Драго Янчар - Катарина, павлин и иезуит Страница 75

Она не думала о том, как ей будет приятно разговаривать с придворными дамами, пока она умывалась, все тело ее дрожало от холода, а Виндиш, избранник ее юности, тем временем повернулся на бок, так что под его тяжестью заскрипела деревянная кровать, и громко захрапел, упоенный своими победными мечтами.

Катарина стояла перед зеркалом, масляный светильник бросал на ее лицо тени, и хотя она умылась, не была умытой, как в то утро, когда впервые проснулась с Симоном, и взгляд ее не был ясным, глаза стали мутными, как у ветхозаветной Лии, у Лии были мутные глаза, а Рахиль отличалась стройностью стана и красотой лица, а я – некрасивая, – подумала она, – я непривлекательная, я – не Рахиль, глаза у меня мутные, может, я была Рахилью, а сейчас уже нет; больше никогда она не почувствует того, что чувствовала тогда, весной: что у нее очень густые волосы, умытое лицо и в теле трепещет каждая струнка, никогда не услышит она той утренней музыки. Катарина медленно открыла баночку с черной ваксой для сапог Виндиша и размазала ее по лицу, посмотрела на себя в зеркало: кающаяся Маргарета ненавидела свою красоту и пачкала себе лицо сажей; нет, ничего не помогает, – подумала Катарина, – я не Маргарета и не святая Агнес, любившая небесного Жениха больше, чем римского соблазнителя и всех мужчин этого света, я не Агнес, и распущенные волосы не закроют мое развратное тело, как закрыли ее чистую наготу, когда ее привели в публичный дом; как давно это было: тогда она, еще девочка, в школе при монастыре святой Урсулы в Любляне читала о святой Агнес; нет, я не Маргарета и не Агнес. Я уже и не Катарина. Не нужно было спрашивать, кто эта женщина, что говорит по-венгерски, кто эта Клара, нужно было спросить себя, кто эта женщина, что стоит тут с черной ваксой на лице и смотрит на меня из зеркала мутными глазами?

34

С точки зрения ангелов, люди ужасны. Часто трудно понять их поступки; ангелы также не могут уразуметь, что в людях господствуют и те духи, что обитают в каком-то пустынном крае где-то по левую руку и при рождении каждого человека весело хохочут. Ангел Катарины, точнее, ангелица, тоже не понимает, что происходит, и, вероятно, этой ночью очень сердится. Дело в том, что ангел не видит суеты множества людей, он видит лишь одного, своего человека, видит ее, Катарину. Поскольку ангел иногда принимает человеческий облик, можно представить себе его там, в коридоре доминиканского монастыря, где во дворе пьяные солдаты орут «виват!», а в комнате Виндиша Катарина слушает тиканье часов; мы можем представить себе этого ангела: скрестив руки на груди и сверкая глазами, он неодобрительно качает головой: ну зачем ей это нужно? Неужели она не чувствует, что здесь нет того тепла, ради которого ангелу понадобилось прилететь сюда к ней с колокольни церкви святого Роха? Из-за этих яйцеобразных часов, чертовой поделки, напрасен весь труд. Но ангел знает, что все происходит не только из-за часов, но и по причине выпитого вина и еще в большей степени из-за того, что Симон так необдуманно ушел и оставил ее одну, особенно же потому, что Катарина встретила избранника своих юных лет, ведь ангел Катарины должен был знать, десять лет она ждала его, и теперь тот, за которым с томлением следили ее глаза в Добраве, вдруг оказался здесь, и в сердце ее встрепенулось что-то такое, что давно там таилось. Катаринин ангел знает, что Катарина в эту ночь почти слепа, и это из-за того, что от сильного толчка сердца вокруг обрушились стены, но ангел все равно сердито качает головой, он похож на рассерженную сестру Пелагию, а не на Катаринину ангелицу, он все знает, но не может понять: нет здесь тепла, тут веет холодом, ну зачем выбирать холод, а не тепло? Для ангелов люди поистине страшны и непредсказуемы.

Когда-то Бог был строже, говорят, в прежние времена он, случалось, гневался, поэтому такие вещи не могли случиться. Если женщина была обещана одному, то не могла сблизиться с другим, иначе Бога охватил бы ужасный гнев. И когда Катарина была еще маленькой девочкой, она знала: Бог все видит, Бог все знает и грешить не позволяет. А когда была уже девушкой, знала это еще лучше. В школе при монастыре святой Урсулы они не однажды читали в книгах краинского писателя Янеза Светокрижского рассказы о святой Агнес, Катарина Полянец хорошо знала эту прекрасную и поучительную историю, помнила и картинку из книги, где Агнес была окутана темными волосами, такими, какие были и у нее, Катарины, унаследованные от мамы, которую тоже звали Агнес, но Катарине казалось, что у святой Агнес, с которой так жестоко обращались, должны были быть светлые, золотистые волосы, как у женщины на стене церкви святого Николая в Высоком, у той женщины были золотистые волосы и такие длинные, что она свободно могла бы закрыть ими все тело, но она этого не желала, ее уже лизал красный язык чудовища, лежавшего у ее ног. Когда Катарина ходила в монастырь святой Урсулы, ей хотелось быть похожей на Агнес и ни в коем случае не на женщину на стене, над которой была надпись LUXURIA. Но как могут помочь благие намерения или прекрасные, поучительные рассказы, если от ударов сердца рушатся стены?

