Лори Спилман - Жизненный план Страница 7

Поджатые губы вытягиваются в улыбке, когда в дверях появляется Эндрю – спортивные шорты и футболка «Чикаго кабз» мокры от пота. Он проводит рукой по влажным волосам и хмурится, взглянув на черные пластиковые часы.

Встаю с дивана.

– Доброе утро, милый. Как побегал?

– Не очень. А ты опять отлыниваешь от работы?

Чувство вины пронзает до самых кишок.

– Да. Совсем нет сил.

Он наклоняется, чтобы развязать шнурки.

– Уже прошло пять дней. Лучше не позволять себе распускаться окончательно.

Он направляется в прачечную, а я иду варить кофе. Когда возвращаюсь с чашкой, его подтянутое, стройное тело уже лежит на диване. На нем спортивные штаны и чистая футболка, в руках не законченный мной кроссворд.

– Помочь? – сажусь и прижимаюсь к его плечу.

Не отрываясь от газеты, Эндрю берет из моих рук чашку и пишет «быр». Вглядываюсь в номер 12 по вертикали: «Денежная единица Эфиопии». Впечатляет.

– Четырнадцать по горизонтали… – бормочу я, радуясь возможности продемонстрировать свой интеллект. – Столица «штата сокровищ»…[4] думаю, Хелена.

– Знаю. – Задумавшись, Эндрю упирается карандашом в лоб.

Как долго мы разгадываем этот кроссворд? Лежим на одной подушке, ломаем голову и потягиваем кофе. Время от времени, когда я отвечаю на особенно сложный вопрос, Эндрю целует меня и говорит, что восхищается моими мозгами.

Собираюсь уходить, но задерживаюсь на полпути к лестнице.

– Эндрю?

– М-м-м?

– Ты будешь рядом, если мне понадобится помощь?

Наконец он поднимает голову.

– Иди сюда. – Похлопывает по диванной подушке рядом с собой.

Сажусь, и он кладет руку мне на плечо:

– Ты все еще переживаешь, что я не пришел на похороны?

– Нет. Я все понимаю. Оплачиваемое времяпрепровождение важнее.

– Сарказм тебе не идет, Брет. – Он откладывает карандаш на журнальный столик и усмехается, отчего на левой щеке появляется умилительная ямочка. – Должен признать, когда ты отвечаешь таким тоном, это не убеждает даже меня. – Не сводя с меня глаз, он становится серьезным. – Что же касается твоего вопроса, разумеется, я буду рядом. Об этом не беспокойся. – Проводит пальцем по моей щеке. – Я буду поддерживать каждое твое действие, и ты станешь лучшим директором компании с моей помощью или без нее.

Сердце стучит часто-часто. Вчера вечером, когда Эндрю появился дома с бутылкой шампанского «Пьер Жуэ», из трусости – или смелости – я решила не признаваться ему, что никогда не буду президентом «Боулингер косметик».

Человек скупой на комплименты, на этот раз он просто сыпал ими. Разве преступление погреться один-единственный день в лучах одобрения любимого мужчины? Сегодня вечером, когда я смогу смягчить удар сообщением о должности вице-президента, я обязательно оправдаю себя в его глазах.

Эндрю гладит мои волосы.

– Скажи мне, госпожа начальница, какие у тебя на сегодня планы? Не собираешься нанимать нового юриста?

Что? Как он мог рассчитывать, что я пойду против воли мамы? Стараюсь обратить все в шутку, но мое веселье кажется таким же неподдельным, как бриллиант в пакете «Крекер Джек».

– Не думаю. Утром у меня встреча с Кэтрин, – произношу я, чтобы навести его на мысль, что сама инициировала встречу. – Необходимо обсудить кое-какие вопросы.

Эндрю кивает:

– Верный ход. Помни, она работает на тебя. Дай ей понять, что теперь ты командуешь.

Чувствую, как кровь приливает к лицу, и опускаюсь на диван.

– Лучше пойду в душ.

– Я горжусь тобой, мадам президент.

Понимаю, я должна была сказать, что такие слова заслуживает Кэтрин, что ее он должен называть мадам президент. И скажу. Обязательно скажу.

Вечером.

Несмотря на стук каблучков моих туфель по мраморному полу вестибюля Чейз-Тауэр, мне удается миновать его незамеченной. Поднявшись на сорок девятый этаж, вхожу в шикарную штаб-квартиру «Боулингер косметик». Не отрывая глаз от пола, прохожу одни, затем другие стеклянные двери и направляюсь прямо в офис Кэтрин.

