя только им она не намерена. Ей нужна свобода, чтобы понять себя, понять, кто она есть и чего она хочет.

Эсперанса поднесла руку к ее лицу и осторожно погладила. Прохладные тонкие пальцы легко прошлись по щеке, в темных глазах застыла решимость.

– Нам надо поговорить… о твоей матери.

– Я совсем маму не помню, – быстро откликнулась Луз. – Она ведь так давно умерла. У меня сохранились лишь какие-то смутные обрывки воспоминаний. Скорее даже не воспоминаний, а ощущений или видений. Я почти забыла ее, и от этого мне порой очень грустно.

Эсперанса сосредоточенно сдвинула брови. Слова Луз ее огорчили.

– Дитя мое, – проговорила она, слегка запинаясь. – Ты так многого не знаешь о Марипосе…

– Я знаю, что она была красавицей.

– Да, – задумчиво бросила Эсперанса и выгнула бровь, словно в этот момент представила себе свою красавицу дочь. – Она действительно была очень хороша собой.

– А я на нее похожа? Хоть чуть-чуть? – В голосе Луз против ее воли прорвались нотки мольбы.

Эсперанса молчала. Луз почувствовала, как ее горячий взгляд заскользил по ее лицу, отыскивая следы фамильного сходства. Дорогая бабушка! Как же она переживает за свою внучку! Ей явно невыносима сама мысль, что девочка не принимает свои корни и совсем не говорит по-испански…

– Черты лица у вас разные. Но у тебя такая же красивая кожа, как у нее. Гладкая, бархатистая и такая же нежная. Марипоса выше тебя и такая тоненькая – ну вот-вот ветер подхватит и унесет… И иногда такое случалось. – Горькая улыбка тронула ее губы. – Мы с тобой, ты и я, мы из другого теста. Мы более прочные, что ли…

Луз внутренне сжалась. «Более прочные» на бабушкином языке означало более крепкие, жилистые, выносливые. Ах, совсем не такие комплименты хочется услышать девушке!

Но Луз и впрямь не отличалась субтильностью: красивая полная грудь, упругие бедра. Таких подружки обычно называют пышками. А вот Салли находит ее формы весьма соблазнительными.

Эсперанса не упустила заметить выражение лица внучки и, поцокав, погладила ее по голове:

– Прости, я не то имела в виду. Конечно же, я хотела сказать «сильные», а не «прочные». Мой английский иногда подводит меня. И ты действительно у меня сильная! Обеими ногами крепко стоишь на земле. А твоя мать… – Эсперанса замолчала, и взгляд ее снова стал озабоченным, напряженным. – Она все время витала в облаках и опиралась только на воздух.

Луз бросила на бабушку удивленный взгляд. Бабушка всегда говорила о своей покойной дочери словно о какой-нибудь сказочной принцессе, употребляя только превосходные степени для описания всех ее несравненных качеств. И вдруг критическое замечание в адрес Марипосы! Это что-то новенькое…

– Может, это и лучше, – неожиданно возразила Луз. – Так жить интереснее и веселее.

– Не думаю, – не согласилась с ней Эсперанса и устало наклонила голову. – Но то, что проблем больше, это верно. Бедная моя девочка! Глупышка! За все свои немногие радости в жизни она заплатила такую неимоверно высокую цену. Марипоса была таким воздушным созданием… словно бабочка. Я ведь и назвала ее в честь бабочки[1]. Но вот чтобы поймать ее и пришпилить на булавку – это едва ли. У нее был особый дар – умение ускользать.

Неожиданно Эсперанса ссутулилась и бросила обреченно:

– Это ее и погубило в конце концов.

Луз откинула со лба прядь волос, обдумывая последние слова бабушки и боясь пропустить в них какой-то скрытый смысл. Она коротко взглянула на Эсперансу. Все же выглядит она очень неважно, хотя храбрится: черты лица заострились, нездоровая бледность. Невооруженным глазом видно, как она ослабела. Словно какое-то новое горе внезапно обрушилось на нее и заставило так ссутулиться. И эти горькие слова, вдруг вырвавшиеся у нее… С каким отчаянием она вдруг заговорила о своей покойной дочери. Никогда ранее Луз не слышала от бабушки таких слов.

– Скажу прямо, – продолжила Эсперанса. – Это моя вина. Не надо было мне разрешать ей поступать в университет!

– Почему нет? – с внезапным негодованием воскликнула Луз. Ради своей учебы в колледже она была готова на все.

– К чему красивой девушке забивать себе голову учебой? Вот осталась бы дома, вышла бы замуж за хорошего человека… И у нее была бы совсем другая жизнь. Быть может, она была бы… – Эсперанса оборвала себя и тяжело вздохнула: – Но ее отец был образованным человеком. Он-то и настоял, чтобы она училась.

Луз множество раз слышала эту историю и назубок знала, что будет потом. Эсперансу не устраивала сама идея отправить красавицу дочь учиться в университет. Да еще единственную дочь от второго брака. К тому же вдали от дома. Сама она с юности владела как испанским, так и английским, но для нее эти навыки были необходимы. Они ей были нужны для работы, а не для гордости. Вообще-то женщине, по ее представлениям, надлежало заниматься совсем другими вещами. Женщина должна уметь готовить, шить, копаться на грядках. И, увы, самые худшие опасения Эсперансы оправдались. Марипоса не проучилась в университете и года – сбежала с каким-то студентом из Германии в Штаты. Она так и не привезла молодого человека домой, чтобы показать родителям.

Много лет спустя, когда Луз изъявила желание поступать в колледж, бабушка не стала чинить ей препятствий, но и не поддержала ее в этом решении. Она хотела для Луз совсем другой судьбы. Вот вышла бы замуж за Салли, обзавелась семьей, стала бы образцовой женой и матерью… Так хотелось бабушке.

– Зачем тебе все эти книжки? – недоумевала она всякий раз, когда заставала внучку за чтением.

Эсперанса с нежностью посмотрела на Луз, черты лица ее помягчели.

– Твоя мать была такая взрывная… Бывало, взбредет ей в голову… А ты у меня сильная, надежная, человек, на которого всегда и во всем можно положиться. Вся твоя душа отражается в твоих глазах: в них столько света, столько добра… И такой ты была с самого детства.

Луз опустила взгляд вниз, себе на колени. Как жаль, что сама она не в состоянии разглядеть этот таинственный свет, который якобы льется из ее глаз.

– Кто знает, может быть, мама и не была такой уж… взрывной. – Неожиданно для себя она вдруг почувствовала желание защитить свою покойную мать. – А что, если она была похожа на ту маленькую богиню, Крошку Нану, про которую ты мне рассказывала, когда я была маленькой? Она тоже была смелой. И не боялась прыгнуть в огонь.

– Послушай, Луз. Я уже так стара, но у меня нет ответов на все вопросы. Но одно я знаю точно. Импульсивность – еще не значит смелость. Смелость – это то, что идет от сердца. Иногда от человека требуется больше мужества, чтобы не прыгнуть в костер, а остаться стоять в стороне несломленным. Вот так, стоя возле огня, каждый из нас решает сам, прыгать ли нам или нет, и если да, то когда.

Эсперанса замолчала. Ее взгляд был странен.

– Вот для нас это время настало. Мы с тобой должны прыгнуть сейчас.

Ее изможденное лицо просветлело, она протянула руки, слегка поманив Луз пальцем, чтобы внучка положила свои руки сверху. Бабушка всегда так делала, когда Луз была маленькой. Но и сегодня она безропотно повиновалась.