Святая Агнес хорошо знала, что невеста непременно обидит своего Жениха, если покажет даже самые малые знаки любви к кому-то другому. И она избегала этого, боялась, как лютой смерти, ибо знала, что Жених небесный говорит: Ego, tuus zelotes? [110], и если заметит, что она любит и других кроме него, может сильно разгневаться. И прекрасная Агнес не любила никого, кроме своего Жениха небесного, которому отдала свое юное сердце, душу и тело. Но однажды увидел нашу красавицу сын самого богатого и знатного римского патриция Софрония, горячо влюбился в нее, послал ей бесценные сокровища в подарок и посватался к ней. Но Агнес не захотела на этот подарок даже взглянуть, а принять его – и подавно. Юноша решил сам поговорить с ней, полагая, что когда она его увидит и услышит, то охотно согласится выйти за него замуж. Однажды, когда Агнес была дома одна, он решил ее посетить, вошел в дом и принялся говорить самые прекрасные и сладостные слова, и на этот раз опять хотел подарить ей много драгоценностей, но святая Агнес сердито к нему обернулась и сказала: Discede a те, pubulum mortis, quia iam alio amatore praeventa sum [111], что означает: оставь меня в покое, так как я обещала себя другому, которого я полюбила, и он меня, ты пришел слишком поздно, но если бы пришел и раньше, я не пошла бы за тебя, будь ты даже римский император, так как мой жених благородней, прекрасней, богаче и милее всех людей на этом свете. Он так нежен, что слова Его слаще меда и сахара, Он так благороден, что Ему служат ангелы. Он так чист, ведь родила Его девственница. У Него такие ясные глаза, что солнце рядом с ними кажется темным. Когда влюбленный юноша понял, что нет надежды уговорить Агнес и добиться ее любви, он заболел от великой печали, так что его уложили в постель. Отец юноши, по имени Софроний, принес Агнес еще больше даров, но она от всех них отказалась. Конечно, ей предназначались другие подарки, не то что Катарине Сиенской, которой вместо золотого венца был дан терновый, и не то что святой Терезе, получившей вместо золотого перстня железный гвоздь. Агнес была обещана золотая корона, а все тело ее должно было быть покрыто золотом и осыпано жемчугами. Дело в том, что Жених небесный из числа святых девственниц хотел сделать королевой именно святую Агнес, поэтому она должна была вынести двойное мучение – не только муки, ведущие к смерти, но и испытание ее стыдливости. Когда Софроний понял, что по-хорошему ничего не сможет добиться, он страшно разозлился. Он послал за ней судебных слуг и повелел ей молиться идолам, в противном случае ее отправят в публичный дом, где каждый мужчина сможет ее обесчестить. Когда Агнес это услышала, она сказала: из-за того, что я не хочу, чтобы твой живой сын стал моим женихом, ты требуешь, чтобы я молилась мертвым идолам, подобиям чертей, нет, этого я не сделаю. А если ты насильно отправишь меня в дом порока, мне останется упование на моего небесного Жениха, который не допустит, чтобы я там потеряла девственность, подобно тому, как он спас ягненка от злого волка. Non habitabil lupus cum agno [112]. Так и меня он спасет от развратников. Услышав эти слова, злобный Софроний приказал слугам раздеть Агнес донага, чтобы он и его сын смогли насытить свои бесстыдные глаза, взирая на ее тело. Агнес охотнее претерпела бы самые страшные муки, чем оказаться голой перед раздевающими ее мужчинами, поэтому она горько заплакала. И, конечно, вспомнила о своем небесном Женихе, которого евреи раздели донага, перед тем как распять. Вспомнила и как добросердечный отец, увидевший своего сына нагим, приказал: Afferte cito stolamprimam, induite illium [113], что означало: оденьте его, так и небесный Жених поступил с Агнес. Нет, он прикрыл ее не одеждой, а волосами. Он совершил чудо: черные волосы Агнес выросли так быстро, что никто не увидел ее обнаженного тела. Когда Ева поняла, что она нагая, то из стыдливости побежала под фиговое дерево, а Агнес Господь закрыл волосами, чтобы она не умерла от стыда. И не только волосами, Он укрыл ее и светом небесным, как сама она говорит: Induit те Dominus ciclade auro texta [114]. Тут и ответ на вопрос, который мы часто задаем себе: будут на небесах люди нагими или одетыми? Так, как была одета Агнес, будут одеты избранные: в свет небесный.