Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк Страница 76

— Оружие возмездия? Хорошо бы. Нам нужно что-то в этом роде.

Андреас сомневался, что Германия успеет получить вовремя новое мощное оружие. Он спрятал замерзшие руки поглубже в карманы своей шинели. Январский вечер выдался сырым и холодным. Дул промозглый ветер. Берлин, соблюдавший правила светомаскировки, погрузился во тьму.

Вдруг со всех сторон завыли сирены, а небо над городом осветилось лучами мощных прожекторов. Где-то в темной высоте защелкали разрывы зенитных снарядов. Такого раннего налета раньше никогда не было.

— Сержант, быстрее! — крикнул Андреас, бросаясь изо всех сил вперед.

Невзирая на несколько лет боев на передовой, его охватил страх. Андреаса совсем не прельщала перспектива погибнуть под грудой развалин, но забиваться в какую-нибудь нору, подобно испуганному животному, было ниже его достоинства. Летели осколки бомб. Земля затряслась. Когда Андреас и сержант перепрыгнули через очередную кучу мусора, рядом ухнул взрыв. Пригнувшись, они закрыли головы руками, и в тот же миг их отбросило в сторону взрывной волной.

Еще одна бомба разнесла на куски верхний этаж расположенного поблизости здания, обрушив на Андреаса и сержанта град кирпичей. Кусок стены, упав на молодого солдата, убил его на месте. Задыхаясь в облаке пыли, Андреас выбрался из кучи обломков. Со всех сторон пылал огонь.

В этот момент рядом ухнул еще один взрыв, отбросив Андреаса назад. Вакуум высасывал из его легких воздух, а левую руку и плечо пронзила резкая боль. Едва переводя дыхание, Андреас, поднялся с земли. В нескольких метрах от него на землю рухнула пылающая балка. Он огляделся по сторонам. Люди в панике метались туда-сюда, как напуганные мыши. Некоторые из них горели. Андреасу казалось, что он видит страшнейший из ночных кошмаров.

Грохнул очередной взрыв, и у Андреаса все поплыло перед глазами. Звуки стали глухими и далекими, земля закачалась под его ногами. Затем все провалилось во тьму. Потеряв сознание, он упал в большую кучу золы.

3 февраля 1944 года

Вайнхаузен, Рейнланд

Германия

Мой дорогой муж,

сегодня пришло письмо из твоего батальона. Из него я узнала, что ты был ранен во время бомбардировки Берлина вечером 20 января и сейчас лежишь в госпитале. Я так счастлива, что ты не погиб, но мне не сказали, какое у тебя ранение. Я молюсь о тебе.

Мой отец сказал, что в тот вечер британцы сбросили на Берлин более 2000 однотонных бомб. Я уверена, что посреди такого пекла тебя мог спасти только Бог. Оффенбахер предложил оплатить мне поездку к тебе, но Гестапо запрещает мне поездки по стране из-за дела Анны Келлер, Прости меня, что не могу быть рядом, но знай, что сердцем я всегда с тобой. Я напишу дяде Руди. Может быть, ему удастся навестить тебя. Не знаю почему, но я уверена, что с тобой все будет хорошо. Надеюсь, медсестры не заигрывают с тобой. Все-таки, ты — настоящий герой Германии, удостоенный Железного креста I степени!

Мама написала, что Анну Келлер казнили за подрывную деятельность в Мюнхене. Просто не верится. Не понимаю, почему она решила ослаблять веру людей именно сейчас, когда с востока наступают русские, а англичане и американцы день и ночь бомбят наши города? Такое просто недопустимо, и потому, думаю, Анна пострадала заслуженно, хотя мне ее и жаль.

Я теперь работаю на заводе в Кобленце, который выпускает разные детали для танков «Тигр». Странно видеть, что таким делом занимаются одни женщины, но война есть война.

На выходных я виделась с Кэтхен. Мы связали несколько носков для армии и пошили несколько одеял. Если тебе когда-нибудь попадутся носки с кривыми стежками, то знай, что они — от меня! По средам мы с Клемпнером совершаем так называемые «ложечные обходы». Мы заходим в каждый дом и просим ложку муки, крахмала, риса или чего-либо подобного. Мы все это рассыпаем по отдельным мешкам, а затем партия отправляет их на фронт. Люди рады помочь, но у них у самих сейчас почти ничего нет.

Оффенбахер весь свой хлеб отправляет в армию или отдает новому сиротскому приюту, поэтому мне приходится печь самой, когда удается раздобыть мукь. Правительство говорит, что население должно экономить масло и варенье. Я с этим согласна, но у кого сейчас есть масло или варенье?