Засовываю голову в угловой кабинет, который когда-то занимала мама, и вижу за столом Кэтрин. Как, впрочем, и всегда, она выглядит безупречно. Кэтрин говорит по телефону, но призывно машет мне рукой, вытягивая указательный палец, извещая, что скоро будет готова уделить мне время. Пока она заканчивает разговор, я медленно прохожусь по некогда хорошо знакомому помещению, интересно, что она сделала с картинами и скульптурами, так любимыми мамой. На их месте теперь расположился книжный шкаф и несколько наград в рамочках. Единственное, что осталось от священного времени правления мамы, – захватывающий вид города из окна и табличка на двери. Однако, приглядевшись, замечаю, что на ней выгравировано не мамино имя! Тот же шрифт, латунь, мрамор. Читаю: «Кэтрин Гамфриз-Боулингер, президент».

Внутри меня все закипает. Как давно она узнала, что наследует мамину должность?

– Да, прекрасно. Пришлите мне цифры сразу, как получите. Да. Supashi-bo, Yoshi. Adiosu. – Кэтрин вешает трубку и переключает внимание на меня. – Токио, – говорит она, качая головой. – Четырнадцать часов разницы. Очень трудно. Приходится приезжать сюда затемно, чтобы с ними поговорить. – Жестом указывает на пару кресел в стиле Людовика XV. – Присаживайся.

Сажусь и провожу рукой по кобальтового цвета шелку, стараясь вспомнить, стояли ли эти кресла в прежнем кабинете Кэтрин.

– Смотрю, ты совсем переехала, – говорю я, не в силах заглушить внутреннее недовольство. – Даже табличку на двери поменяла за… за двадцать четыре часа? Невероятно, что ее сделали так быстро.

Она встает, обходит стол и располагается в кресле напротив. Теперь ее лицо прямо напротив моего.

– Брет, нам всем сейчас непросто.

– Всем непросто? – Глаза заволакивает пелена. – Ты серьезно? Я в один момент потеряла маму и семейное дело. Ты же получила счастливый билет и компанию в придачу. Это ты меня настраивала, говорила, что я буду президентом. Я работала как проклятая, чтобы войти в курс дела!

Кэтрин воспринимает мои слова невозмутимо, словно я только что похвалила ее платье. Из глаз летят искры гнева, но я не решаюсь сказать больше. Она моя невестка, а теперь еще и босс.

Кэтрин наклоняется вперед, побелевшие пальцы сжимают колени.

– Прости, – говорит она. – Но я была искренна. Меня, как и всех, шокировало вчерашнее известие. Прошлым летом я совершила ошибку – непростительный поступок. Я была уверена, что ты займешь должность матери, поэтому начала тебя готовить, не поставив в известность Элизабет. Не хотела, чтобы она посчитала это предательством, словно мы похоронили ее раньше времени. – Сжимает мою ладонь. – Поверь, я была настроена работать под твоим началом. И знаешь, я гордилась бы своим положением. Я уважаю тебя, Брет. Не сомневаюсь, ты могла бы справиться с этой работой. Правда.

Могла бы? Хмурюсь, не понимая, комплимент это или оскорбление.

– Но табличка на двери! Как же ты так быстро ее поменяла, если ничего не знала?

Кэтрин улыбается:

– Это Элизабет. Она сама заказала ее, когда была еще жива. Вчера, когда я вошла в кабинет, она лежала на моем столе.

От стыда низко опускаю голову.

– Как похоже на маму.

– Она была удивительная женщина. – Глаза Кэтрин блестят. – Мне никогда не стать такой, как она. Если я смогу хоть отдаленно походить на нее, это уже большой успех.

Смягчаюсь. Кэтрин, несомненно, тоже тяжело переживает столь скорый уход Элизабет Боулингер. Они с мамой были идеальным деловым тандемом. Мама была лицом предприятия, а Кэтрин ее неустанным закадровым помощником. Оглядываю кашемировое платье, элегантные туфли от «Феррагамо», гладкую кожу цвета слоновой кости, убранные в строгую прическу волосы, и понимаю выбор мамы. Кэтрин просто олицетворяет собой образ идеального президента компании, ей и только ей быть маминым преемником. И все же мне очень больно. Ведь мама должна была предполагать, что я сумею развить в себе качества, которыми обладает Кэтрин.

– Извини, – говорю я. – Правда, прости меня. Это не твоя вина, что мама не видела во мне задатки руководителя. Ты добьешься огромных успехов.

– Спасибо тебе, – шепчет Кэтрин и встает, чтобы закрыть дверь в кабинет. Вернувшись на место, она смотрит на меня пристально и с большим напряжением. – То, что я скажу, дается мне с трудом. – Кэтрин краснеет и покусывает нижнюю губу. – Приготовься, Брет. Это будет непросто принять.

Нервно посмеиваюсь в ответ:

– Бог мой, Кэтрин, да у тебя самой руки трясутся! Не представляла, что ты можешь так нервничать. В чем дело?

– Я получила приказ от Элизабет. Она оставила мне розовый конверт в ящике стола. Внутри был листок. Я могу показать тебе, если захочешь. – Поднимается, но я хватаю ее за руку:

– Не надо. Еще одно письмо от мамы я не вынесу. Перескажи, что там написано. – Сердце рвется из груди.

– Твоя мама… она велела мне… она хотела…