Сергей Жадан - Депеш Мод (ru) Страница 7

боже, если ты меня слышишь сквозь крики этой скотины Джонсона-и-Джонсона, если ты вообще еще не обломался принимать во всем этом участие, дай мне хотя бы шанс, всего несколько фраз, и все, я быстро все тебе объясню, главное, обрати на меня внимание, я все-таки в божественном оркестре играю, пусть я даже совершенное говно в твоих глазах и тебе стыдно за меня, за все, что я, так сказать, делаю, но не отворачивайся еще хотя бы несколько секунд, мне хреново, боже, как мне хреново, кто бы знал, и играю я хреново, но все равно – пошли мне хоть какой-нибудь просвет, если я понятно выражаюсь, взболтни эту грусть в моих легких, в моем сердце и желудке, все говно, условно говоря, слышишь, я прошу всего-навсего просвета, мне только 19, может, я мало ждал, но я же говорю только про полоску света, небольшую такую, как ночью, когда открываешь холодильник, ну ты знаешь, о чем я, чтобы можно было выдохнуть все то, что я вдохнул в себя за все эти 19 лет, хотя бы какое-то утешение, боже, какое-то минимальное, так чтобы специально тебе не заморачиваться, просто как-нибудь при случае, послушай меня, хотя бы что-то, хотя бы немного, ну хотя бы что-то, хотя бы какое-то просветление, слышишь, боже, хорошо? хорошо? ну, и кроссовки, боже, кроссовки, пару кроссовок, ты слышишь?! ты слышишь меня?!! ты, слышишь ты, ты слышишь вообще, о чем я тут говорю?!!! а??!!!!! а?!!! ааааааа!!!!!!!!!!!! аааа ааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Оркестр подхватывает эту химерную тему, все вдруг прохавывают, какой клевый чувак этот Малой Чак Бэри, как он все завязал прикольно, так что каждый старается ничего не испортить, Какао давно так не вставляло, он просто упал на скамью, сидел убитый и слушал, слушал, а они все валили и валили, и даже когда инвалиды начали расползаться, и бизнесмены разбрелись по тачкам, и уборщицы двинули собирать между рядами пустые бутылки из-под водяры и смятые календарики с американским еблом преподобного – они все никак не могли остановиться. И как они играли! Как боги! То есть почти не лажали.

Вступление № 3

Мои друзья хотят, чтобы с ними считались. Они ревниво относятся к тому, как с ними разговаривают и про что, как на них при этом смотрят, стараются понять, что про них думают, когда говорят, постоянно скандалят, с ними трудно общаться, они нервничают в компаниях, если это не их компания, их время от времени откуда-то выкидывают, если бы кто-то из них летел самолетом, его бы из самолета выкинули, это уж точно. Я сам к таким вещам раньше нормально относился, но в последнее время тоже начинаю заморачиваться – не люблю, скажем, когда кто-то забывает мое имя, вот, скажем, мы говорим-говорим, и вдруг оказывается, что никто не знает, как меня зовут, вокруг столько придурков крутится; или терпеть не могу, когда у кого-то на лице разная хуйня, ну, я имею в виду не каких-то там циклопов одноглазых, конечно, просто если у кого-то лицо порезано посля бритья, или кровь на губах или другие вещи – не люблю, по-моему, это неуважение – ходить с такой гадостью на лице, не умеешь бриться – сиди дома, втыкай в телевизор или займись чем-нибудь полезным, нет – обязательно расхуячит себе морду каким-нибудь станком, встретит тебя на улице и давай грузить никому не нужными вещами, не помня, к тому же, как тебя зовут. Или не люблю косметику, жуткая вещь – косметика, агрессивная и плохо пахнет, парфюмы терпеть не могу, еще пить – ладно, но так – не понимаю, разные колечки, шарики, значки – во всем этом есть неуважение, во всяком случае мне так кажется. Раньше я спокойно относился к подобным вещам, вообще – раньше я много вещей просто не замечал, жизнь такая прикольная штука – чем дальше заплываешь в ее акваторию, тем больше говна плавает вокруг тебя, плавает и не тонет, но, с другой стороны, так и интересней. Друзей у меня довольно много, это даже не компания, скорее такой дружеский коллектив симулянтов, которые наебывают всех вербовщиков и работодателей, мы живем в нескольких соседних комнатах на одном этаже, спим где попало, я даже не всех знаю, настоящий друг тут один – Вася Коммунист, другие – публика более-менее случайная, хотя тоже наши друзья, они то появляются, то исчезают, иногда их набивается на нашем этаже больше десятка, иногда – я один по несколько суток брожу по коридорам, вылезаю на крышу и смотрю вокруг. Нам всем по 18–19, большую часть моих друзей уже повыгоняли с учебы, они теперь или безработные, или занимаются никому не нужными вещами, например, Собака Павлов – никогда не мог понять, чем он на самом деле занимается. Родители Собаки Павлова евреи, но на себя он это не переносит, говорит, что родители – это родители, а он – это он, более того – Собака Павлов говорит, что он прав. Соответственно, с родителями он не живет, говорит, что не может жить с евреями, тусуется по знакомым, иногда зависает у нас на неделю-другую, где-то у него есть бабуля, видимо, не еврейка, потому что у нее он иногда тоже останавливается. Время от времени он тащит у бабули из сервантов разный антикварный фарфор и продает его на барахолке, на вырученные деньги накупает в аптечных киосках около рынка таблеток и идет к нам. Тогда мы вообще не выходим из комнаты по несколько дней, разве что отлить или поблевать, но поблевать можно и в комнате. Отлить, в принципе, тоже. Я люблю Собаку Павлова, даже несмотря на его антисемитизм, мне-то что.