Мы все знаем, что резервы Фюрера уже почти исчерпаны, но не волнуйся обо мне. Я — крепкая, а осознание того, что ты меня любишь, укрепляет меня еще больше. В очередях за пайками женщин с детьми пропускают первыми. Может, однажды я тоже смогу проходить без очереди? Надеюсь.

Линди по-прежнему каждый день ходит на железнодорожную станцию. При этом она всегда надевает самое лучшее платье и медаль матери. Она сидит на вокзале вместе со своими девочками, перебиваясь бутербродами с сыром, пока не прибудет поезд в 17:45. Я обычно приезжаю в Вайнхаузен в 17:09, и потому мы с ней видимся каждый день. Меня все это сильно печалит. Линди действительно думает, что Гюнтер вернется. На прошлой неделе она даже испекла для него печенье. Иногда я и сама начинаю верить, что Гюнтер жив. Женщины в деревне считают, что Линди сошла сума. За спиной ее так и называют: «Помешанная вдова». Они говорят, что с «той» ночи она уже никогда не была нормальной. Я недавно даже повздорила по этому поводу с фрау Хоффман.

Папа просит передать, что он молится о тебе каждый день, а также по средам проводит вместе с дьяконами молитвы о всех солдатах. Он тревожит меня. В одно из воскресений я зашла к нему вечером в кабинет и увидела, что он плачет. Позже я узнала от Клемпнера, что кто-то из партии заставил папу в тот день изменить проповедь. Хотя он и не говорит об этом, мне кажется, что он сам себя ненавидит за свое малодушие.

Андреас, я люблю тебя. Пожалуйста, поскорее поправляйся и возвращайся домой. Я буду писать тебе каждый день.

Навеки твоя

— Ну как, уже готов лазить по горам? — подмигнул Андреасу Бибер.

К великой радости Евы в середине марта ее мужа отправили домой в трехмесячный отпуск, чтобы он поправлялся дома, не занимая больничную койку. Взрывом бомбы ему сломало левое плечо. Этот перелом быстро зажил бы, если бы не началось заражение кости, которое тяжело поддавалось лечению. Именно им сейчас занимался доктор Кребель. Левая рука Андреаса висела на перевязи, но гипс уже сняли. Кожа на месте перелома была нежной и обесцвеченной. Время от времени Андреаса лихорадило.

— Вполне, — сказал он, криво усмехнувшись. Андреас осторожно поднялся на диване, на котором до этого лежал. — Но давай еще пару дней повременим. Уже работаешь в своем огороде?

Ганс поднял брови.

— Вообще-то на дворе — апрель. Уже давно пора.

— Уж у тебя-то, наверное, капуста всегда всходит строго по прямой линии.

— Всегда.

— Как там виноградники?

— Лозы выглядят такими же болезненными и усталыми, как ты. Господин Рот беспокоится.

В этот момент в комнату в сопровождении своего отца вошла Ева. В ее руках был поднос с тонкими бутербродами с ветчиной.

— Прошу прощения за такой хлеб. У меня была только овсяная мука.

— Да, мои лошади когда-то любили овес, — пробормотал Ганс.

— У тебя все еще не так плохо, Ганс, — сказал Пауль. Он был бледным и напряженным. — На прошлой неделе я три часа простоял в очереди, а в результате получил всего лишь банку тушенки и одну палку колбасы. — Пауль сел. — Сегодня утром я навещал Адольфа Шнайдера. Бедняга днями сидит и безучастно смотрит в окно. Я хотел почитать с ним Писание и помолиться, но он сказал, чтобы я убирался.

— Удо был его последним сыном, — пробормотал Ганс. — Парень заслуживал на лучшее, чем быть убитым в Италии. Эти трусливые макаронники… Из-за них у нас теперь проблемы.

Ева села рядом с отцом.

— Помнишь, как Шнайдеры каждый год на сочельник бросались в тебя снежками?

Пауль угрюмо уставился в одну точку.

— Как бы я хотел вернуть назад то время. Я бы многое делал совсем по-другому. Очень многое…

В комнате воцарилась тишина, которую первым нарушил пастор.

— Адольф меня беспокоит, — сказал он со вздохом, после чего повернулся к Андреасу. — Как ты себя чувствуешь, сынок?

— С каждым днем все лучше.

— Хорошо. Надеюсь, эта ужасная война завершится до твоего возвращения на фронт.

— Хорошо бы, но, пока она не завершилась, я должен исполнять свой долг, — сказал Андреас, стараясь не смотреть на Еву. — Мне сообщили, что меня уже ожидает новое подразделение. — Ева, поспешно разлив по чашкам суррогатный кофе, быстро вышла из комнаты. — Она не любит, когда я об этом говорю, — шепнул Паулю Андреас, заметив, что Ева на кухне поднесла к глазам носовой платок. — Я люблю ее больше жизни, но я должен вернуться на фронт.