Собака идейно не работает, считает западло, говорит «мне западло работать на них», он вообще считает, что в нашей республике произошел переворот и к власти пришли евреи, жиды – говорит он, – всюду жиды; я в принципе считаю, что он зря так говорит, но работать тоже не хочу. Не так давно, правда, наши друзья – рекламщики Вова и Володя – устроили Собаку к себе в газету, в отдел рекламы, курьером, Собака долго колебался, приходил к нам на этаж, ходил по кухне, называл Вову и Володю жидами и колебался. Наконец решился и пошел работать. Проработал дней десять. Несколько дней назад исчез, вместе с какой-то корреспонденцией, Вова с Володей приезжали к нам, но мы ничего не знали, звонили родителям, те тоже не слышали про своего сына-Собаку уже полтора года, кажется, их это устраивало, даже к бабуле поехали, бабуля их не впустила, смотрела через полуоткрытые двери и не понимала, чего от нее хотят, похоже, Собака вконец замордовал старуху, попробуйте поживите с внуком, который на завтрак употребляет сначала водяру, а потом уже все остальное. Одним словом, Собака пропал, и наши друзья-рекламщики грозили сделать с ним что-то страшное, в случае, если тот найдется, – «так и передайте Собаке, – говорили они нам, – яйца поотрываем». Я сомневался, что таким способом Собаку можно было заманить назад в редакцию, но обещал передать. Мне не трудно. Вову и Володю мы недолюбливали, но терпели, они учились на историческом и, как большинство отличников с исторического, сотрудничали с кгб; кгб, я думаю, сильно потеряло от присутствия в своих рядах двух даунов – Вовы и Володи, но порядок есть порядок, я так думаю, иначе для чего б их держали в штате. Вова и Володя, очевидно, что по протекции кгб, уже на первом курсе устроились в рекламный отдел одной из первых харьковских независимых газет, газета их работала от какого-то фонда демократического развития, редактор – пидор-проныра – выбил из америкосов солидный грант, и они запустили в свет свою независимую газету, одними из первых в городе начали печатать на обложке голых теток, а внутри – пространные программы телепередач. Кроме того, постоянно гнали на совок, можно сказать, за деньги америкосов поливали говном нашу советскую родину, нашу молодость можно сказать, я не любил эту газету, хотя тетки на обложке мне нравились. Вова и Володя работали, как я уже сказал, в рекламном отделе, не знаю, как они там работали, возможно, что и плохо, потому что традиционно раза два в неделю они заезжали к нам, напивались водяры и дрались между собой. Вообще они приятельствовали и ладили друг с другом, Вова был немного выше, Володя – немного толще, и вот напивались, выходили незаметно в коридор и начинали мочить друг друга, причем по-настоящему, без дураков, с выбитыми зубами, с соплями и слезами на фейсах. Так что какие из них могли быть кагебисты – не знаю. Мы их сначала разводили, а потом смотрим – ну, хули, дерутся пацаны и пусть себе дерутся. Может, у них, у историков, так принято, может, им кгб за это доплачивает, чего лезть.

Еще с нами на этаже живет Ваха. Ваха грузин, хотя Собака его тоже называет евреем. У Вахи свой бизнес – возле конечной, на самом выезде из города, совсем близко от нас, у него стоит несколько киосков, в которых работает несколько наложников. Наложники живут в одном из киосков, собираются там на ночь, зимой жгут костры, однажды чуть не спалили киоск, хорошо, что он был железный, просто пожарились, но выжили. У Вахи целых две комнаты – в одной он живет, в другой держит контрабанду, разные там шоколадки, колу, героин и чупа-чупсы. Ментуре он платит, вахтерам тоже, нас не трогает, так что Ваха положительный герой, точно положительный, иначе не скажешь. Нам он продает непаленую водяру, хотя скидок не делает. Собаку Ваха боится, и когда тот приходит к нам, запирается в одной из комнат, я себе представляю, как он в это время пересчитывает тертые банкноты и заглатывает золотые монеты, чтобы еврей-антисемит Собака Павлов не отобрал в случае чего.